– Ты найдешь способ все уладить, Ник. Ведь честь семьи так много для тебя значит, верно? – приободрился Итан. – Ты же сам говоришь, что нельзя втаптывать в грязь доброе имя семьи. Так что постарайся найти деньги для уплаты долга.

Ник оттолкнул брата от себя, и Итан ударился об оконную раму. Лицо его исказила злоба.

– На этот раз я не стану за тебя платить. Мне надоело покрывать твои грехи, Итан. Ты зашел слишком далеко. К черту честь семьи! По крайней мере все узнают, что это не я проиграл дом и поместье за карточным столом.

– Пустые угрозы. Я тебя знаю – пошумишь и уплатишь. Ради моего отца, которого ты так уважал и любил.

Ник вдруг ощутил прилив жгучей ненависти.

– Да, я уважал и любил сэра Джеймса, хотя он не был мне родным отцом. Но спасать тебя я больше не стану. На этот раз выпутывайся как знаешь.

И Ник двинулся к двери.

– Ты пожалеешь об этом, Ник! – крикнул ему вдогонку Итан.

– Нет, это ты пожалеешь о том, что вообще появился на свет.

Безмятежное спокойствие ночи нарушили яростные крики. Спорили два голоса – женский и мужской. Она сразу узнала гнусавый голос отца, выкрикивающий злобные проклятия. Мамин голос утратил обычную мелодичность – она обвиняла отца в изменах и жестокости. «Будь ты проклята, ведьма! Будь ты проклята!»

Снова вернулся старый кошмарный сон. Мрачные тени окружили ее. «Мама, мама», – шептала она во сне. Глаза матери горят как раскаленные угли. Подозрения, боль, ненависть – призраки, потревожившие ее покой. Они продолжают мстить и после смерти.

Серина резко села в кровати, ловя ртом воздух. Где она? Холодный пот струйкой стекал по спине и вискам. Она вытерла лоб дрожащей рукой и глубоко вздохнула, зажмурив глаза.

Немного успокоившись, она снова открыла глаза и окинула боязливым взглядом холодную комнату: белые крашеные стены, убогая мебель, дощатый пол, облезлый коврик – вот и вся обстановка, если не считать кровати с продавленным матрасом и простынями, пахнущими плесенью.

И тут она вспомнила все и содрогнулась. Она пленница – у нее теперь нет ни имени, ни денег.

– Я богатая наследница, – проговорила она вслух и потерла руки, чтобы согреться. – У меня полный гардероб платьев, изящных туфелек, шляпок и драгоценностей, несколько экипажей – все, о чем только может мечтать настоящая леди. – Эти слова помогли ей отбросить прочь воспоминания о кошмарном сне, но тени прошлого не так легко оказалось прогнать.

Они часто ссорились. Эндрю и Хелен Хиллиард набрасывались друг на друга с таким остервенением и ненавистью, что в конце концов эти стычки свели мать в могилу. Нет, конечно же, она умерла от чахотки, но семейные ссоры здоровья ей не прибавили. Хелен Хиллиард таяла на глазах и умерла, проклиная ненавистного мужа.

Серина до сих пор не могла понять, кого из них она любила больше, если вообще любила. Порой ей казалось, что она ненавидит их за бесконечные перепалки и драки, но в глубине души продолжала любить – ведь они были ее родителями. И ее сердце разрывалось от горя, когда она металась от одного к другому или когда они старались вырвать ее друг у друга, как разъяренные собаки кость.

«Господи, как я устала от всего этого», – подумала она, проводя рукой по глазам. Все кончено. Больше не будет ни криков, ни ссор – они оба в могиле. Отец умер три дня назад (или больше?), а мать – уже пять лет. Может, теперь они ссорятся там, в царстве теней, – кто знает? Серина невольно вздрогнула и беззвучно заплакала. Слезы потекли по ее щекам, и она зажала рот рукой, сдерживая рыдания. Надо раз и навсегда стереть из памяти то время.

В камине осталась только зола и горстка углей. Она разожжет огонь, но сначала оденется.

Сырые простыни – плохая защита от холода, но все же лучше, чем ничего. Она принялась рассматривать грязные мятые тряпки, бывшие совсем недавно элегантным бархатным платьем. Что ж, другого платья у нее нет.

Она поморщилась, наливая ледяную воду из кувшина в миску. Мыла нет, но холод освежит ее и прояснит разум. Нога все еще болит, но синяк посветлел и рана затянулась. Она смыла грязь с ног и рук, а волосы скрепила гребнем на затылке.

Утреннее омовение отнюдь не улучшило ее настроения, теперь ее мучил голод. Страшная тайна гнетет ее. Уж лучше умереть, чем жить с таким бременем на душе. Да еще и быть пленницей какогото бродяги.

Кажется, стоит ей вздохнуть поглубже, и боль захлестнет ее с такой силой, что сердце разорвется. Ей страшно даже подумать о будущем. Придется мириться с настоящим.

Серина оделась, стараясь по возможности отчистить пятна и разгладить складки. Не то чтобы ей это удалось, но, поглаживая мягкий бархат, она немного успокоилась.

Закончив одеваться, она занялась камином, вспоминая действия своего тюремщика: сначала наломать лучинок, потом щепочек и только после этого положить дрова. Дома огонь разжигали слуги, и она не обращала внимания на их действия.

Замерзшие пальцы не повиновались ей, пока она возилась с трутницей. «Какая же я неумеха, – думала она. – Кроме иголки и кисточки, ничего в руках не держала». У нее были способности к рисованию, но Ник наверняка презрительно фыркнет, если об этом узнает. Он скажет, что живопись – бесполезное занятие и годится только на то, чтобы убить время. Ну так она ему покажет, на что способна, – совершит побег.

Она обязательно выберется отсюда, только сейчас у нее нет сил об этом думать.

Внизу так сильно хлопнула дверь, что задрожали стены. Сердце ее испуганно заколотилось. Она напряженно прислушивалась, но больше ничего не услышала. Очевидно, это вернулся Ник. Она вздохнула с облегчением и прижала руки к животу, который ныл от голода и страха.

Пламя в камине постепенно разгоралось. Серина грела руки над огнем, гордая своими успехами.

– Я смогу и сама о себе позаботиться, – шептала она. – Придется, поскольку больше некому. Никто не станет меня искать, никому до меня нет дела.

Глаза ее наполнились слезами: это была чистая правда. За ней охотится только Лютер, но он предпочел бы, чтобы она была мертва. Тогда он сможет унаследовать ее состояние, которое перешло к ней от матери. Алчность – вот что всегда двигало Лютером.

Послышался стук отодвигаемого засова, и Серина резко обернулась к двери, облизав пересохшие от волнения губы.

На пороге появился ее тюремщик, одетый, как настоящий аристократ, в темнозеленый сюртук для верховой езды, расшитый черной шерстью, бледнозеленый жилет с длинным рядом пуговиц, застегнутых доверху, черные панталоны и белоснежный галстук с кружевными оборками. Он решительно шагнул в комнату, и Серина тут же поняла, что сейчас с ним лучше не шутить.

На его загорелом лице застыла печать гнева, брови нахмурены, глаза мрачнее ночи. Казалось, он способен прожечь ее взглядом насквозь. Она медленно поднялась с колен, стараясь не показывать, как его боится.

– Что это ты такой сердитый? – небрежно спросила она. – Ктонибудь из твоих узников сбежал или завтрак пришелся не по вкусу?

Он холодно усмехнулся.

– Твой острый язычок не смягчился после сна.

– В моем положении это вряд ли возможно.

– Ну что ж, тогда, может быть, сытый желудок заставит тебя переменить свое мнение. – Он подал ей руку, словно они были на балу. – Пойдем на кухню и посмотрим, не оставил ли нам Лопни чегонибудь поесть.

Она отдернула руку.

– Если он тут за повара, сомневаюсь, что еда поднимет мне настроение.

Ник мрачно усмехнулся.

– Вряд ли тебя вообще чтонибудь развеселит. Но готовить вы будете сами, ваше высочество, – насмешливо прибавил он. – Так что вскоре ты научишься отличать котелок от сковородки.

– Я сварю в котелке твою голову и скормлю бродячим псам.

Он недоверчиво присвистнул.

– Святители Господни, я потрясен! Так молода и так кровожадна! Это мать тебя такой воспитала?

– У моей матери была железная воля и вспыльчивый нрав. Она вообще не занималась моим воспитанием. Светским манерам меня обучала кормилица.

Она ощущала на себе его молчаливое неодобрение, пока они спускались по лестнице в кухню. По обеим сторонам холла располагались тесные комнатки, и Серина подумала, что дом, верно, принадлежал какомунибудь небогатому торговцу или чиновнику. Когдато здесь было довольно уютно, но теперь везде виднелись следы запустения – поблекшая облупившаяся краска, пятна плесени на потолке, паутина по углам.

В кухне, располагавшейся в полуподвале, были маленькие окна под самым потолком, пропускавшие тусклый свет. Внимание Серины невольно привлек огромный каменный очаг в дальнем углу помещения. Перед ним на полу, выложенном плитами, стояли» два трехногих стула, широкий деревянный стол и буфет. Печь была встроена в стену очага, тут же располагался вертел, а рядом на крюке висел медный котелок.

За очагом внизу была посудомоечная – металлическое корыто, ведро с водой и куча грязных керамических мисок. В помещении пахло луком и тушеным мясом.

Лонни, злобный карлик, стоял у стола, вытирая руки о засаленный передник.

– Ну что ж, я тут больше не нужен, – проговорил он. – Не желаю вам прислуживать. – Он смерил Серину подозрительным взглядом. – Но на кухне хозяин я. Если ты чтонибудь разобьешь, я с тебя шкуру живьем сдеру.

Он буквально, испепелил ее взглядом и вразвалочку удалился.

– Вот грубиян, – с отвращением произнесла она.

– Он женоненавистник. Ты вторглась на его территорию.

– Не по своей воле, – холодно возразила она.

На столе были разложены буханка черного хлеба, кочан капусты, морковка, миска с яйцами, кусок соленой свинины и связка колбас. Ник жестом пригласил ее к столу.

– Вот, пожалуйста. Из этого можно приготовить отличный завтрак.

– Свиной окорок и яйца? – потрясенно промолвила она. – Но я обычно ем на завтрак только булочку с кофе.

– К сожалению, мое гостеприимство не подразумевает кофе с булочками. Впрочем, булочки можешь испечь сама. Мешок с мукой в кладовке. Милости прошу.

Серина глубоко вздохнула – только этого недоставало. Она вытерла ладони о юбку и принялась перебирать продукты. Ей частенько доводилось бывать на кухне в ХайКресенте, поместье отца, но она понятия не имела, как слуги готовили еду. Поварихе на кухне прислуживали посудомойка и мальчик на побегушках, он, кроме того, чистил отцовскую обувь. Наверное, слуги сбежали из поместья после смерти отца. Лютера все ненавидели и вряд ли станут ему служить.

Чтото теперь будет с теми, кто остался? Она тоже трусливо сбежала, покинув их на произвол судьбы. Кто защитит их от Лютера?

– Надеюсь, ты в состоянии поджарить бекон и колбасу? – спросил Ник, лукаво поблескивая глазами.

– Ну конечно! – отрезала она. – Но я съем кусочек хлеба и выпью воды. По утрам я не привыкла плотно завтракать.

– Я бы на таком пайке долго не протянул, – покачал головой Ник. Он уселся на стул и вытянул ноги.

– Хочешь есть, так приготовь себе сам, – сварливо возразила она и оглянулась в поисках ножа, чтобы отрезать кусок хлеба, но ничего острого поблизости не увидела, а спрашивать Ника ей не хотелось.

Она направилась к кладовке, но он схватил ее за руку. И вдруг между ними пробежала искра, не имеющая ничего общего с голодом. Серина с вызовом взглянула в его голубые глаза – она бы и рада была вырваться, но не могла даже сдвинуться с места. Их словно связала между собой невидимая нить, а может, его железная воля, спрятавшаяся под маской внешнего безразличия?

– Почему ты вечно мне мешаешь? – спросила она с раздражением, чтобы он на заметил, как она взволнованна. – Отпусти меня и дай пройти.

– Нож лежит в ящике стола, – ухмыльнулся он, намекая на ее плохое знание кухонной обстановки.

– Это мне и без тебя известно, – огрызнулась она. – Просто я хотела осмотреть дом. Вдруг я смогу улизнуть через окошко кладовой?

– Должен тебя огорчить – в кладовой нет окон.

Вид у него был очень довольный, и ей захотелось его стукнуть. Вырвавшись из его цепких пальцев, она отперла дверь в кладовую. На полках были разложены пыльные тарелки и миски, а на полу стояла корзина с яблоками и лежал мешок с мукой.

Она взяла яблоко и жадно надкусила. Сок потек по ее подбородку, и она вытерла его рукой. Желудок заныл – она ведь ничего толком не ела уже два дня.

– Что, проголодалась? – с издевкой спросил он.

Она не ответила, продолжая сосредоточенно грызть яблоко. Бросив взгляд на бекон и аппетитные колбаски, она попыталась вспомнить, как их готовила кухарка. Она прекрасно помнила аромат свежеподжаренного бекона – сейчас она бы съела его целиком, если бы осталась одна. Но ее тюремщик и не думал уходить.

– Мистер Ник, почему бы тебе не принести дров в мою комнату? Я бы тем временем приготовила завтрак.

– А ты не попытаешься подкупить стража и сбежать через кухню?

Она об этом не подумала. Бросив взгляд в окошко под потолком, она заметила здоровенного верзилу, сидящего на ступеньках крыльца.