— Ты была свободной, смелой и счастливой, Маргерит. Я не знал более сильного человека. Ты всегда была готова пошалить, и если я не придумывал разные проказы, то их придумывала ты. Помнишь, как мы учились плавать? Ты была в одной сорочке. Если бы твой отец увидел тебя, он выпорол бы нас обоих.

Маргерит опустилась рядом с ним на песок и, подтянув колени, уткнулась в них подбородком. Он заметил мелькнувшую изящную лодыжку.

— Да, отец считал, что ты оказываешь на меня плохое влияние. Он говорил, что ты внушаешь мне мысли, неподобающие молодой женщине.

— Женщина? Мужчина? Мы так о себе не думали, даже достигнув определенного возраста; мы были скорее душами, частью природы, окружавшей нас. Теперь я все время стремлюсь к этому. Каждый день был полон золотым солнцем и цветами. Я не помню ни одного дождливого дня, а ты? Зимой мы видели картину, внушавшую страх и уважение, но в этом ледяном царстве мы находили много интересного и много приключений. Снег казался чудом, пока не таял на моих ладонях, чтобы превратиться в лед.

Маргерит рассмеялась, от приятных воспоминаний ее щеки порозовели. Чарлз не мог оторвать взгляда от ее лица, стараясь запомнить каждую черточку, каждую смену выражения на нем.

— Одна зима была совсем особенной, — продолжила она его рассказ, — когда вьюга завывала в трубах, а землю замело сугробами. Вьюги закончились, и осталось белое ослепительное море. Солнце грело слабо, а небо сияло голубизной. Мы играли на вершине настоящей снежной горы, сталкивая друг друга вниз, набрали полные башмаки снега, а наша одежда промокла. У меня к тому же промокли ноги, а руки замерзли, но мы не могли оторваться от игры, пока кто-то не увел нас в дом. Мы просто не могли остановиться. — Она вздохнула. — Теперь мы жалуемся, что ветер слишком холодный или что на землю падают одинокие снежинки. Куда исчезли забавы и чудеса?

— К хорошему привыкаешь и не ценишь, — произнес он, задумчиво жуя травинку. — Я думаю, мы должны трудиться, создавать свое счастье сами — ведь ничто не достается без труда. Я смотрю на Мидоу пустыми равнодушными глазами.

Мой дом для меня не место для забав и приключений. Я вижу обветшалое строение, которое надо спасти от разрушения. Это стоит кучу денег.

— В детстве мы никогда не думали об этом. Все казалось вечным. Не было разговоров о деньгах или расходах.

Он осторожно взял ее руку, и она не отдернула ее.

— Ты скучаешь по дому своего детства, Маргерит?

— Теперь там живет Джерри с семьей. После смерти матери все изменилось. Дом уже никогда не станет прежним. Но это не важно, у меня все позади. Я стала совсем другим человеком. Кроме того, мне нравится быть вдовой, я свободна. И не имею ни малейшего желания подчиняться моему деспотичному брату. Он, как и отец, просто невыносим.

— Ты во всех джентльменах видишь деспотов?

— Я свободна, если сама решаю свою судьбу, и не намерена надевать на себя брачное ярмо. Брачные узы душат — я должна подчиняться чужой воле, чьей бы она ни была — гения, безумца или злодея.

Чарлз жевал горько-сладкую травинку.

— Я бы сказал, что в браке правит любовь. И она правит всем.

— Ты романтик, дорогой Чарлз. Всегда был им и всегда будешь, — убежденно заявила она. — Когда любовь кончается, начинается война, длящаяся до конца жизни.

— А ты цинична. Так молода и так разочарована в жизни. Очевидно, ты не познала всей глубины и величия любви. Если бы познала, то постаралась бы сохранить в своей душе ее нежность.

Чарлз провел пальцем по жилкам на ее руке, просвечивающим сквозь молочно-белую кожу. Ему хотелось поцеловать ее, прижать к своему сердцу, но он сдержался.

— Ты понимаешь, о чем говоришь, Чарлз? — с чуть заметным раздражением проговорила она. — Ты не проявляешь никакого желания погрузиться в семейную жизнь и на собственном опыте проверить свои идеалистические убеждения. Реальность весьма сильно отличается от романтических мечтаний.

— Я не откажусь от своей заветной цели: осуществить мечту. Я женюсь только на женщине, которую выберет мое сердце.

Он не решался посмотреть на нее, но чувствовал ее испытующий взгляд.

— Так ты веришь, что любить можно только однажды?

— Да… Любовь бывает разная, но только однажды можно встретить свою истинную половину.

Ее голос прозвучал тише, в нем слышалась боль.

— А что, если ты никогда не встретишь эту свою половину? Значит, ты будешь обречен на одиночество?

— Можно согласиться на другую любовь, на общение, может быть, дружбу.

У Чарлза возникло ощущение, что он сжигает за собой мосты, делясь с ней своими тайными мыслями. Он не хотел быть ее советником, другом; он хотел быть ее любовником и наслаждаться всеми радостями интимной близости. Он отпустил ее руку и встал. Поправив жилет и кружевные манжеты, взглянул на ее обращенное к нему лицо.

— Я не священник, а ты не на исповеди. Если тебе нужен совет, поищи кого-нибудь другого. Мне неприятны твои циничные взгляды на брак.

Он помог ей подняться. Она поправила юбки.

— Ты забыл, что сам начал этот разговор? — сердито проворчала она.

— Я не хотел выступать в роли советника, но ты обратилась ко мне. Вспомни, сначала я не хотел говорить об этом.

Она хмуро смотрела на него.

— Нет… Ты очень быстро попытался меня совратить. Так же, как и другие мужчины. Хотя ты заявляешь, что любовь — главное, не отличаешься от остальных и нападаешь на меня против моей воли.

Он поклонился.

— Сожалею о своем необдуманном поступке. Извини, если оскорбил тебя, но на твоем месте я бы не судил меня так строго. Мою страстность можно воспринять как комплимент, если отбросить твое праведное негодование.

Она долго смотрела на него, словно стараясь заглянуть ему в душу. Сердце его стучало, но под ее пристальным взглядом он чувствовал в груди холод и пустоту.

— Будь что будет, — вздохнула она. — Мне не нужно твое пылкое внимание. Наш союз невозможен, Чарлз, и я хочу, чтобы ты помнил об этом.

Что-то умерло в его душе, его сердце готово было остановиться. Оно нерешительно стукнуло еще раз, но затем ровно забилось.

— Я не забуду.

Они вместе вернулись к гостям, и Ник подозрительно оглядел их.

— Я ждал, что ты принесешь вина, дружище.

— Да… я забыл, но это легко исправить.

Чарлз спустился к реке и вытащил из воды бутылку вина, холодную как сердце Маргерит. К черту всех женщин, да провалятся все они в преисподнюю! Ему повезло, что за эти годы он не попал в сети ни одной из них. В возможностях не было недостатка, но его сердце уже принадлежало Маргерит. Идиот! Надо быть последним дураком, чтобы любить женщину, которая никогда не будет принадлежать тебе. Она права: он безмозглый романтик.

Глава 7

В их отсутствие к компании присоединились Кэри и Франческа Маклендон, а также Стивен, добродушный лорд Ормонд. Маргерит с завистью смотрела на счастливые лица своих друзей, тесно прижавшихся друг к другу.

— О чем это вы так весело болтали? Я еще издалека услышала ваш смех.

Ник улыбнулся своей плутовской улыбкой, от которой у женщин радостно екало сердце — по крайней мере так случилось с ней.

— Мы говорили о контрабандистах, шпионах и привидениях. А сейчас мы обсуждаем преступления, совершенные за последний год, да еще Полуночный разбойник продолжает грабить богатых путешественников. Наглый мерзавец! Мне думается, он награбил достаточно и пора бы ему удалиться на покой.

— Я слышала его последние стихи, — жеманно обмахиваясь веером, сказала Эмилия Уэттерби. — Кузина одной из моих приятельниц была ограблена этим разбойником и запомнила стихи, которые он читал, направив на них пистолет:

Путник, ты едешь один, богатство с собой везешь, Без слез расставайся с ним. Разбойник жадность твою убьет И душу твою от ада спасет.

От хохота Ник свалился на траву.

— Ужасно! — воскликнула Делиция Левертон, глядя на своего двоюродного брата широко раскрытыми глазами. — Да у кого хватит наглости оскорблять путников такой чепухой? Николас, ты знаешь кого-нибудь, кто способен сочинять такие скверные стихи?

Ник сел и, вытерев лоб салфеткой, внимательно оглядел лица собравшихся, и Маргерит вдруг подумала, что Полуночным разбойником мог оказаться любой из сидящих здесь мужчин. Нет, у нее просто разыгралось воображение!

Маргерит с трудом сдержала смех — настолько нелепым было ее предположение. Ничто не заставило бы, например, Чарлза останавливать по ночам кареты. Он никогда не любил драк, хотя хорошо владел шпагой. Пистолет? Вряд ли. О такой глупости не стоило и думать.

— Может быть, стихи и слабы, но милы, по-моему, — не согласилась с подругой Маргерит. — В конце концов, разбойник спасает богатых от их собственной жадности, и это, безусловно, говорит в его пользу.

— Это оправдывало бы его, если б он спасал от жадности свою душу, но все происходит наоборот, — заметил Кэри Маклендон. — Он просто прикарманивает добычу.

Маргерит с улыбкой посмотрела на окружавшие ее лица.

— А мы все — не встречали ли мы его и не говорили ли с ним? Поскольку у меня траур кончился совсем недавно, я с ним не танцевала. А может быть, вы, дамы, доверчиво подавали ему руку в контрдансе или танцевали с ним менуэт?

— Я слышу упрек в твоем тоне, Маргерит, — ухмыльнулся Чарлз, не спускавший с нее глаз. — Уж не думаешь ли ты, что выходки разбойника всего лишь безобидные шутки какого-то скучающего джентльмена?

От его настойчивого взгляда ее бросило в жар, а сердце чуть не выскочило из груди.

— Нет… ясно, что он грабитель и негодяй. Я не оправдываю таких преступлений, хотя он ведет себя с дамами как джентльмен.

— Отвратительно, что ты вообще можешь говорить что-то в пользу этого преступника, — с негодованием возразил Чарлз. — Меня удивляет, что ты не падаешь в обморок от страха от одного упоминания его имени.

— Не все женщины падают в обморок, — отпарировала Маргерит.

— Она права, — вступил в разговор Ник, — но такие женщины редки. — Он приподнялся на локтях. — Ваши сестры, как я убедился, весьма к этому склонны.

— Слова циника, — упрекнула его Маргерит. — Вы очень невысокого мнения о нас, женщинах, Ник. Вы слишком многого от нас ожидаете, и мы не оправдываем ваших ожиданий. Если вы всегда будете судить о женщинах так строго, то никогда не женитесь.

— Я никогда не думал плохо о вас, — произнес он, беспечно улыбаясь.

Взволнованная тем, что получила столько мужского внимания за один день, Маргерит, покраснев, отвела глаза. Может быть, еще не поздно найти джентльмена, который полюбил бы ее ради нее самой и не обращался бы с ней как со старой мебелью? Возможно, она еще сохранила былую привлекательность, несмотря на то что Леннокс сделал все, чтобы убить в ней жажду жизни. Она жаждала любви и романтики, но на своих условиях, а не на тех, которые диктовал бы муж или собственник-любовник. Собственник.

Украдкой она взглянула на Чарлза. Если она ответит на его страсть хотя бы каплей чувства, он ее поработит. От этой мысли она пришла в ужас, но что-то в нем глубоко трогало ее. Странно, но даже теперь, после стольких лет, у них оставалось много общего. Раньше она могла говорить с ним, и он понимал ее, но она не хотела сгореть в пожирающем его пламени.

— Осмелюсь сказать, что поэзия никогда не теряет своей силы, даже в устах Полуночного разбойника, — заявила Эмилия Уэттерби и расправила розовую шелковую юбку. — Ты напрасно осуждаешь Маргерит за любовь к поэзии, Ник.

Все рассмеялись, и странная напряженность исчезла. Маргерит с Эмми обменялись улыбками, и день, начавшийся так мрачно, показался ей восхитительным. Она смотрела на своих друзей, стараясь понять, разделяют ли они ее ощущение счастья, и заметила нежную мечтательность в глазах Чарлза.

Чарлза осенила блестящая идея. Конечно! Как все просто. Она любит романтику, как любая женщина, и к тому же обожает поэзию. Ему не понравилось, что она защищает Полуночного разбойника, но пусть этот разбойник поможет ему проникнуть в ее сердце, разрушить каменную стену, которую она воздвигла перед мужчинами. Лучший способ ее завоевать — это применить хитрость.

Прошло две недели, и однажды из леса, расположенного к северу от Хейярд-Хита, выехал джентльмен на черном коне. Он был весь в черном, и черная маска скрывала его лицо. Широкий плащ развевался как крылья черного ангела, пугая всех, кто встречался ему на пути. Надвинутая на лоб черная шляпа прикрывала разрезы маски, за которыми поблескивали глаза. Обвязанные мешковиной копыта жеребца делали его поступь бесшумной. К седлу были приторочены два запряженных пистолета. Единственным светлым пятном в одежде всадника были знаменитые белые перчатки.

Ночь была темной ни луны, ни звезд; тучи проносились над верхушками деревьев, принося с собой резкие порывы ветра, от которых испуганные птицы прятались в густой листве. До слуха всадника донеслись звуки приближавшейся кареты, скрип кожи, бряцанье упряжи, скрежет рессор.