3

Первый луч еще по-летнему теплого сентябрьского солнца пробрался в спальню сквозь щель в тяжелых темных занавесках, скользнул по лицу спящей на кровати женщины, высветил высокие скулы, чуть приоткрытые нежные губы, позолотил опущенные черные ресницы. Она сладко потянулась, просыпаясь, открыла миндалевидные блеснувшие зеленым светом глаза, улыбнулась зарождающемуся дню. Из-за приоткрытой двери ванной комнаты доносился звук льющейся воды и фальшивое пение, значит, Андрей уже встал. Лика соскользнула с кровати, накинула на плечи легкий черный халат, босиком прошлепала на кухню. За полгода, проведенные вместе, примерной женой она так и не стала, но в дни отъезда мужа в очередную командировку все-таки находила в себе силы, чтобы приготовить легкий завтрак.

С висевшей на стене фотографии ей улыбнулся Артур. Фото было сделано во время недавней совместной поездки в «Диснейленд». На снимке Лика со своим пасынком, хохоча, неслись по кругу на карусели. Лика не могла бы сказать, что они с мальчиком достигли настоящего взаимопонимания, стали близкими людьми. Пожалуй, он так и не смирился с тем, что эта непонятно откуда появившаяся жена отца стала членом семьи. Но, по крайней мере, ей удалось победить его враждебность, добиться ровных отношений. Лика и сама чувствовала, что привязалась к мальчишке, и порой удивлялась сама себе, когда осознавала, что с нетерпением ждет их с Андреем очередной поездки в белый домик на побережье.

Удивительно и странно было все, происходившее с ней в последние полгода. Удивительно и странно было осознавать, что впервые у нее есть семья. Не совсем, конечно, такая, как виделось ей в мечтах, но, бесспорно, настоящая. Что поделаешь, если сама она часами пропадает на телестудии, ее любимый муж постоянно в разъездах, а усыновленный ею мальчик упорно говорит ей «вы». Значит, это именно то, что было ей нужно. Судьба и без того небывало расщедрилась, и глупо было бы пенять на досадные мелочи. Нужно наслаждаться тем, что есть сейчас.

Лика подставила чашку под кран новомодной кофеварки, достала из холодильника йогурты, извлекла из соковыжималки стакан ярко-оранжевого апельсинового сока. Конечно, не самый хитроумно приготовленный завтрак, но все же.

Через несколько минут на кухне появился Андрей, только что из душа, благоухающий свежестью и одеколоном. Он подцепил с тарелки кусок бекона и восхищенно присвистнул:

— Что это за праздник у нас сегодня?

— День идеальной хозяйки, — объяснила Лика, заправляя в тостер нарезанный хлеб.

— Черт, надо почаще куда-нибудь уезжать, — усмехнулся он.

— Еще чаще? — подняла брови она. — Дождешься, что я в конце концов, просто забуду, что замужем.

— Только попробуй. — Он шутливо показал ей кулак. — Гм, ты не очень расстроишься, если я не буду есть эти угли?

Он брезгливо отодвинул от себя тарелку с пересушенными черными тостами.

— Иди к черту! — рассмеялась Лика. — Тогда сам себе готовь, мне тоже уже пора на студию.

Она быстро чмокнула Андрея в макушку и отправилась в душ. Когда она вышла, он был уже в костюме, сражался с галстуком у зеркала в спальне. Обернулся через плечо:

— Поможешь мне?

— Господь с тобой, — с притворным ужасом замахала руками она. — Я понятия не имею, как это делается. Я же пацанка, забыл разве?

— Черт, нужно было как-то серьезнее отнестись к выбору жены, — сдвинул брови он.

— Поздно, Дубровский. — Лика подошла сзади, обняла руками его плечи, потянувшись, дотронулась губами до шеи. — Теперь ты от меня уже не отвяжешься.

Он повернулся, подхватил ее на руки, прижал к себе, легкую, почти невесомую, прошептал куда-то во влажные после душа волосы:

— Да, похоже, я по-настоящему попал…

Как всегда, от прикосновения его губ у нее сбилось дыхание, бешено заколотилось сердце и перед глазами поплыли цветные пятна.

Уже в дверях, прощаясь, она подала ему плоский кожаный портфель, вскинув руку, поправила растрепавшиеся волосы надо лбом. — Я вернусь через неделю, — сказал Андрей. — Смотри, не сбеги куда-нибудь за это время.

— Не надейся, — хохотнула она.

— Я там купил для Артура сборную модель самолета. Ты ему пока ничего не говори, отвезем вместе, когда вернусь, — попросил Андрей.

— Конечно, — кивнула она. — Вместе и соберем.

Он взялся за ручку двери и вдруг обернулся уже с порога. На губах его играла шутливая улыбка, взгляд же был серьезным, пристальным.

— Я тебе когда-нибудь говорил, что я тебя люблю?

— Нет. — Она медленно покачала головой. — Ни разу за все восемнадцать лет.

— Ну тогда скажу, когда вернусь. Чтобы ты с нетерпением меня ждала. — Он весело подмигнул ей и скрылся за дверью.

4

В необыкновенно высоком, располосованном хвостами туристических вертолетов нью-йоркском небе не было ни облачка. Где-то за заливом блестел давно истомленный жарой сентябрьский солнечный диск. И все равно Лика, проснувшаяся сегодня рано, чувствовала некоторое беспокойство. Подумать только, ей ведь уже тридцать шесть, а она, как девчонка, волнуется, ожидая приезда законного супруга.

Слава богу, сегодня был выходной. Лика раздвинула жалюзи. В лучах осеннего солнца тускло переливалась крыша Эмпайр, стейт, билдинга, в тысячах окон остроконечных небоскребов отражался необыкновенный оранжевый свет, видимый только ранней осенью. Как же она была счастлива сейчас… Неожиданно захотелось обнять этот город с его миллионами огней и наречий, выбежать на улицу, словно нью-йоркская сумасшедшая, и радоваться разномастным прохожим, бархатному теплу, запахам, звукам.

Лика оделась, зачем-то тщательно выбирая наряд, затем долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале. В белых, идеально сидящих брюках от Lanvin и снежном кашемировом свитере она была чудо как хороша. Черт его знает, может быть, это неожиданно свалившееся на нее счастье сгладило черты ее лица, придало какой-то внутренней уверенности в себе, неброского, но притягательного шарма. Как бы там ни было, из зеркала тридцатишестилетней Лике таинственно улыбалась красивая загадочная незнакомка не более тридцати лет от роду.

Взяв того же цвета сумочку, покрытую лаком — подарок Андрея, стоивший, наверное, целое состояние — Лика выбежала из дому. Миновала радушного, вечно улыбающегося консьержа и очутилась на Пятой авеню, как всегда оживленной в этот ранний час. Вот уже впереди показался зеленый шпиль «Гранд Астории», а значит, скоро ее охватит, убаюкает, бережно спрячет в своей разлапистой тени Центральный парк. Лика пересекла площадь, спустилась по каменной лестнице вниз, и сердце ее радостно забилось. Жить было чертовски здорово.

Хорошо было брести по аккуратно подстриженным аллеям, откусывая купленное тут же мороженое, и ловить на себе восхищенные взгляды прохожих. Осень уже раскрасила разными цветами кроны деревьев в Центральном парке. Багряные, золотые, зеленые деревья тихо шелестели ветвями на утреннем ветерке. По зеркальной глади пруда проплыла вереница изумрудноголовых уток, дробя и качая опрокинутое в воду небо. Кирпичного цвета кленовый лист слетел с ветки и, тихо кружась, опустился к ногам Лики. Она подняла его, сдула невидимые пылинки и воткнула в волосы.

Лика двинулась по знакомой аллее, спустилась на газон и уселась под могучим платаном. Они с Андреем, должно быть, и в самом деле неисправимые романтики, раз договорились встретиться после недельной разлуки именно здесь, где состоялось их историческое воссоединение. Он звонил час назад, сказал, что уже в Нью-Йорке, но вынужден сразу же заехать в офис к партнеру. Зато надеется быстро освободиться и позавтракать вместе с ней. И Лика еще раз порадовалась, что на сегодня у нее не было запланировано эфира.

— Встретимся в Центральном парке, — предложил он. — Я буду там, недалеко. В офисе Ясумото, японского коллеги, ты его помнишь.

— Хорошо, — согласилась она. — Буду ждать тебя под тем платаном, как верная и долготерпеливая жена.

— Жди меня, и я вернусь, — засмеялся он и добавил тихо: — Я ужасно соскучился.

От его низкого, чуть хрипловатого голоса у нее, как обычно, сбилось дыхание, и вдоль позвоночника побежали мурашки.

— Я тоже, — коротко ответила она, невольно испугавшись той власти, которую имел над ней один только голос этого человека. — До встречи.

— Лика, — попросил вдруг он. — Купи мне, пожалуйста, крендель. Умираю с голоду!

И вот теперь она ждала его под деревом, держа в руках завернутый в бумагу горячий, щедро посыпанный солью крендель, нетерпеливо поглядывая на часы, досадуя, что, не видев ее неделю, этот человек не может отменить свои невыносимо срочные дела и примчаться к ней. Закинув голову, она невольно залюбовалась утренним небом, таким высоким и чистым, насыщенно синим, как глаза ее мужа. Солнце подмигнуло ей с вышины, обещая невозможно счастливый день…

…Вдруг что-то изменилось. Не явно, не видимо. Как-то незаметно, исподволь, словно из самого бархатистого воздуха соткалось недоумение, и в пространстве повис тяжеленный знак вопроса. Как в далеком детстве, когда играли в смешную игру — замирали на счет «три», изображая разные фигуры. Лике почему-то вспомнилось это незамысловатое детское развлечение, краем глаза она отметила, что и прохожие, местные жители и туристы, беспрерывно щелкающие фотовспышками, вдруг замерли, обернувшись в сторону Даунтауна. Именно оттуда доносился отчетливо слышимый даже здесь гул турбин огромного трансатлантического лайнера. Словно нерадивый пилот, забывшись, спутал посадочную полосу с крышей одной из башен Всемирного торгового центра. Вспомнилось, как она, маленькая, спрашивала у деда Кости, почему самолеты не падают. И дедушка долго и дотошно объяснял про подъемную силу крыла, про турбины, про обтекаемую форму фюзеляжа… Но Лике все равно виделся иногда потерявший управление самолет, переворачивающийся в воздухе, как пушинка, и, наконец, падающий на землю и разбивающийся на тысячи острых серебряных осколков. Правда, дед Костя упрямо, раз за разом, повторял свои объяснения, и Лика в конце концов ему поверила и забыла свой детский страх.

И вот сейчас… До Лики донесся глухой грохот, взрыв, стон искореженного бетона и металла. Страшный удар, от которого, казалось, дрогнуло каждое дерево в парке, и множество спрятавшихся в тени птиц с возмущенным криком взвилось в воздух над Манхэттеном. И она поняла, что хромированный, переливающийся в лучах солнца «Боинг» потерпел крушение где-то рядом с Даунтауном. Показалось, или действительно на бесконечно ясном секунду назад небе закрутилась темная, страшная, засасывающая воронка?

Люди замерли в мгновенном оцепенении, остановились тысячи желтобоких такси. Потом снова прогремел глухой взрыв, звон осыпающегося на асфальт стекла, и оттуда, где возвышались башни Всемирного торгового центра, потянуло гарью. Сначала легким запахом горелой резины, вспыхнувшего керосина, затем повеяло плавящимся металлом.

Прохожие давно уже не стояли, прикованные к одному месту. Все они, вся толпа — женщины, клерки, дети, ухоженные старушки с Мэдисон-авеню с породистыми собачками на поводках, разносчики пиццы, все, весь Манхэттен бежал в сторону башен-близнецов. Движение на улицах парализовало, и лишь сирены несущихся к месту происшествия полицейских автомобилей и карет «Скорой помощи» оглашали город своим ревом. Множество людей, каждый с прижатым к уху мобильником, пытаясь дозвониться куда-то, неслись к метро. Но через несколько минут и оно было оцеплено, поезда ходить перестали.

Страшная, сумасшедшая паника охватила толпу, и Лика, бегущая вместе со всеми, не заметила даже, как надломился каблук ее туфли. На секунду остановившись, она скинула изуродованную обувь и двинулась дальше босиком. И как будто специально для того, чтобы подхлестнуть и без того обезумевшую толпу, оглушающий рев снова надвинулся на город, и снова земля задрожала от могучего удара.

Все вокруг заволок запах гари, пережженного топлива, темный дым застилал глаза, небо окрасилось в серый цвет, черное облако сажи накрыло нижний город, а затем и над всем Манхэттеном растянулась ядерная зима. Неожиданно повалил черный легкий снег. Лика поймала ладонью снежинку и поднесла ее к слезящимся глазам. Это оказался пепел, сыпавшийся с неба.

Она бежала и бежала, уже не задыхаясь, уже не чувствуя боли в стертых до крови ступнях, пока какой-то сердобольный таксист не приоткрыл перед ней дверь, буквально схватил за руку и втащил на переднее сиденье. И они помчались против всех правил по встречной полосе, мимо зданий маленькой Италии, Чайна-тауна, двигаясь вместе с толпой, молча, ни о чем не переговариваясь.

Прошло несколько минут, а может быть, часов. Лика не могла с уверенностью сказать, сколько длилась их гонка. Машина остановилась возле оцепления. Пожарные в касках, полицейские, ревущие автомобили. Крики, стоны, глухие стенания, мольба тысяч людей пронизывали раскаленный, наполненный запахом гари от пылавшего топлива и хлопьями сажи, воздух. Множество пожарных машин съезжалось к еще не обрушившимся, высящимся над городом, как гигантские факелы, башням-близнецам. Они стояли почти ровно, только огромные, зияющие дыры, объятые пламенем, смотрелись странно, словно элемент какой-то декорации, созданной рукой безумного бутафора. Огромная толпа, все ширившаяся вокруг места катастрофы, ревела, гудела, стонала, став на это время единым изнывающим от невыносимой боли организмом. Спасатели и полицейские выводили из башен тех счастливчиков, которым удалось выжить и спуститься вниз после взрывов.