***

Оформлять новый паспорт взамен утерянного мне не пришлось. Вскоре после пропажи сумки Коровец отдал мне документ прямо в руки.

Я спросила, как он к нему попал. Коровец охотно поведал, что паспорт принесла какая-то женщина. Она нашла его на улице, на снегу, недалеко от нашего особняка. В паспорте лежала визитка с адресом галереи, и сюда было ближе, чем до моего дома. Перед входом женщина наткнулась на директора нормалистов, а он обещал передать паспорт мне. К сожалению, замотался с делами и вернул мне его не сразу, а спустя несколько дней. Однако ничего страшного в этом не было. Пока я искала девочку, о паспорте не думалось. Маленькое чудо с находкой документа подняло мне настроение. Я поблагодарила Коровца. Он пожал плечами, мол, не за что.

Досадный случай с девочкой постепенно изгладился из моей памяти. Заметных трений в нашу с Матвеем жизнь он не внес. Мы жили мирно и спокойно. Матвей пребывал у меня на всем готовом, как студент в родительском доме, тратя свой крошечный заработок-стипендию на курево и пиво. Курить он так и не бросил, а потому постоянное легкое кхеканье – характерный кашель курильщика – было своеобразным музыкальным оформлением всех наших разговоров. Но малыми доходами и ограничивалось сходство Матвея со студентом. Юный иждивенец редко ценит самоотверженность родителей, помогающих ему. Еще реже возвращает им внимание и любовь. Студент устремлен во внешний мир – к Девушкам, компьютерам, дискотекам. Для Матвея всем миром была я. Он одаривал меня тем, чего не купишь ни за какие деньги, – теплотой и заботой. И нас обоих мало беспокоило наше материальное неравенство. Я никогда не попрекала Матвея, не кичилась своим состоянием, а Матвей не комплексовал по поводу своего безденежья. И если Матвей варил суп, управлялся со стиральной машиной, то вовсе не потому, что отрабатывал свое пребывание в моем доме. Ему нравилось заниматься хозяйством. Чистоту и блеск на сантехнику наводила приходящая дважды в неделю работница.

Присутствие Матвея в моей жизни наполнило ее безотчетной радостью. Пусть он не разделял мои заботы в галерее, за мной был крепкий тыл. Я не чувствовала себя одинокой. А это очень важно – быть нужной не просто обществу, а одному-единственному человеку. Но и общество было в выигрыше. Все, что я делала для людей, для галереи, окрашено светлым, теплым чувством. Радость не покидала меня, когда я дежурила в читалке. И когда вела детский кружок. И когда вместе с Ренатой обсуждала будущее галереи.

***

Я постучала в дверь мастерской. После случайного вторжения в их с Игорем то ли сеанс работы, то ли сеанс любви я стала предусмотрительнее. Но сегодня, судя по многоголосью за дверью, в мастерской порядком народу. Не услышав ответа, я тихонько приотворила дверь. Несколько художников (некоторых я видела У Ренаты прежде) бурно обсуждали ее новую работу. Мэтр и безусловный авторитет молодежи Филипп Шиманский заметил меня и воскликнул:

– Пусть лучше нам Елена Павловна скажет, какой мэссидж она видит в этой скульптурной группе! Мы-то с вами живем в этих формах и объемах, а она человек непредвзятый.

Я уже видела изваяния Ренаты в обнаженном, незаконченном виде. Но весь изыск современного гиперреализма заключается в обыденности фактуры. В жизни ведь люди не ходят без одежды, вот и Рената позаботилась о гардеробе для своих персонажей. Максимум подлинности во всем! Если бы я не знала, что передо мной скульптура, я бы прошла мимо этой пары – настолько естественно она смотрелась. На садовой скамейке целовались двое, парень и девушка. Скамейка обычная, как в любом дворике, а лица целующихся, повернутые друг к другу, скрыты от зрителя. Лишь слегка розовели открытые взгляду щеки и уши из полиуретановой пластмассы. Композиция походила на изваяния в музее восковых скульптур мадам Тюссо. Но имела существенное отличие. Персонажи мадам Тюссо даже в полутьме выглядели муляжами – целующаяся пара на скамье казалась абсолютно живой. За счет чего достигался такой эффект, я не могла понять. Это первое свое впечатление я и высказала собравшимся. Художники загомонили. Филипп остановил их движением руки и снова начал мучить меня:

– «Почему» и «как» – оставим эти вопросы профессионалам. Скажите, Елена, что вы чувствуете?

– Как-то жутковато выглядит. Слишком живые.

– Вот, и я говорил! – с победоносным видом воскликнул Филипп. – В этом экзистенциональный смысл гиперреализма!

– А что вас, собственно, пугает? – поинтересовался молодой человек вида хиппи.

Сразу найти ответ нелегко. Я обошла скульптурную композицию. Детали кричали о жизни! Тонкая шея парня, почти подростка, была напряжена и как-то неудобно изогнута. Бледно-розовая кожа казалась совсем живой, и сероватый скатыш грязи темнел за ушной раковиной парня. Девушка некрасиво перекрестила ноги под скамейкой – определенно, ее сейчас не интересовало мнение окружающих. Прическа девушки в беспорядке, а на засаленных волосах парня рассыпана перхоть. И одеты целующиеся скучно: в похожих пухлых куртках (он – в черной, она – в красной) и джинсах. Мелкие изъяны подмечены с такой кричащей полнотой, что места для красоты не оставалось. Однако и взгляд отвести от скульптуры нелегко. Я подвела итог осмотру:

– Только пожар или вид тонущего человека мог бы вызвать у меня похожее чувство.

– К этому и стремится гиперреализм – задержать внимание зрителя! – воскликнул Филипп. – Посмотри, Леночка, на мое лицо! Что ты видишь?

Я видела помятую, жеваную физиономию пожилого мужчины, с уродливой бородавкой у глаза и неряшливой седой бородой. Я замялась с ответом.

– То-то и оно, – удовлетворенно принял мою заминку Филипп. – В жизни мало идеальной красоты. Обязательно какая-нибудь пакость вроде этой,– он ткнул в бородавку, – являет собой природа. Вот это и есть настоящее искусство. Все, до последней морщинки, до волоска из уха – все превратить в арт-объект.

В эту минуту на меня снизошло озарение.

– Я поняла, почему мне страшно. Ужасает неподвижность. От скульптуры веет смертью.

На эту реплику впервые отозвалась Рената:

– Ты близка к разгадке мэссиджа. Каждое мгновение жизни – смертно. Остановить его, показать величие – значит понять ценность проживаемых мгновений. Каждого без исключения.

***

Художники продолжили обсуждать скульптуру, но Рената больше не проронила ни слова. Творец не любит объяснять свои «мэссиджи», она и так нарушила неписаный закон.

Рената оживилась, лишь когда веселое треньканье ее мобильника ворвалось в гомон присутствующих.

– Ребята, я вас покидаю. Пока. Елена, загляни завтра, я тебе еще кое-что покажу.

Через несколько минут со двора послышались автомобильные гудки. Рената, накинув коротенькую шубку, недавно подаренную Игорем, выскочила из мастерской. Я посмотрела за окно: там, прогревая мотор, тарахтела машина Игоря. Так я и думала! Филипп поскучнел и как-то враз постарел.

После ухода Ренаты разошлись и остальные Участники предстоящей выставки.

Я тоже оделась и собралась домой. По садику пробиралась с трудом, балансируя на узких дощечках-мостиках. В последние дни тут все изрыли. Неужели, чтобы построить гараж, надо все так расковырять! Котлован прорыли чуть ли не вплотную к нашему маленькому особняку. Или это канавы для труб и коммуникаций? Я так и не удосужилась посмотреть проект гаража, переложив это скучное занятие на Гальчика. В последнее время у меня поубавилось доверия к ней. Я решительно повернулась и пошла назад.

Директор нормалистов Толик Коровец находился у себя в кабинете. Я поздоровалась и попросила ознакомить меня с проектом гаража и планом рытья траншей.

– Елена Павловна, вы голову сломаете на этих планах. Я смотрел, ничего не понял. Приходится полагаться на подрядчиков.

– Что-то чересчур они размахнулись, Анатолий Иванович. У нас скоро открытие выставки, посетители ноги себе переломают.

– Сочувствую и понимаю. Сами страдаем. Сейчас перед выборами мы проводим собрания. Толпы народа приходят, и все балансируют на дощечках. Что делать. Придется потерпеть немного, Елена Павловна.

– Все-таки покажите мне чертежи, Анатолий Иванович. Как-никак, у меня техническое образование, думаю, сумею разобраться.

Анатолий склонился под столом, начал рыться в ящиках.

– Вот незадача, совсем забыл, я же чертежи на экспертизу отдал. Приходится одновременно все направления двигать – по канцеляриям бегать, строительством заниматься, к выборам готовиться. Приходите, Елена Павловна, денька через три. Думаю, чертежи вернут к тому времени.

– А что, дубликатов не имеется?

– У строителей, возможно.

– Хорошо, я дам поручение Гальчику заняться этим вопросом.

– Вам Гальчик еще не говорила, что мы на несколько дней собираемся уехать? На лыжах покататься в Кавголово.

– Первый раз слышу.

– Вот вернемся, тогда и чертежи посмотрим вместе. Да вы не волнуйтесь. Строители свое дело знают.

Я покинула кабинет предводителя нормалистов в смятении. Если строители нарушат нормы при прокладке коммуникаций, то гараж будет обычным сараем, не приспособленным под автосервис. Или галерея останется без воды и электричества. Решено – возьму это дело под свой контроль.

***

Своим беспокойством по поводу анархии, царящей в моем дворе, я поделилась с Матвеем. Сегодня у него был выходной, и он занимался привычным делом – чистил напольный ковролин пылесосом. Гудение аппарата соревновалось с громким звучанием радио. При моем появлении наступила тишина – все приборы мгновенно были выключены.

– Ладно, потом закончу. Пошли ужинать, Леночка. Я тебе кое-что вкусненькое приготовил.

Я сбросила офисный костюм, ополоснулась под душем, влезла в желтенькую пижаму в красных уточках и присела к столу (пижаму мне подарил Матвей, и он любил, когда я надевала ее). Салат из мелко порезанной ветчины и вареной картошки был основательно сдобрен чесноком и острым кетчупом. Матвей смотрел на меня, ожидая похвалы. Я не стала его разочаровывать и похвалила блюдо. Однако съела лишь пару ложечек.

– Что ж ты как птичка поклевала? – расстроился Матвей.

– Знаешь, Матюша, меня беспокоит одно обстоятельство.

– Что, радость моя, случилось?

– Мне не нравится, что ради маленького гаражика строители раскурочили весь двор. Я хотела посмотреть чертежи, Коровец увильнул.

– А ты разве прежде их не видела?

– Когда мы предварительно обсуждали этот вопрос, я смотрела черновой эскиз. Картинку, одним словом. Ничего особенного – простой ангар на четыре машины, смотровая яма, мастерская.

– А когда договор подписывала, разве тебе не показали проект в законченном виде?

– Я сама не подписывала. Гальчик по доверенности все бумажки подмахивает.

– Бедная моя Леночка! Значит, ты не в курсе?

– В курсе чего?

– Тут же рядом с нашим теремком собираются строить приличную махину – этажей на семь.

– Матвей, ты знал и мне ничего не сказал? Неужели тебе все равно, что у тебя под носом делается?

– Я и подумать не мог, что ты не в курсе! Ты молчала, и я молчал. Понятно, что уплотнительная застройка мало кого обрадует…

– Ты молчал, это понятно. Не хотел меня расстраивать. Но Гальчик не могла не знать. Почему она не сказала, что план с гаражом переиграли на многоэтажку, – ума не приложу.

– Видимо, у нее были на то основания.

– Ты так спокойно говоришь об этом, Матвей! Надо же что-то делать!

– Что мы можем поделать, Леночка? Если тебя обвели вокруг пальца, значит, на то Божья воля.

– Тебе, Матвей, следовало в монастыре оставаться. Но я не смирюсь с обманом. Я владелец этого домика. И не давала разрешения на небоскреб под окнами моей галереи. Завтра же пойду в администрацию района, чтобы прояснить ситуацию.

– Леночка, не горячись. Сходи, если хочешь, но я бы не советовал. Тебе же вредно волноваться. Пойдем-ка лучше бай-бай. – Матвей встал сам и приподнял меня за локоть.

Но я разволновалась не на шутку. Я чувствовала, как горит мое лицо и как мелкие иголочки покалывают в затылке. Попросила Матвея принести мне таблетку анальгина. Он прав, нельзя нервничать. Надо переждать. Утро вечера мудренее. Я включила телевизор, чтобы отвлечься. Но не успела всмотреться в фильм, как зазвонил телефон.

– Лена, вечер добрый, это Таня говорит. Ты еще не спишь?

– Мне не до сна, Танюха.

Я пересказала подруге свою беду, ожидая сочувствия более деятельного, чем то, что выказал мне Матвей. И я не ошиблась в своих ожиданиях. Татьяна стала клеймить наглых застройщиков-уплотнителей, а потом заявила, что готова помочь мне.

– Наведешь на них порчу? – грустно пошутила я.

– Это тоже не помешает. Но прежде пойду с тобой в инстанции, и мы все выясним. Как без твоего ведома могло начаться строительство!

– Спасибо, Танечка.

– Подожди, благодарить потом будешь. Я же вот с чем звоню. До меня дошло, что Гальчик выставила Дениса с его телефонами из вашей галереи. Я и подумала, а не пустишь ли ты меня по старой дружбе в тот уголок?