В начале десятого они выехали в аэропорт. Синтия вела машину, девочки тихо съежились на заднем сиденье. Все молчали, погруженные в свои мысли. С собой они взяли совсем немного вещей, а одеты были в джинсы, тенниски и кроссовки – Синди сочла, что в больнице им так будет удобнее, как они выглядят, их вовсе не заботило. Девочки едва успели причесаться, и никто из них не притронулся к завтраку, который приготовила Джейн. Все думали только о Билле, боровшемся за жизнь в лондонской больнице. Когда их самолет оторвался от земли, самолет Гордона Форрестье уже находился в воздухе, недавно вылетев из парижского аэропорта имени Шарля де Голля.

В лондонской больнице никакого улучшения не наступило. Изабель и Билл находились в отдельных палатах отделения реанимации. За каждым следила целая бригада медиков. Состояние обоих даже немного ухудшилось. С трех часов пополудни у Изабель поднялась температура, сердце билось неровно, почки отказывали, а кроме того, наблюдался небольшой отек мозга. Тем не менее, энцефалограмма показывала, что мозг нормально функционирует, поэтому врачи считали, что если Изабель выживет, она будет психически полноценной. Трудно было определить, что именно спровоцировало повышение температуры, к тому же Изабель находилась в глубокой коме, так ни разу и не придя в себя. С клинической точки зрения казалось невероятным, что она все еще жива.

Состояние Билла было ненамного лучше. К его шее прикрепили специальный стальной аппарат, на спину надели металлический корсет, и лежал он на доске, вместе с которой его и передвигали. Он тоже находился в коме.

– Его родные прилетят из Штатов около полуночи, – сообщила в шесть часов вечера одна из сестер своей сменщице. – Его жена звонила из самолета. Они уже в пути. – Сменщица кивнула и подрегулировала звук на мониторе. По крайней мере, жизненные показатели более или менее в норме, не то что у его спутницы, которая постоянно находится между жизнью и смертью. – А к мадам Форрестье кто-нибудь приедет?

– Не знаю. По-моему, утром звонили в Париж, ее муж не сказал, когда приедет. Кэтрин его тон показался очень холодным – наверное, он был в шоке.

– Бедняга! Такие звонки обычно в кошмарных снах снятся, – с сочувствием заметила сестра. – Интересно, есть ли у нее дети? – Они не знали о пациентах почти ничего – известно было только их гражданство, имена ближайших родственников, ну и то, что случилось во время аварии. Никто не имел понятия, какое отношение они имеют друг к другу – то ли деловые партнеры, то ли родственники, то ли просто друзья. Главное, что сейчас они были пациентами отделения реанимации, отчаянно борющимися за жизнь. Говорили, что мадам Форрестье, видимо, придется снова оперировать – чтобы уменьшить внутричерепное давление. С минуты на минуту должен был появиться хирург и решить, что делать. В начале седьмого он действительно пришел, взглянул на мониторы, мрачно усмехнулся и решил подождать. Вряд ли она выдержит еще одну операцию, так что рисковать не стоит.

В начале восьмого, когда доктор уже ушел, в больнице появился Гордон. Тихо войдя в отделение реанимации, он назвал себя дежурному, и тот, кивнув, попросил проходившую мимо сестру проводить месье в палату. Ни слова не говоря, Форрестье с хмурым видом последовал за ней. Весь день он готовил себя к этому посещению и к ужасному виду Изабель, однако реальность превзошла его самые худшие ожидания. Он не узнавал свою жену. Все ее тело было забинтовано, везде виднелись какие-то провода, трубки и датчики. Единственное, что вообще можно было узнать, – это смертельно бледное лицо Изабель. Не пострадало как будто только оно.

Когда Гордон вошел в палату, возле больной стояли три женщины. Одна из них меняла капельницу, вторая смотрела на мониторы, третья проверяла зрачки, что делалось постоянно. От одной этой картины Гордону сразу стало дурно. К Изабель он не испытывал сейчас никаких чувств, кроме отвращения. Ему казалось, что это вовсе не она, а лишь ее пустая оболочка, которая ничего для него не значила. Он так молча и стоял у двери, пока одна из сестер не заметила его.

– Мистер Форрестье? – тихо спросила она. Гордон кивнул и откашлялся, но у него по-прежнему не нашлось нужных слов. Его смущало внимание присутствующих, и он совершенно не представлял, чего от него ждут. Что он бросится к постели и примется целовать ее пальцы или еще что-нибудь в этом роде? Но он не мог себя даже заставить подойти ближе. Созерцать Изабель было все равно, что смотреть на ангела смерти, и это его пугало.

– Как она? – хрипло осведомился он.

– У нее высокая температура. Доктор только что ушел. Обсуждали новую операцию для уменьшения внутричерепного давления, но доктор посчитал, что такой нагрузки ей не выдержать, и решил подождать. Он обещал вернуться в десять.

– А если не делать эту операцию? Она лишится рассудка? – Гордон не мог себе вообразить Изабель, утратившую умственные способности. Если такое случится, спасать ее не имеет смысла. Она была красивой, умной и талантливой и, несмотря на все их разногласия, оставалась хорошей женой и хорошей матерью для его детей. Мысль о том, что она может превратиться в живой труп, вызывала у Гордона отвращение. Нельзя, чтобы дети видели ее такой. Да и он не в силах был жить с этим.

– Сейчас невозможно ничего прогнозировать, мистер Форрестье, хотя сканирование мозга дало обнадеживающие результаты. Еще слишком рано для каких-то выводов.

– Могу ли я поговорить с каким-нибудь врачом? – бесстрастно спросил Гордон.

Сестра подумала, что он похож на дальнего родственника, пришедшего в больницу по обязанности.

– Я скажу дежурному хирургу, что вы здесь, – сказала сестра и вышла в коридор. Гордон Форрестье был ей неприятен. Человек, прилетевший из Парижа к своей чудом оставшейся в живых жене, казалось, вообще не испытывал никаких чувств. С такой толстокожестью ей до сих пор не приходилось сталкиваться.

Выйдя из палаты, Гордон медленно двинулся по коридору, ожидая появления врача. Прошло минут десять, прежде чем к нему подошел какой-то молодой хирург. Он подтвердил то, что уже было известно, и сообщил о серьезной опасности, которой по-прежнему подвергалась Изабель. По словам хирурга, рассматривается возможность еще одной операции, но ее желательно избежать. Все, что сейчас можно сделать, – это ждать, наблюдая за тем, как организм пациентки сам борется за жизнь. Хорошие новости, по-видимому, появятся не скоро. Правда, то, что Изабель вообще осталась жива, можно все же считать обнадеживающим признаком – увы, единственным.

– Мне очень жаль, мистер Форрестье. Но, учитывая характер аварии, это чудо, что они вообще выжили, – повторил врач. Гордон кивнул, и тут его внимание привлекла одна мелочь.

– Я думал, что водитель погиб.

– Да, погиб мгновенно, как и шофер автобуса, и девять пассажиров.

– Но мне показалось, что вы сейчас сказали «они», – возразил Гордон.

– Правильно. С ней был еще один пассажир. Он тоже остался жив. У него иные проблемы, чем у вашей жены, но состояние не менее тяжелое. – Гордон кивал, не представляя при этом, что же делала Изабель в лимузине с чужим мужчиной, да еще в такое время. Она приехала в Лондон, чтобы посмотреть выставку в галерее Тейт и посетить некоторые другие музеи и выставочные залы. В этом Гордон не видел никакого вреда, но теперь в его душу закрались некоторые сомнения.

– Вы, случайно, не знаете, кто он? – небрежно осведомился Гордон. Лицо его оставалось бесстрастным.

– Нам известно его имя, и только. Это американец, зовут его Уильям Робинсон. По-моему, его родные сегодня прилетают. Они должны быть здесь около полуночи. – Гордон понимающе кивнул, одновременно пытаясь вспомнить, кто же такой Уильям Робинсон. Через мгновение в его мозгу словно что-то щелкнуло. Не тот ли это Робинсон, с которым он познакомился несколько лет назад, – крупная фигура в мире политики? Они старые друзья с американским послом в Париже. Да, но какие дела у него могли быть с Изабель? Он даже сомневался, что они знакомы: когда их с Робинсоном представляли друг другу в посольстве, ее вроде бы с ним не было. В общем, вся эта история по-прежнему представлялась Гордону сплошной загадкой.

– И какие у него перспективы? – маскируя свои подлинные мысли, озабоченно спросил он.

– Неизвестно. У него сломана шея и поврежден верхний отдел позвоночника. Есть также повреждения внутренних органов, но не такие серьезные, как у вашей жены.

– Видимо, она приняла на себя основной удар, – заметил Гордон, – хотя и ему тоже не слишком повезло. Его что, парализовало?

– Пока об этом судить нельзя. Он все еще без сознания.

Слушая врача, Гордон подумал, что оба могут умереть, так никому и не объяснив, почему оказались вместе той ночью. Сомнительно, чтобы это было простым совпадением. Допустим, у нее в Лондоне есть подруги юности, о которых Гордон не знает, и она из гостей ехала с Робинсоном в одном автомобиле. Но почему в такой поздний час она вообще куда-то ехала? Откуда они возвращались? Куда направлялись? Знакомы ли были раньше или только что познакомились? Все эти вопросы, на которые в ближайшее время не предвиделось ответа, не давали ему покоя. Он полагал, что хорошо знает Изабель, он был в этом абсолютно уверен. Она не из тех женщин, кто станет заводить любовника или просто тайно встречаться с мужчиной. И в то же время с Робинсоном они были в машине вместе, в два часа ночи, и о причинах этого оставалось только догадываться.

– Вы не хотите провести ночь здесь, в больнице, возле вашей жены? – спросил молодой врач, и Гордон поспешно покачал головой. Он ненавидел больницы и больных – они служили ему зловещим напоминанием о матери.

– Поскольку она без сознания, я не вижу смысла здесь находиться и мешать вашим сотрудникам. Я остановлюсь в гостинице, в «Клэридже», а вы, пожалуйста, сразу сообщите мне, если произойдут какие-либо изменения. Думаю, так будет лучше. Я очень ценю ваше время и то, что вы делаете для моей жены, – церемонно произнес он «чуть отступил. Было очевидно, что в больнице Форрестье чувствует себя скверно и не желает возвращаться в палату. – Перед тем как уехать, я к ней зайду. – Снова поблагодарив врача, он пошел по коридору, а когда поравнялся с палатой, в которой лежала Изабель, то обнаружил, что там находятся уже пятеро медиков. Так и не сделав попытки войти, Гордон бросил на них быстрый взгляд, повернулся и пошел к выходу. Он не поцеловал Изабель, не дотронулся до нее, даже не подошел к ее постели, а выйдя на улицу, жадно вдохнул в себя свежий воздух.

Он питал отвращение к больным и вообще к физической немощи – вот почему он почти не общался с Тедди. От лицезрения болезни ему становилось тошно, поэтому, поймав такси и назвав водителю адрес «Клэриджа», Гордон почувствовал громадное облегчение. Ему, конечно, было жаль Изабель, но он не мог заставить себя войти в палату и хотя бы дотронуться до ее руки. «Хорошо, что она ничего не чувствует, – подумал он, – и будет еще лучше, если она не станет живым трупом». Он не ощущал ни чувства утраты, ни отчаяния, ни страха. Лежащая на больничной койке Изабель была ему чужой. Она походила на безжизненную куклу, а вовсе не на ту женщину, с которой он прожил двадцать лет. Ее дух, казалось, уже отлетел. Единственное, что волновало Гордона, когда такси везло его в гостиницу, – это то, что она делала в лимузине в обществе Робинсона. Впрочем, ответ знала только она да еще, разумеется, сам Робинсон, который также не мог ответить ни на какие вопросы Гордона.

В гостинице портье принял из его рук дорожную сумку, в которой поместились пара рубашек и кое-какое белье. Он не собирался надолго здесь задерживаться. Следует оценить ситуацию, а через день-два вернуться в Париж. Ну а потом, если возникнет такая необходимость, он снова прилетит в Лондон. Хирург объяснил, что в коме она может пробыть несколько недель, а то и месяцев. О том, чтобы все это время торчать в Лондоне, не может быть и речи. Он должен вернуться домой, чтобы держать под контролем дела в банке и – ничего не поделаешь! – состояние Тедди. Возможно, придется разрываться между Лондоном и Парижем и каждые несколько дней летать туда-сюда. Впрочем, тогда, наверное, придется позвонить Софи в Португалию и вызвать ее домой. Она могла бы, по крайней мере, присмотреть за Тедди. Гордону не хотелось зря тревожить дочь, но после сегодняшнего посещения больницы он уже начал думать, что звонить ей все-таки придется. Нужно подготовить ее к возможной смерти матери.

Остановившись у стойки, Гордон спросил ключ от номера жены. Из своего кабинета сразу же вышел заместитель управляющего и начал говорить о том, как они все сожалеют о случившемся.

– Это была страшная авария. Какой ужас… такая милая женщина… когда нам позвонили из полиции… – На эту тему он распространялся несколько минут, а Гордон только согласно кивал. – Как у нее дела, сэр? – наконец участливо спросил заместитель управляющего.

– Не очень хорошо. – И тут он решил узнать побольше. – Очевидно, мистер Робинсон тоже получил серьезные ранения? – Он внимательно следил за реакцией молодого человека, но не обнаружил ничего нового – то же бесконечное сочувствие и непрерывное заламывание рук.