— В прошлый раз ты пеняла мне, что я ни разу не стукнул кулаком по столу, — усмехнулся Андрей. — Так что я всего лишь стараюсь соответствовать твоим представлениям об идеальном мужчине.

— Тебе не нужно стараться! — ответила Лика, потянулась к нему через стол и добавила, почти касаясь губами его рта: — Ты и есть такой.

2

Счастье казалось таким полным, таким всеобъемлющим, что порой Лике трудно становилось дышать. Первое время, просыпаясь по утрам, она боялась открыть глаза — вдруг все это ей только приснилось, и сейчас она вернется в заставленную коробками квартирку в Сохо, и одиночество снова ощерится на нее из всех углов. Так она и лежала, не решаясь пошевелиться, пока Андрей не склонялся над ней, не дотрагивался губами до ее виска, шепча:

— Доброе утро, любимая.

Еще не открывая глаз, она чувствовала, как на лице расползается глупая счастливая улыбка, подставляла ему губы для поцелуя и лишь потом решалась взглянуть, наконец, на окружающий мир, который, впрочем, весь был теперь заполнен для нее этим удивительно нежным при всей его небывалой силе мужчиной.

Андрей действительно настоял на том, чтобы они немедленно расписались, и Лика поначалу никак не могла привыкнуть, что люди обращаются к ней теперь «миссис Грекофф». Для своих, правда, она все же осталась Беловой. Первую неделю их скоропостижного брака они почти не расставались. Бог знает, как Андрею удалось скрыться от вечно требующих его внимания деловых партнеров, заказчиков, подчиненных, но факт оставался фактом — их не беспокоили звонками и визитами. Это была, наверное, самая невероятная, самая сумасшедшая неделя в ее жизни. Они будто вернулись в ту беззаботную и развеселую пору их юности — отчаянно вцепившись друг в друга, летели вниз в вагончике «русских горок» в районе Брайтона, объедались мороженым в летних кафе, хохоча, гонялись друг за другом по дорожкам Центрального парка. Иными были только ночи. Бесконечные теплые ночи, когда можно было часами лежать рядом в темноте, едва касаясь друг друга плечами, и болтать обо всем на свете. И впервые было не страшно говорить вслух о своих самых сокровенных переживаниях, обидах, ошибках.

— Я не должна была тогда так набрасываться на Артура, — сокрушенно каялась она, прижавшись головой к его плечу. — Но я, честное слово, не нарочно. Я очень хотела с ним подружиться. Только я ведь совсем ничего не знаю о детях, не знаю, с какой стороны к ним подойти…

— Ничего, научишься. — Он быстро поцеловал ее в макушку. — К тому же у тебя ведь могут еще быть и свои дети…

— Не могут, — помотала головой она и, справившись со сдавившим горло комком, объяснила. — Мне с моим прошлым диагнозом врачи настоятельно не рекомендовали иметь детей. Слишком большой риск, понимаешь…

— О господи, — выдохнул он и крепче сжал ее плечи. — Прости… Прости, что я тогда…

— Да брось, ты же не знал. — Она легко провела ладонью по напрягшейся под тяжестью ее головы мощной руке.

— Да, — кивнул он. — Ты никогда мне этого не говорила.

— Ты тоже не обо всем мне рассказал, — мягко упрекнула Лика. — Если бы я знала, что Артура бросила мать, я бы никогда… Мне потом только Дэззи сказала.

— Удивительно, — невесело рассмеялся он, — удивительно, что мы, в конце концов научились все-таки разговаривать друг с другом…

— Да, это, пожалуй, крупнейшее наше достижение… — усмехнулась Лика.

Так, постепенно, ночь за ночью, они открывали друг другу мучившие их все эти годы сомнения, недосказанности, страхи. Осторожно, боясь сделать резкое движение, разрушить хрупкую гармонию, узнавали друг друга заново, учились говорить и слушать. Лике казалось, что она постепенно оттаивает, отогревается, позволяет теплу проникнуть в ее много лет закрытую, запертую на семь замков душу. Наверное, что-то подобное происходило и с Андреем, должно быть, и ему не сразу давались эти проговоренные глухим голосом ночные признания.

Через неделю он уехал по работе куда-то в другой штат, на четыре дня. Лика хотела было на это время перебраться в свою старую квартиру, Андрей же возразил: — Уже сбежать намылилась? И думать не смей! Второй раз тебя из твоей берлоги не вытащить!

И Лике пришлось впервые остаться одной в его квартире, ставшей теперь и ее жилищем. Отпуск ее все еще не закончился, делать было нечего, и она часами бродила по просторным комнатам, дотрагивалась до еще совсем недавно чужих, а сейчас почти уже знакомых вещей, выглядывала из окон, подолгу рассматривала тут и там расставленные фотографии белокурого мальчика. Странно, иногда ей начинало казаться, что она жила здесь всегда, а та, прежняя жизнь, жизнь без Андрея, была лишь сном. Иногда же, наоборот, ее охватывал страх, она ощущала себя воровкой, узурпаторшей, нахально вторгшейся в чужую судьбу и занявшую чужое место.

Странно, нелепо… Ведь если бы они тогда поняли друг друга, не испугались, не спрятали свои чувства за маской дружелюбного равнодушия, она могла бы жить с ним уже много лет…

Бессмысленно бояться счастья, отказываться от него в нелепом страхе, что судьба подслушает, позавидует, отберет. Теперь Лика ясно это понимала. Нужно хватать его обеими руками, держаться изо всех сил, упиваться моментом, не думая о том, что завтра, возможно, твоя радость обратится в прах. Ведь, в конце концов, завтра может никогда и не наступить…

До сих пор, однако, завтра неизменно наступало, и счастье никуда не пропадало, наоборот, становилось все более полным. В одно из таких завтра вернулся Андрей и объявил, что они сейчас же, пока осталось еще несколько дней от Ликиного отпуска, хватают вещи и уезжают на его «фазенду» — валяться на пляже, пить коктейли и с особым цинизмом предаваться одному из грехов — лености. — А как же… Артур? — осторожно поинтересовалась Лика.

Еще раз встретиться с избалованным мальчишкой было страшно. Что, если она снова вскипит, не выдержит — и разрушит все, потеряет едва-едва обретенное счастье?

— Придется вам научиться уживаться друг с другом, — улыбнулся Андрей. — Вы теперь оба моя семья, нравится вам это или нет.

Он обнял Лику за плечи, притянул к себе и надавил пальцем на кончик носа:

— Не дрейфь, комиссар, он не такой уж страшный!

— Как сказать… — неуверенно отшутилась Лика.

На этот раз Артур не встретил их у ворот. Лика слышала, как Андрей по телефону предупреждал его о приезде гостьи и настоятельно просил вести себя прилично. Видимо, единственный способ хорошего поведения для этого маленького разбойника заключался в том, чтобы до поры до времени не показываться на глаза. Выходя из машины, Лика обругала себя за недобрые мысли. В конце концов, прошло два года, и ребенок за это время наверняка взялся за ум. Главное, что бы он ни отмочил, не забывать о том, что это всего лишь маленький мальчик, которого в раннем детстве бросила мама, замкнувшийся, озлобившийся на весь мир. Главное, быть терпеливой, доброжелательной и спокойной. Она невольно потерла ладонью кожу на спине, между лопаток, заметив про себя: «А все же бронежилет не помешал бы».

Андрей под руку ввел ее по ступеням на террасу. Вместе они поднялись в прохладную снежно-белую спальню. Андрей распахнул окно. Прозрачная легкая занавеска парусом надулась от влетевшего в комнату ветерка, запахло морем, цветущими вокруг дома акациями. Лика с наслаждением растянулась на широкой кровати. В этой комнате она еще не была, в прошлый ее приезд во Флориду им с Андреем так и не удалось добраться до этой мягкой пахнущей лавандой кровати.

— Располагайся, — бросил Андрей. — Вон шкаф для одежды, и вот, кажется, эта тумбочка пустая.

Лика лениво потянулась, скатилась с матраса, принялась копаться в дорожной сумке. Развесила в шкафу несколько платьев, бросила в угол пляжные шлепанцы, с шумом выдвинула ящик тумбочки и вздрогнула. С деревянного дна на нее глядело ее собственное фото. Старая черно-белая фотография, на которой смеющаяся третьекурсница Лика Белова позировала во дворе под заснеженными елками молодому интерну Грекову. Она помнила тот день. Андрей тогда только что получил премию и, благодаря торговым связям Нинки, приобрел дорогущий «Зенит».

Лика быстро оглянулась через плечо. Андрей, не глядя на нее, вешал в шкаф свои рубашки.

— Андрей, — позвала она. — А это что? Откуда у тебя?

Он обернулся, увидел фото в ее руке, кажется, смутился немного.

— Это? Это, понимаешь ли, дорогая подруга дней моих суровых. Первая любовь, если быть точным.

Он снова отвернулся, вешая в шкаф очередную гавайку. Лика шагнула к нему, уткнулась носом в его спину между лопаток, вдыхая такой родной, такой теплый запах, прошептала сдавленно:

— Господи, почему же мы были такими дураками?

Он повернулся, обнял ее, скользнул губами по виску.

— Поверишь ли, я сам все время об этом думаю…

Артур объявился только к обеду. Вошел в столовую, угрюмо глянул на Лику исподлобья, проворчал «Здравствуйте!» и уселся за стол. За прошедшие два года он сильно вытянулся, лицо стало резче, взрослее, исчезла детская припухлость щек. Но синие глаза, так похожие на глаза его отца, смотрели на Лику все так же — настороженно и затравленно. — Как ты вырос, — попробовала завязать разговор она. — Совсем большой стал, настоящий мужчина.

Мальчик поморщился и, не отвечая, принялся жевать огурец.

— Ты, наверно, уже в школе учишься? — не отставала Лика.

Ответа снова не последовало. Она беспомощно оглянулась на Андрея, и тот сдвинул брови:

— Артур, почему ты не отвечаешь? Это невежливо.

Мальчишка покосился на отца, потом на Лику и произнес с нескрываемой скукой и высокомерием:

— Да, я совсем большой. Мне уже семь лет. Я учусь в школе. Понятно?

Лика пожала плечами и продолжать разговор больше не пыталась. Ну что ж, на первый раз неудача. Правда, если принять во внимание, что мальчишка ничем в нее не запустил, можно сказать, что в их отношениях произошел большой прогресс.

Вечером ей удалось поймать его у бассейна. Мальчик хорошо держался на воде, сосредоточенно работая руками и ногами. Лика присела у бортика и наблюдала за тем, как он пересекает прямоугольную водную гладь. Когда он, отдуваясь и отплевываясь, вылез из воды, она снова попробовала заговорить:

— Ты здорово плаваешь… Кто научил? Папа?

— Папе некогда, — неохотно ответил Артур. — Но он нанял для меня тренера…

— Тебе, наверно, хотелось бы, чтобы у папы было больше свободного времени? Чтобы вы чаще бывали вместе? — не отступала она.

— Мы часто бываем вместе, — отрезал Артур, словно раз и навсегда хотел дать понять этой назойливой тетке, что не намерен делиться с ней своими сокровенными мыслями.

— Послушай, — устало сказала Лика, — я ведь пытаюсь с тобой подружиться. Может, поможешь мне?

— Я не хочу с тобой дружить! — вдруг совсем по-детски выкрикнул Артур. — Дружи с папой!

Он подхватил с шезлонга полотенце и понесся к дому. Лика сбросила босоножки, поболтала ногами в воде. Ну и к черту! Никто не сможет упрекнуть ее, что она не пыталась. Не хочет — и не надо. Спасибо и на том, что больше не обзывается и не стреляет в нее из игрушечного ружья.

…Как-то после обеда, когда дом и сад, казалось, впали в спячку от нестерпимого зноя, Лика, маясь от жары, спустилась на террасу. Артур, коленками взобравшись на стул, увлеченно чертил что-то на листке бумаги. Лику он не заметил. Женщина бесшумно приблизилась к нему, заглянула через плечо. Мальчик, высунув от усердия кончик языка, рисовал военные самолеты. Чуть подавшись вперед, она узнала тяжелый бронированный «Ил-2». — О, летающий танк! — одобрительно заметила она.

— Что? — Мальчишка резко обернулся, ревниво прикрывая рисунок локтем.

— Этот штурмовик, «Ил-2», называли во время войны «летающий танк». Ты отлично его нарисовал, только кабина должна быть чуть более квадратная, — пояснила она.

Артур взглянул на нее с невольным интересом.

— Откуда ты знаешь?

— Ха! — качнула головой она. — Я про военные самолеты все знаю! У меня дед в войну летчиком был, он меня учил.

— Правда? — восхитился Артур. — А «Як-9» сможешь нарисовать? А то у меня что-то не выходит.

— Да легко! — заверила Лика. — А знаешь что? Я не только нарисовать, я могу модель из картона склеить. Хочешь?

— Конечно, — закивал мальчишка. — Но у меня, кажется, картона нет…

— Фигня, — отмахнулась Лика. — Возьмем коробку какую-нибудь. Давай тащи клей и ножницы.

Через час Андрей, спустившийся из спальни в поисках запропастившейся куда-то молодой жены, нашел Лику и Артура на террасе. Застыв в дверях, он несколько минут наблюдал, как они увлеченно ползают на четвереньках вокруг разложенного на полу куска картона, вычерчивают что-то, спорят, размахивают ножницами, а затем неслышными шагами вернулся обратно в комнату.