Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога

— Я попросил леди Сесили Бамтринкет сопровождать тебя за город. Конечно, ты не сможешь остановиться в поместье Кантервик, пока не будут подписаны бумаги или мой сын не женится на тебе. Это было бы неправильно.

— Леди Сесили Бамтринкет? Почему я просто не могу остаться дома?

— Тебе не подобает больше здесь оставаться. — Герцог с чуть заметным презрением оглядел комнату. — Ты и твоя сестра будете жить в поместье герцога Сконса, пока мы не разрешим все юридические вопросы. Вдова собиралась пригласить юную леди к себе, чтобы проверить, достойна ли она стать герцогиней. Я убедил ее, что твоя сестра тоже подходит на эту роль. Ее приглашение — это награда твоим родителям, о чем я и сообщу твоей матери.

— Джорджиана будет счастлива узнать, что вы верите в нее, — пробормотала Оливия.

— Вот и хорошо. Я попросил мадам Кларисиллу с Бонд-стрит в течение двух недель подготовить вам гардероб, подобающий новому положению. Тебе стоит понять, дорогая, что мы, представители герцогских родов, обычно держимся особняком. Конечно, мы можем заключать браки между собой, подобно тому, как скрещивают собак и лошадей, но все же предпочитаем собственное общество.

Мысли Оливии путались. Кажется, она стала частью эксперимента по скрещиванию. И ей придется жить у герцогини Сконс. Той самой герцогини, которая написала ужасное «Зеркало комплиментов».

Герцог поднялся и наконец взглянул на нее. У него были кустистые, насупленные брови, нос, похожий на клюв, но все равно Оливия видела в его глазах доброту и отчаяние.

— Не волнуйтесь, — внезапно произнесла она, вставая. — Мы с Рупертом сделаем все возможное.

— Знаешь, это не его вина. Он не сразу начал дышать после рождения, и врачи решили, что это повлияло на его умственные способности. Твои дети не унаследуют пороки бедняги.

Оливия шагнула вперед и взяла руку герцога. Впервые она ощутила настоящее тепло по отношению к нему. Ее будущий свекор — единственный из всех Кантервиков, кого ей не стоит опасаться.

— Мы постараемся, — повторила она. — И в Португалии с Рупертом ничего не случится. Вы очень добры, что позволили ему следовать за своей мечтой. Уверена, путешествие за границу ему понравится.

Губы герцога дрогнули.

— Его мать хотела бы этого. Я знаю. Она бы мне сказала, что я должен позволить ему стать мужчиной, как бы мне ни хотелось видеть его все время привязанным к себе.

Оливия почти ничего не знала о герцогине, родители всегда говорили, что она больна и ведет уединенный образ жизни.

— Элизабет чуть не умерла во время родов, — с трудом произнес герцог. — Она выжила, но стала другой. Не может самостоятельно есть и не узнает меня. Она живет за городом.

— Значит, и ваша жена, и сын оба пострадали? — не сдержавшись, спросила Оливия.

— Да, в этом-то и беда. Но у Руперта доброе сердце. Он добродушен и весел, и если особо не задумываться, мы с ним довольно неплохо ладим. Я всегда говорил тебе о твоих мозгах и бедрах, но самое главное, ты была добра к нему. Это нелегко. Он часто говорит вздор, но ты никогда не смеялась над ним.

Оливия крепче сжала руку герцога.

— Я обещаю, что буду добра к нему. — И в тот момент ей показалось, будто она произнесла клятву.

Герцог снова странно улыбнулся.

— Я пришлю его к тебе.

После этого он покинул комнату.

Обычно Руперт входил в комнату с напыщенными приветствиями: его отлично научили это делать, и он с радостью соблюдал принятые правила. Однако сейчас он вошел в библиотеку без единого слова, лишь мельком взглянув на Оливию и тут же отведя взгляд в сторону.

Про себя Оливия от души выругала их родителей. Она снова забыла о том, что может думать Руперт. Судя по выражению его лица, они с Джорджианой правильно предположили: он и понятия не имеет, как справиться с возникшей сложностью.

Вообще-то и Оливия этого тоже не знала.

Однако люди годами как-то справлялись с этим. К счастью, отец хранил в библиотеке графин с коньяком, и она налила Руперту до краев, не забыв и про себя, пусть даже ее мать и считает алкоголь неподобающим напитком для леди. Они молча сели на диван у камина.

— Я оставил Люси в гостиной, — внезапно сказал Руперт. — Ей тут не место.

Оливия кивнула.

— Там ей будет удобно.

— Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.

— Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.

— Но ты любишь собак.

— Да.

— Я сказал, что соглашусь из-за этого.

Оливия моргнула.

— О чем ты?

— О женитьбе.

Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.

Лучше бы она сама их съела.

— Нет, ты мне тоже нравишься, — серьезно сказал Руперт. — Но ты ведь любишь Люси, правда?

— Она милая собачка. — И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.

Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.

— Знаешь, мы не обязаны делать это, — помолчав, заметила Оливия.

— Я должен. — Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. — Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. — Вид у него был смущенный.

Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.

— Может быть, не будем, а им скажем, что все было? — предложила она.

Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.

— Солжем?

— Скорее, выдумаем.

Руперт покачал головой.

— Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. — Он снова сделал большой глоток из бокала.

Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее — у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.

— Понимаю, — произнесла она.

— Другого случая не будет.

— Мне выключить лампу?

— А как я тогда увижу, что мы делаем?

Хороший вопрос.

— Конечно, — поспешила ответить Оливия.

Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.

— Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. — Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. — Это легко. Все так говорят.

— Отлично. — Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?

Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.

— Возможно, тебе лучше допить до конца, — предложил он Оливии.

Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.

— Вот так! — слабо произнес Руперт и прикончил бокал. Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.

— Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.

Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.

— Хочешь еще коньяку? — спросил Руперт. — Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.

— Нет, спасибо. — К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?

— Если захочешь плакать, я принес носовые платки. — Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.

— Спасибо, я никогда не плачу. — Оливия с трудом подавила смех.

— Правда? А я плачу все время, — сказал Руперт.

— Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.

Лицо Руперта сморщилось.

— Это всего лишь птица, — быстро добавила Оливия.

— Быстрая, веселая и дикая.

— Воробей?

Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.

— Я написал стихотворение, — сказал он.

Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.

— Какое стихотворение? — Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.

— Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.

Оливия подняла голову.

— Это все?

Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.

— Мило, — искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. — Тьма окутывает деревья. Мне нравится.

— Мне было очень жаль эту птицу, — кивнул Руперт. — Почему ты никогда не плачешь?

Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.

Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.

— Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно, что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.

— Но… — с отчаянием начала было Оливия.

— Ты самая счастливая девочка на свете, — с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.

Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.

— Может быть, пора начинать? — предложила Оливия, махнув рукой.

— Верно, — храбро отозвался Руперт. — Задело. — Он начал чуть заметно раскачиваться. — Кажется, слишком много коньяка, — пробормотал он, занимая устойчивое положение.

Но тут достоинство Руперта опало.

— Не действует, — произнес он, опустив взгляд. — А ведь все должно было быть так легко.

Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.

— Попробуй снова, — предложила она.

— Туда?

— Да.

Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.

— Я слышала, что часто не получается с первой попытки.

Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.

— Это же легко, — повторил он.

— Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, — предположила Оливия.

Руперт растерянно посмотрел на нее.

— Ты об этом много знаешь? — В его голосе не было упрека, лишь любопытство.

— Это всего лишь сильный укол в темноте. — Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.

— Я думал, самое важное — размер.

— Кажется, я слышала то же самое, — осторожно согласилась Оливия.

Руперт встряхнулся.

— Он большой. Я знаю.

— Мило!

— Но не работает. — Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. — И это тоже не работает.

Оливия села.

— Ты никогда не лжешь, Руперт?

Он кивнул.

— Мы просто полежим вместе. — Она похлопала по подушке. — А потом скажем им.

— То есть не скажем?

— Это не будет ложью.

— Нет.

— Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.

— Вместе лежали, — повторил Руперт. — Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.

Оливия взяла его за руку.

— Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.

Он широко улыбнулся.

В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:

— Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.

— Зачем так драматизировать. Хотя, — Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, — после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.

— Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.

— Я улыбаюсь, — возразила Джорджиана.

— Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, — заметила Оливия. — Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?