Евгения Перова - Потому что люблю тебя

Пока Ася ее рассматривала, Вера, очевидно, о чем-то вспоминала: лицо помолодело, расцвело улыбкой, глаза засияли. Потом она снова опечалилась, пару раз горько вздохнула, изящно стряхнула пепел и затянулась сигаретой. Выпустив колечко дыма, Вера задумчиво произнесла, глядя в пространство: «Любовь – такая сволочь!» – и удивилась, когда Ася рассмеялась.

Дара сидела в гримерке, готовясь выйти на сцену, и наводила последний блеск на свою Вэлму Келли, которой через несколько минут предстояло показать себя на сцене во всей красе. К ней заглянула костюмерша Алиска, главная сплетница театра:

– Дарочка, ваш супруг в зале!

Дара подняла брови – что это вдруг, интересно? Зашел посмотреть, как работают его деньги? Ну что ж, зал полон – пусть считает доход.

– Ой, Дарочка, а вы уже слышали? Про вашего бывшего?

– Про моего… бывшего? А что с Алымовым?

– Он же в больницу попал! Пишут – несчастный случай. Никаких подробностей, но у меня знакомая работает в его театре! Ой, такой ужас! Даже страшно выговорить! Представляете, ему кислотой в лицо плеснули!

– Что?

– Дарочка, ой! Вы прям побелели! Дать водички, дорогая? – Алиска с жадным любопытством глазела на Дару, которая действительно страшно побледнела.

– Тюремное танго, минута до выхода! – объявили по громкой связи, и Дара встала.

– Пошла вон! – сказала она Алиске таким страшным шепотом, что ту как ветром сдуло. Открыла холодильник, достала бутылку «Перье» и отпила прямо из горлышка – ледяная вода лилась ей на шею и грудь, она не замечала. Поставила бутылку на столик, подошла к зеркалу, оперлась руками о раму и прислонилась лбом к стеклу. Потом выпрямилась и некоторое время разглядывала себя: блестящий черный парик с челкой, накладные ресницы, кроваво-алые губы, черный корсет, из которого сдобно выпирает белая грудь, стройные ноги в сетчатых чулках. И ужас в глазах.

– Тюремное танго, ваш выход!

Дара нервно усмехнулась и побежала на сцену – встала в ряду прочих актрис и вцепилась в решетку – под звонкий голос конферансье, бодро провозгласивший:

– А сейчас секстет жизнерадостных девиц-убийц из исправительной тюрьмы города Чикаго исполнит для вас «Тюремное танго»!

Ожидая своей очереди, она с болью в сердце вспоминала Славика-Санни, который был партнером Моны Липшиц в этой сцене, с отчаянием думала об Алымове и с ненавистью – о муже: неужели это снова он?! И Дара с такой яростью сыграла и спела свою партию, что зал просто взорвался аплодисментами:

Он сам нарвался, он сам нарвался,

И в этом нашей нет вины!

Да будь вы сами на нашем месте,

Вы поступили б так, как мы!

А ее муж, сидя в полутьме ложи, лишь чуть усмехнулся: браво, дорогая! Потом взял отставленный было бокал и отпил глоток бренди – он предпочитал Johnnie Walker.

Выходя замуж, Дара вовсе не собиралась изменять – она же не дура, чтобы рисковать своим положением ради случайного секса со смазливыми кордебалетными мальчиками, не имеющими ни гроша за душой! Ничего, она потерпит. Пять лет, от силы – семь. Вряд ли она продержится дольше: молодые красотки, жаждущие больших денег, так и наступают на пятки. Получит хорошие отступные после развода и заживет в свое удовольствие. Она и не надеялась остаться богатой вдовой: ее «олигарху» было всего-то пятьдесят два, и, если его не уберет какой-нибудь не в меру ретивый конкурент, он сменит еще не одну жену, выбирая с каждым разом все моложе и моложе. Конечно, родив наследника, она вполне могла бы надолго закрепиться в статусе законной жены, но на это Дара и не рассчитывала: после всего, что с ней было, – какие дети?! Откуда ему взяться, ребенку?! Так что Дара честно соблюдала правила игры. А правила были достаточно жесткими: она докладывала мужу о каждом своем шаге и на все спрашивала разрешения. Конечно, он не заходил так далеко, чтобы диктовать ей, что делать, и не вникал в разные женские мелочи вроде походов по магазинам или визитов к парикмахеру, так что определенная свобода у Дары была. Примерно как у собаки на длинном поводке. Но она не жаловалась: главное – у нее есть театр! Слава богу, что она нравится мужу в качестве артистки – а ведь мог бы вообще запереть дома…

Славик-Санни появился в театре четыре месяца назад. Дара сразу обратила внимание на этого юношу с кожей цвета молочного шоколада – энергия так и била из него ключом! Просто любовалась, совершенно ни о чем таком не думая. В один из вечеров она задержалась в театре – муж ждал ее в Лондоне только через два дня, а какая ей разница, где скучать: в пустой квартире или в опустевшем театре? Театр она любила больше. Он и был ее настоящим домом, ее миром, ее вселенной. Медленно пройдя по коридорам, Дара вошла в полутемный зрительный зал, поднялась на сцену, встала посредине, закрыла глаза и запела в полный голос «Georgia on My Mind» Рэя Чарльза:

Other arms reach out to me.

Other eyes smile tenderly.

Still in peaceful dreams I see

The road leads back to you… [11]

Дара вся отдалась мелодии, импровизируя на ходу, то взлетая голосом к ангельским высям, то опускаясь вниз, в преисподнюю. Допев, она открыла глаза – прямо перед ней стоял Санни. Дара даже не вздрогнула, не удивилась – словно так и надо было, чтобы она пела, а он слушал. Целую вечность они смотрели друг на друга, потом Санни шагнул к ней, протянул руки, но не прикоснулся, лишь провел ладонями по воздуху около ее лица – Дара увидела, как вспыхнули его глаза, как раздулись ноздри, блеснули зубы… Секунда – и он исчез, а Дара прижала руку к губам: было полное ощущение, что Санни ее поцеловал! На следующий день она нашла у зеркала большую темно-красную розу.

Дара уехала в Лондон к мужу и выбросила из головы этот случай. Так ей казалось. Но через пару дней после возвращения она опять задержалась в театре – давала интервью для телевидения, а потом прилегла ненадолго и нечаянно заснула. В ее апартаментах – назвать эти три комнаты гримеркой было решительно невозможно! – имелось все необходимое: от душа и туалета до холодильника и дивана с креслами, так что там вполне можно было жить, как в гостиничном номере.

Когда Дара во втором часу ночи решила все-таки отправиться домой, в театре уже не было никого, кроме охранников. Она медленно шла к выходу, как вдруг услышала шум воды со стороны мужской душевой – опять, что ли, воду не закрыли, возмутилась она и заглянула туда. Но вода лилась не просто так – в одной из кабинок спиной к ней стоял Санни и мылся, напевая что-то. Дара обомлела. Он наконец выключил воду, повернулся, увидел ее и замер на месте, не подумав прикрыться. Дара таращилась на него, как школьница, – даже покраснела! Потом вдруг спросила:

– Это ты принес мне розу?

– Да.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя.

– Правда? – воскликнула Дара, и в этот момент с ней что-то случилось: она, четырнадцатилетняя, снова стояла на школьном дворе – Гоша Крутиков сунул ей большое красное яблоко, и сам покраснел в цвет яблока, буркнув:

– Чё-то я это… Ну… Влюбился, типа, в тебя, Петрова!

И она точно так же, как сейчас, воскликнула в радостном изумлении:

– Правда?

А через полтора месяца Дашеньку Петрову – красавицу, умницу, отличницу и звезду школьной самодеятельности изнасиловали два пьяных отморозка. Она наглоталась таблеток, но не умерла. Так началась ее новая жизнь, в которой уже не было никакого Гоши Крутикова. Больше никто не дарил ей красных яблок и не признавался в любви. Никогда. Наверно, все это было написано у Даши на лице, потому что Санни подошел к ней и прижал к себе, очень нежно и осторожно. Дарья вздохнула и положила голову ему на грудь. Помолчав, она тихо сказала:

– Меня машина ждет. Надо идти.

– Иди, – ответил Санни, и оба не двинулись с места. Так это началось.

Оказалось, он иногда ночует в театре: Славик-Санни приехал завоевывать Москву из Астрахани, и с жильем у него дело обстояло плохо. Дара дала ему второй ключ от своих комнат, и почти три месяца они тайно предавались любви, используя каждый удобный случай. И вот – пожалуйста: она беременна! Она беременна, Славик погиб…

И главное – этот проклятый скутер она сама Славику и подарила! Хотела машину, но он отказался, даже обиделся. И скутер-то брать не хотел. Ездил бы на метро, может, ничего и не случилось бы! Но вряд ли… Если бы «олигарх» захотел, он бы и в метро его достал…

А теперь еще и несчастье с Алымовым! Пару дней спустя Дара стояла посреди модного бутика и рассеянно разглядывала вечернее платье, которое, чуть не подпрыгивая от усердия, всячески расхваливала юная продавщица.

– Да-да, прекрасное платье. Скажите, а у вас есть второй выход?

Девушка запнулась и удивленно заморгала:

– Второй выход? Да, есть, но он служебный, туда товар подвозят…

– Послушайте, дорогая, я возьму и это платье, и те два, что уже посмотрела. И красное пальто. К нему подберите перчатки и шляпу – на свой вкус. И сумочку. А сейчас вы проводите меня к служебному выходу. Если меня кто-нибудь будет спрашивать, то я в примерочной, в туалете, где угодно! Поняли? Получите очень хорошие чаевые. Меня не будет минут двадцать, максимум полчаса. А вы пока все упакуйте. Договорились?

Дара выскочила на задний двор и быстро перебежала улицу. Дворами она прошла к клинике, где лежал Алымов, и уже направилась было к дверям, как вдруг навстречу ей вышла невысокая светловолосая женщина со слезами на глазах. Дара остановилась:

– Простите! Простите, вы, случайно, не Ася? Ася Алымова?

– Да, это я. Вы? Что вам надо?! Я не стану с вами разговаривать.

– Подождите! – Дара воскликнула с такой мукой в голосе, что Ася невольно остановилась. – Пожалуйста! Только скажите, как он? Я вас умоляю! Хотите, на колени стану?

– Перестаньте юродствовать!

– Я вовсе не… не…

– Да что с вами?

Дара вдруг покачнулась и стала заваливаться на бок, так что Асе пришлось подхватить ее. Через пару секунд Дара очнулась и с трудом сфокусировала взгляд на Асе:

– Что… с ним случилось… скажите…

– А с вами-то что?

– Я расплачиваюсь, – непонятно ответила Дара. – Ася, поговорите со мной, пожалуйста! Вы знаете, кто это с ним сделал?!

– Да. Она погибла.

– Она?

– Анфиса. Сумасшедшая, шизофреничка. Когда-то работала у них в театре, давно преследовала Сергея. А тут, видно, обострение случилось. Плеснула и побежала прямо на проезжую часть, под машину. Не спасли. И хорошо. А то бы я ее… своими руками.

– Слава богу! Слава богу, что это Анфиса! То есть… Все это ужасно, но я так боялась, что это опять он… мой муж…

– Ваш муж? При чем тут ваш муж?!

– Неважно! А как Сережа себя чувствует? Он сильно пострадал?

– Как он может себя чувствовать? Ужасно, конечно. Но поправляется потихоньку. Щека изуродована. И часть шеи. Надо будет пластическую операцию делать. Но он держится, молодец.

– Господи…

Ася с удивлением смотрела на Дару – та плакала. Слезы градом катились по гладким персиковым щекам, алые губы дрожали…

– Бедный, бедный Сережа! Я так чудовищно с ним поступила! А он простил меня! Я сама себя не могу простить, а он простил! Ася, если вам что нужно – я всегда! У меня есть хороший пластический хирург! Очень хороший, правда! И деньги… Но вы ведь не возьмете, да?

– Не возьмем. Про хирурга я подумаю.

– Спасибо, спасибо вам! Вы такая милая! Простите меня, простите!

Дара схватила Асину руку, поцеловала и быстро убежала, а Ася в полном изумлении смотрела ей вслед: да что ж это такое?! Явно не в себе женщина! Пожалуй, правильно, что не сказала ей про журнал… Хотя и очень хотелось: Анфиса, плеснув Алымову кислотой в лицо, бросила вслед журнал – тот самый, с заметкой о возвращении актера к бывшей жене и с фотографией их поцелуя. Пусть бы знала, стерва, что все это ее вина! Если б Дара не полезла к Сереже с разговорами, ничего бы не случилось! Ненавижу ее! Шлюха проклятая! Комедиантка чертова! Еще руку целовала! Ася схватила горсть рыхлого снега и стала оттирать руку, которой коснулась Дара.

А Дара, как всегда невозмутимая и блистательная, уже выходила из бутика – в сопровождении барышни, обвешанной фирменными пакетами, которые принял шофер, быстро выскочивший из машины.

– Домой, Дарья Алексеевна? – спросил он, укладывая пакеты в багажник.

Дарья Алексеевна не ответила, не обнаружилось ее и в машине – изумленный шофер оглядел окрестности, зашел в бутик, обежал соседние переулки и магазинчики… Дара как сквозь землю провалилась, и только минут через пять он сообразил, что она, должно быть, села на тот автобус, что как раз отъезжал от остановки, пока он возился с пакетами! Леонид Евгеньевич Большаков, «олигарх» и супруг Дары, мрачно смотрел на проштрафившегося шофера-охранника, который уже минут двадцать оправдывался перед боссом. Ну, и куда же Дарья подевалась?!

– В театре ее точно нет? – уже в который раз спросил он, и шофер ответил: