— Да, наверное, ты прав.

— Конечно, прав, черт побери!

Если повторять эту фразу миллионы раз, то, наверное, все исполнится. Как ему не хватало той Дейзи, которую он знал раньше! Теперь она больше не плакала. Легкие слезы были для нее так же естественны, как дыхание, но теперь Дейзи не проявляла эмоций. Он вспомнил, как она бросалась при встречах к нему на шею, как смеялась, как ерошила рукой его волосы. Он страдал по ней, как никогда и ни по кому не страдал, и прошлой ночью это привело его к срыву.

Вспомнив об этом, он поежился, словно от холода.

Ночью ему снился сон: Дейзи улыбалась ему, как она улыбалась раньше, — словно приносила себя в дар мужу. Алекс проснулся — Дейзи лежала совсем рядом, тесно прижавшись к нему, и он не выдержал.

Провел рукой по круглому бедру, по располневшей талии. Она сразу же проснулась и оцепенела от его ласк, но не отодвинулась и не стала сопротивляться, когда он, раздвинув ей ноги, оказался наверху. Дейзи лежала совершенно неподвижно, когда он содеял еще один грех по отношению к своей жене. Алекс чувствовал себя насильником и утром, бреясь, не мог смотреть себе в глаза.

— Она общается с Хедер, — произнес Брэйди. — Но совсем не так, как раньше. Хедер тревожится, как и все остальные.


Хедер покончила с едой и вытерла руки бумажной салфеткой.

— Хочешь знать, что мне вчера сказал папа?

Шеба, стоявшая у раковины, обернулась.

— Конечно.

Хедер усмехнулась и выпятила вперед грудь.

— Он сказал: «Черт возьми. Хедер, убери свои причиндалы с дивана. Хоть я и люблю тебя, но это не значит, что мне нравится, когда твои мазилки прилипают к моей заднице».

Шеба рассмеялась.

— Красиво выражается твой старик.

— В тот день… в аэропорту… — Хедер поморгала глазами. — Он чуть не плакал.

— Он очень тебя любит.

— Теперь-то я это знаю. — Хедер сникла. — Я чувствую себя виноватой: у меня все хорошо, я счастлива, а Дейзи страдает. Она просто не в себе. Вчера я при ней сказала «дерьмо», а она этого даже не заметила.

Шеба в сердцах швырнула на стол кухонное полотенце.

— Все кругом говорят только о Дейаи. Мне это начинает надоедать.

— Потому, что ты ее не любишь, и я не понимаю почему. Я хочу сказать, что знаю — раньше ты была с Алексом и все такое, но теперь он тебе не нужен, а Дейзи такая грустная. Зачем ты так?

— Она поступает так, потому что не переносит, когда ее обходят. — В дверях неслышно появился Брэйди.

Шеба буквально взвилась.

— Ты когда-нибудь научишься стучаться?

Хедер вздохнула:

— Опять начнете ругаться?

— Я не ругаюсь. Это она.

— Ха! Он воображает, что может мной командовать, но у него ничего не выйдет!

— Он то же самое говорит о тебе, — терпеливо начала Хедер. Ужасаясь собственным словам, она продолжила: — Если вы поженитесь, то забудете обо всех — станете выяснять, кто из вас главнее.

— Я ни за что не выйду за него замуж!

— Да я и сам на тебе не женюсь, даже если на свете не останется ни одной женщины, кроме тебя!

— Тогда вам нельзя спать вместе. — Хедер заговорила с интонациями Дейзи. — Я же знаю, что ты тайком ходишь сюда почти каждую ночь, папа, а половая связь без духовной аморальна.

Шеба сделалась пунцовой. Отец, открыв и закрыв пару раз рот, словно выброшенная на берег рыба, обрел наконец голос и взорвался:

— Что ты несешь?! Мы с Шебой просто друзья. У нее сломался водяной бак, и я…

Хедер широко открыла глаза.

— Не считай меня идиоткой!

— Послушай…

— Какой вы оба подаете мне пример? Только вчера я читала школьный урок по подростковой психологии и нашла для себя два отягчающих обстоятельства.

— Что еще за обстоятельства?

— Я лишилась матери и, следовательно, являюсь продуктом разрушения семьи. А второе — вижу перед собой пример поведения двух взрослых людей, которые оказывают на меня наибольшее влияние. Такой пример — путь к подростковой беременности.

Брови Брэйди от удивления взлетели чуть не до потолка, а глаза едва не выскочили из орбит. Хедер перестала бояться отца после разговора в аэропорту, но сочла за благо ретироваться.

— Я пошла. До свидания, ребятки.

Она с грохотом захлопнула за собой дверь трейлера.

— Чертова кукла!

— Угомонись, — сказала Шеба. — Она просто хочет расставить все по местам.

— По каким местам?

— Хочет, чтобы мы поженились. — Шеба сунула в рот кусок мяса. — Девочка научилась разбираться в реальном мире.

— В этом ты права.

— Но она не понимает, насколько мы с тобой несовместимы.

— Кроме этого дела. — Брэйди кивнул в сторону спальни.

— Да, пожалуй… — На лице Шебы заиграла усмешка. — Даже из такой деревенщины, как ты, можно извлечь определенную пользу.

— Вот давай и извлечем. — Брэйди обнял Шебу, и она послушно приникла к нему. Он начал было целовать ее, но, вовремя вспомнив, что у них полно дел, отстранился — стоило им начать, как остановиться было уже невозможно.

В глазах Шебы появилась озабоченность.

— Сезон заканчивается. Еще пара недель, и будем в Тампе.

— Ничего, зимой мы будем видеться.

— Кто тебе сказал, что я хочу с тобой видеться?

Она лгала, и оба прекрасно это понимали. Они оба были нужны друг другу как воздух, однако у Брэйди было смутное чувство, что она хочет от него чего-то большего, того, чего он не может ей дать.

Он прикоснулся губами к ее волосам.

— Шеба, ты мне очень нравишься. Думаю, что я даже тебя люблю. Но жениться на тебе я не могу. У меня тоже есть гордость, а ты все время пытаешься ее растоптать.

Она напряглась и отстранилась, глядя на Брэйди огненным взором, и брезгливо, словно перед ней был таракан, отдернула руки.

— Никто не просит тебя жениться.

Брэйди был плохим оратором, но сейчас он изо всех сил старался найти подходящие слова, чтобы сказать Шебе то, что так давно его мучило.

— Я очень хочу жениться на тебе. Но мне тяжело связать жизнь с женщиной, которая всегда хочет положить меня на лопатки.

— Что ты болтаешь? Ты сам все время кладешь меня на лопатки!

— Может быть, но я не думаю об этом, а ты думаешь. Это большая разница. Ты считаешь, что ты лучше всех. Полагаешь, что ты само совершенство.

— Я никогда этого не говорила.

— Тогда скажи, что у тебя не так?

— Я не могу выступать, как прежде.

— Это не то, о чем я говорю. Я думаю о том, что у тебя не так внутри. У всех в душе бывают неполадки.

— У меня внутри все в порядке, и я не понимаю, о чем ты говоришь.

Брэйди грустно покачал головой.

— Я знаю, что ты не понимаешь, детка. И пока не поймешь, наше с тобой дело безнадежно.

Отпустив Шебу, Брэйди собрался уходить. Но не успел он сделать и шага, как женщина разразилась криком:

— Ты вообще ничего не понимаешь! Я жестко себя веду, но это не значит, что я плохой человек! Черт возьми, я хороший человек!

— И вообще ты сноб, — спокойно произнес Брэйди, обернувшись. — Никогда не думаешь о чувствах других. Тебя волнует только твой собственный пуп. Ты все время обижаешь людей и одержима прошлым. Ты самая упрямая из всех, кого я знаю.

Мгновение Шеба стояла неподвижно, но затем ее прорвало.

— Ты лжешь! Я хорошая! Хорошая!

От этого яростного крика по спине Брэйди пробежал холодок.

— Повторяй это почаще, детка, может быть, тогда и сама поверишь.

Брэйди понимал, что она ответит на вызов, и ухитрился захлопнуть дверь раньше, чем об нее с грохотом разбилась брошенная Шебой тарелка.


Бродя вечером по площадке, Дейзи поймала себя на мысли, что не прочь была бы продолжить выступать с Алексом. Во всяком случае, хоть какое-то занятие. Когда он объявил, что ей больше не надо выходить на арену, Дейзи не испытала ни разочарования, ни обиды — ей было абсолютно все равно. Та боль, которую она чувствовала последние полтора месяца, была куда сильнее боли от удара кнутом.

Из шапито хлынула толпа. Усталые дети жались к юбкам матерей, отцы несли на руках малышей с вымазанными конфетами рожицами. Не так давно при виде таких сцен на глаза Дейзи наворачивались слезы умиления — она представляла себе, как Алекс несет их будущего ребенка. Но теперь глаза ее были сухи — она потеряла способность плакать.

В эту ночь цирк не переезжал, рабочих отпустили, и они разбрелись кто куда в поисках выпивки и развлечений. На площадке было тихо и безлюдно. Пока Алекс обихаживал Мишу, Дейзи, надев один из старых свитеров мужа, отправилась в слоновник, к Картофелине. Опустившись на колени, она устроилась между ногами слоненка, который осторожно обнял ее хоботом.

Дейзи поплотнее закуталась в свитер. Мягкая шерсть хранила неповторимый запах мужа — смесь ароматов мыла, солнца и кожи. Она никогда не забудет этот запах. Неужели она лишится всего, что любила когда-то?

Донесся звук неторопливых шагов. Слоненок переступил задними ногами. Перед глазами Дейзи возникла пара сапог, которые невозможно было спутать ни с какими другими.

Алекс присел рядом на корточки, положив руки на бедра. Муж выглядел таким измотанным, что Дейзи на мгновение стало его жалко.

— Прошу тебя, пойдем отсюда, — прошептал он. — Ты так мне нужна.

Дейзи прислонилась щекой к шершавой ноге Картофелины.

— Я хочу побыть здесь еще немного.

Алекс ссутулился, задумчиво поковырял пальцем в земле.

— У меня… большой дом. Там есть комната для гостей — окна выходят на юг в старый сад.

— Что-то сегодня холодно, — едва слышно выдохнула Дейзи. — Осень…

— Я думаю, там можно устроить детскую. Это очень красивая комната, с громадным окном — мы поставим там вращающееся кресло.

— Мне всегда нравилась осень…

Животные шевелились и всхрапывали во сне. Слоненок обвил хоботом плечи Алекса.

— Ты никогда не простишь меня, да? — В тихом голосе Маркова явственно звучала горечь.

Она не ответила.

— Я люблю тебя, Дейзи, люблю до боли.

Дейзи чувствовала, как он страдает, и хотя было ясно, что это страдание вызвано лишь чувством вины, она сама испытала в последнее время такую душевную боль, что не хотела переносить ее на человека, который, несмотря ни на что, все еще так много для нее значил.

— Ты же не знаешь, что такое любовь, Алекс, — произнесла она со всей нежностью, на какую была способна.

— Может быть, раньше так оно и было, но не теперь, — горячо возразил он.

То ли уютное тепло, исходящее от Картофелины, то ли боль, которую испытывал Алекс, сделали свое дело, но Дейзи вдруг почувствовала, что ледяной барьер, который она воздвигла между собой и мужем, стал таять. Она лгала себе и ему, что не любит его больше. Нет, несмотря ни на что, ее любовь к Алексу осталась жива. Он навеки будет властелином ее сердца. Но вместе с этим пришло и отрезвление. Если она еще раз позволит себе пасть жертвой любви, то это приведет ее к гибели, а ведь ей надо думать о ребенке.

— Разве ты не понимаешь, что это не любовь, а чувство вины?

— Это неправда.

— Ты гордый человек. Ты нанес удар своей чести, и теперь пытаешься искупить вину. Я прекрасно это понимаю и не позволю уговорить себя словами, которые в действительности ничего для тебя не значат. Мой ребенок для меня важнее всего на свете.

— Он так же важен и для меня.

Дейзи отшатнулась от мужа.

— Пожалуйста, не говори больше таких слов.

— Я бы доказал тебе свою любовь, если бы знал, как это сделать.

— Отпусти меня. Я понимаю, что это уязвит твою гордость, и прошу за это прощения, но жить вместе так, как мы живем, очень трудно.

Алекс молчал. Дейзи прикрыла глаза и постаралась укрыться за барьером, но он уже не был столь надежным.

— Пожалуйста, Алекс, — прошептала она, — отпусти меня.

— Ты действительно этого хочешь? — чуть слышно спросил он.

Дейзи утвердительно кивнула.

Она никогда не думала, что увидит Алекса признавшим свое поражение, но в эту секунду в его глазах погас огонь былой неукротимости.

— Хорошо, — произнес он хрипло. — Я сделаю, как ты хочешь.

Мучительная боль пронзила Дейзи, когда она поняла, что все кончено. Она с трудом подавила рыдание, увидев, как Алекс поднялся. Но почему так больно, если она сама этого хочет?

В стороне от них мелькнула чья-то тень, но Дейзи и Алекс были настолько заняты своим несчастьем, что не заметили, что их сугубо личный разговор слышал кто-то третий.

Глава 24

— Алекс!

Услышав в голосе давно знакомые интонации, Алекс оторвался от двигателя автопогрузчика и поднял голову. Вспыхнула безумная надежда: может, ничего непоправимого не произошло и Дейзи не разлюбила его, все, что было сказано ею две ночи назад, рассеется, как кошмар, и его жена не сядет сегодня в самолет, который унесет ее в Нью-Йорк.