…А жизнь продолжалась. Катился к концу десятый класс, сменяли друг друга экзамены. Одноклассники готовились к выпускному вечеру, девчонки обсуждали наряды, мальчишки — проблемы откоса от армии. Лика же, с тех пор как узнала об отъезде Никиты, сникла, погасла. Ничем не интересовалась, ничего не хотела. Просыпалась по утрам, брела в школу, возвращалась, двигаясь, словно по инерции. Бабка каждый день заводила надоевший разговор о ее будущем, долбила, доказывала, умоляла подумать о себе. Лика же лишь вяло недоумевала — какое будущее, о чем вообще речь, если все, что интересовало в жизни, осталось в прошлом… Разрешилось же все почти случайно. Лика возвращалась откуда-то, шла к метро по Маяковке и встретила Павла Анатольевича, бывшего дедовского ученика, ныне уже полковника, седого, краснолицего, статного. Тот, узнав ее, разулыбался, демонстрируя крепкие, ровные, белые зубы, предложил, как когда-то в детстве, угостить мороженым. Лика вяло пожала плечами.

— Как поживаешь, Ликусь? Я ведь тебя с похорон, наверное, не видел, — покачал головой полковник. — Да, годы, ничего не скажешь… Тебе теперь сколько?

— Семнадцать.

— Школу, значит, заканчиваешь? — покивал он. — А поступаешь куда? Кем быть, решила уже?

— Да нет, как-то не определилась еще, — ответила Лика.

Этот здоровый, ладный мужик почему-то раздражал ее, действовал на нервы. Столько лет в доме не показывался, а теперь пристал как банный лист — расскажи ему, кем быть хочешь да как жизнь строить собираешься.

— А то, может, по семейной традиции, а? — подмигнул Павел Анатольевич.

— Думаете, из меня выйдет военный летчик? — скептически подняла брови Лика.

Тот захохотал.

— Нет, летчик, это ты хватила, конечно. Но вот насчет военных… Я ведь сейчас в военном институте преподаю, здесь, на Маяковке. У нас факультет военной журналистики есть. Ты как, литературой увлекаешься? Читать-писать любишь?

— Вообще, за сочинения всегда пятерки получала, — растерянно протянула Лика.

— Вот видишь! — обрадовался Павел Анатольевич. — Тут и думать нечего, поступай к нам. Я тебе и с экзаменами помогу, не волнуйся, и не заметишь, как поступишь. Чтоб я, да внучку Васильича под крыло не взял, обижаешь…

Военный журналист… Что-то такое сильное, решительное, непреклонное, бесстрашное. Ни пули не страшны ему, ни взрывы. Всегда впереди, «с «Лейкой» и с блокнотом». Стать такой — несгибаемой, железной, храброй. Вымести из души раз и навсегда все эти бредни об искусстве, красоте… о любви. Тебя не любили, не хотели оберегать и защищать, бросали, предавали? Так сделай так, чтобы это больше никому не удалось! Стань независимой и самодостаточной. Чтобы никто и не заподозрил, что ты можешь часами мечтать о том, как откуда ни возьмись появится красивый и сильный папа, что мама перестанет убегать от тебя после двухчасового свидания, что Никита сойдет с крыльца и прижмет твою голову к крепкому плечу, а не прогонит плутать на морозе.

Лика потупилась, машинально разглядывая трещину на асфальте, и спросила бравого краснолицего полковника:

— А когда начинаются вступительные экзамены?

9

В институт Лика действительно поступила легко. То ли Павел Анатольевич сдержал обещание и замолвил за нее словечко перед приемной комиссией, то ли дедовская фамилия сыграла свою роль, а может, она просто хорошо подготовилась к экзаменам, погрузившись в учебники, чтобы хоть как-то заглушить иссушающую тоску, поселившуюся в груди после отъезда Никиты.

И потянулась студенческая жизнь — лекции, семинары, практические занятия. Компании, вечеринки, попойки. Лика в общих развлечениях участвовала, но ни с кем из ребят особенно не сходилась, близко не дружила, выполняла свою программу по превращению в сильную, самодостаточную личность. Записалась в секцию самбо и исправно посещала занятия, чтобы уметь постоять за себя без расчета на помощь какого-нибудь сильного и заботливого мужчины. Ведь единственный такой мужчина в ее жизни, дед, умер, остальные же — что полумифический отец, нафантазированный образ которого с годами приобрел совсем уж утрированно романтические черты, что прекрасный принц Никита — ясно дали ей понять, что их ее благополучие не заботит. И сына, взрослого, мужественного и решительного сына тоже у нее никогда не будет. Рассчитывать в общем-то не на что, нужно брать жизнь в свои руки.

Так Лика и поступала — училась стоять на своем, самостоятельно решать проблемы, отстаивать свои права. Не боясь, спорила на семинарах с самыми суровыми преподавателями, выполняла сложные задания и решительно отвергала попытки многочисленных однокурсников за ней ухаживать. И в конце концов приобрела среди студентов репутацию «своего парня», лихого и бесстрашного товарища, с которым можно и в поход, и на байдарках, и по душам поговорить.

В сентябре, когда Лика училась уже на втором курсе, студентов отправили в колхоз, «на картошку». Проведя три недели на природе, вдоволь насидевшись у костра, напевшись под гитару, наевшись мутного варева из перловки с тушенкой, Лика вернулась в Москву еще сильнее похудевшая, загорелая, с обветренными губами и охрипшим голосом. На коротко остриженные волосы надвинута защитного цвета кепка, плечи обтянуты толстым шерстяным свитером, на ногах тяжелые альпинистские ботинки — «полуторки». Лика вышла из лифта, сунула ключ в замочную скважину, покорно ожидая причитаний ошарашенной ее брутальным видом бабки, вошла в темную прихожую, замешкалась, пытаясь аккуратно сбросить со спины неподъемный рюкзак. Дверь дальней, бывшей дедовской, комнаты скрипнула, и на пороге появился незнакомый парень лет двадцати пяти. Высокий, широкоплечий, он словно заполнил собой всю узкую прихожую. И Лика мгновенно сориентировалась — вор. Прикинула, что справиться с ним будет трудно — слишком уж здоровый, но если действовать быстро, брать неожиданностью, то можно попробовать.

Парень смерил ее взглядом и спросил:

— Может, помочь? С рюкзаком…

— Да, пожалуйста… — Лика постаралась, чтобы в голосе звучала дружелюбная растерянность.

Незнакомец шагнул к ней, взялся обеими руками за рюкзак, приподнял над ее плечами, буркнул «Ого!» и опустил груз на пол. Не дожидаясь, пока парень выпрямится, Лика резко ударила его коленом в пах. Тот охнул от неожиданности:

— За что?

Но Лика, вспомнив уроки самбо, уже применила прием «бросок через бедро», пытаясь опрокинуть незадачливого грабителя на пол. Однако незнакомец ловко вывернулся, хитрым приемом перехватил ее руки. Лика лишь на мгновение потеряла равновесие, но этого оказалось достаточно, чтобы на пол они рухнули вместе, притом парень оказался сверху, всей тяжестью придавил ее к земле — не пошевелиться. Тяжело дыша, Лика пыталась высвободиться, грабитель же наблюдал за выражением ее лица с нескрываемым веселым любопытством.

Дверь в кухню распахнулась, в прихожую ворвался солнечный луч, и Лика смогла разглядеть, что глаза у парня светло-голубые, цвета чуть выгоревшего июньского неба, волосы оттенка спелой ржи, а на скулах рассыпаны едва заметные бледные мальчишеские веснушки.

— Это что же такое делается? — гаркнула за спиной явившаяся на шум продмагша.

Парень ослабил хватку, и Лика смогла приподнять голову, выглянуть из-за его плеча.

— Ба, ты дома? — удивилась Лика. — А я тут грабителя задержала…

— Кто кого задержал, вопрос спорный, — весело заметил незнакомец.

Он наконец оторвался от Лики, откатился в сторону, и девушке удалось приподняться.

— Ты совсем, я гляжу, очумела, какой это грабитель. — Бабка бросилась почему-то не к любимой внучке, а к парню, и принялась тащить его вверх за рукав футболки, приговаривая: — Вставай, вставай, Андрюша. Не убила тебя эта оглашенная? Это же квартирант мой, — обернулась она к Лике.

— Откуда ж мне было знать? — грубовато, чтобы не выдать смущения, ответила Лика, поднимаясь на ноги. — Ты меня не предупреждала…

— А ты уж сама должна понимать, что я деньги не печатаю, а жрать нам с тобой надо, — сурово парировала бабка. — Пенсия у меня не резиновая, стипендия твоя тоже. А тут добрые люди, спасибо, присоветовали — сдай, мол, третью комнату, что она пустует. И парня хорошего подсказали — сам из Ленинграда, доктор будущий, сюда приехал в ординатуре учиться. Так, Андрюша? — заискивающе обернулась она к отряхивавшему джинсы парню.

— Так, — покивал тот. — Но вы, Нина Федоровна, меня не предупредили, что у вас тут обстановка такая… напряженная. Придется вам теперь плату мне снизить за моральный ущерб.

Голос его звучал серьезно, в глазах же — Лика это видела — плясали озорные искры. И, к ее удивлению, железобетонная продмагша рассыпалась мелким хрипловатым смехом, погрозила квартиранту пальцем — мол, шутишь все, озорник, потом обернулась к Лике:

— Извинись хоть перед человеком, скаженная.

И Лика, хмуро потупившись, обратилась к Андрею:

— Извините, пожалуйста, я не знала, что вы наш квартирант. Я внучка Нины Федоровны, меня Лика зовут.

Она по привычке резким мужским жестом сунула ему узкую маленькую ладонь. И Андрей обхватил ее своей могучей лапищей и деловито потряс с едва заметной добродушной издевкой.

— Очень приятно завести такое полезное знакомство. С вами, Лика, сразу видно, не пропадешь.

— Это верно, — поддержала шутливый тон она. — Если что, обращайтесь за помощью. Я буду рядом! — И скрылась в своей комнате.

Несмотря на легкую потасовку, состоявшуюся при знакомстве, Лика с Андреем быстро подружились. Двадцатитрехлетний их с бабкой постоялец как-то незаметно вошел в ее повседневную жизнь, сделался обязательным неотъемлемым элементом. И вскоре уже казалось, что он жил здесь всегда — испокон веку насвистывал по утрам в ванной «В бананово-лимонном Сингапуре», безбожно фальшивя, по субботам приносил по Нинкиной просьбе сетки с картошкой и луком с рынка, по ночам наглаживал в кухне на столе свой белый врачебный халат. Словно неожиданно вернулся домой долго отсутствовавший старший Ликин брат, или, чем черт не шутит, объявился вдруг тот, о ком столько было передумано, перечувствовано, нафантазировано — папа. Как бы там ни было, а друг, настоящий друг — не приятель, перехватить рубль до стипендии, — человек, с которым можно было разговаривать обо всем на свете, хохотать, часами упражняться в словесном фехтовании и обращаться за помощью в любой момент, появился у нее впервые. И Лика, уже не первый год воспитывавшая в себе стойкость и выдержку, даже самой себе боялась признаться, как дорого ценит она эту дружбу.

Они вместе выходили из квартиры по утрам, когда морозная темень даже и не думала еще отступать, давая дорогу хмурому короткому дню, шли через пустынный занесенный снегом парк к автобусной остановке, чтобы ехать из отдаленного летного микрорайона в центр, учиться. И Лика каждый раз удивлялась: — Ты-то зачем выгребаешься в такую рань? Тебе ж сегодня к одиннадцати…

— С Нинкой не хочу пересекаться. Она вздумала меня по утрам овсянкой пичкать, — отшучивался Андрей и, лукаво прищурившись, вопрошал: — А ты думала, я специально тащусь тебя провожать ради твоих прекрасных глаз. Какая самонадеянность, ма шери!

— Неа, я думала, ты боишься один через парк идти, хочешь, чтоб я тебя, в случае чего, от хулиганов отбила, — парировала Лика.

— Не без того, — с комической серьезностью кивал он. — Рука-то у тебя тяжелая, мне ли не знать.

Он дергал ее за рукав куртки, заставляя остановиться, разворачивал к себе и сильнее натягивал на уши вязаную шапочку.

— Смотри, уши продует, возись потом с тобой!

В дни сессии, когда Лика целыми днями просиживала над учебниками, Андрей, возвратившись с учебы, непременно просовывал голову в ее комнату, хмыкал, подходил к столу и насильно вырывал из ее рук книгу. — Так, что это у нас? Угу, английский. А ну-ка, расскажи мне, — он наугад открывал страницу, вчитывался в заголовок текста. — Расскажи про вооруженные конфликты на Ближнем Востоке за последние 10 лет.

Важно кивая, выслушивал Ликин ответ, захлопывал книжку и сдергивал ее со стула:

— Кончай зубрить, мать, ты все знаешь. Рванули на озеро купаться, пока не стемнело, а то ты от науки уже позеленела совсем.

Иногда он пропадал на несколько дней, не являлся ночевать. И Лика, обнаружив вечером, что в комнате его темно и пусто, чувствовала, как что-то неприятно колет внутри. Когда же Андрей возвращался, она вышучивала его особенно ядовито. — Кого на этот раз покорили, благородный дон? Дай угадаю. Муж очередной санитарки в командировку уехал?

— Это все грехи молодости, дорогая моя, — томно отмахивался Андрей. — Вот повзрослею, остепенюсь, заведу жену — и прощай, все прелестные санитарки мира.

— Жену? Это кого же? — хохотала Лика.