Сергей терпеливо молчал, иногда ей даже казалось, что кивал, но у Верочки хватало духа только покоситься на него, посмотреть в глаза сил не было. Уже в такси, выговорившись и оправдавшись, она, словно самосвал без тормозов, спонтанно перекинулась на его маму, которая вообще-то могла бы и промолчать, а вот оскорблять человека, не разобравшись, никто ей права не давал. За маму он тоже заступаться не стал, все так же молчаливо глядя себе под ноги.

Попрощались они скомканно. Вера до последнего надеялась и почти не верила, что он ее поцелует. Поцеловал. Но не в губы, а в щеку, как ребенка.

– Ну, – она смешно хлопнула себя по бокам, словно курица, собирающаяся запрыгнуть на забор. – Прощай?

Это была проверка, крик, вынырнувший из подсознания. Замерев, Вера ждала ответа. Даже не ответа, а реакции.

– Пока. – Сергей начал рыться в карманах, отряхиваться…

Вера все поняла, развернулась и, махнув рукой напоследок, убежала в подъезд.

Глава 33

Семейные ссоры – это капли жизненного опыта, а длительные расставания из-за ссор – это целые тазы того же самого опыта. Главное, чтобы не перелилось через край.

Какое счастье мириться, какой ерундой кажутся все прежние обиды, недовольства, придирки. Филипп чувствовал себя так, словно, основательно замерзнув, коченеющими пальцами открыл двери в уютную теплую комнату и припал к камину.

Только в разлуке познается истинная сила и цена чувств. И если раньше все это было лишь словами из книг, то теперь Алина постигла их истинный смысл. Она была абсолютно и бесповоротно счастлива. Жизнь стала совершенно другой, иной, и мысли повернули куда-то в другое русло. На смену уверенности в себе пришел страх потерять любимого, хотелось надежности и спокойствия, без встрясок, перемен. Они оба повзрослели, как-то сразу, резко. В отношениях появилась бережность друг к другу, забота. Так ведут себя супруги, прожившие вместе не один год и через многое прошедшие. Оба были совершенно счастливы. Чего нельзя было сказать об Илье Федоровиче.

Фотография Ярославы, хоть и страшноватая, хоть и с раззявленным ртом, но никак не давала ему покоя.

– Вот заноза! – злился он. Про Ярославу выяснили уже всё, что только можно было выяснить, но от этого не легчало.

– Что мне теперь, вечер встреч и воспоминаний устраивать? – Илья Федорович уставился на Кочеткова. Тот пожал плечами для поддержания иллюзии беседы. Он очень тонко чувствовал, когда босс ждет от него совета, а когда надо промолчать. В данном случае советов никто не жаждал.

Встречи со старыми знакомыми Брыкин не любил. Когда последний раз он сдуру потащился на встречу бывших одноклассников, решив элементарно попижонить, вспомнить былые обиды и погордиться нынешним положением, все оказалось совсем не так, как планировалось. Осадок остался мерзейший, и повторять эксперимент желания не было. Мало того, что его успехам никто не порадовался, чего, впрочем, он не особо и ожидал, так еще выяснилось, что им совершенно возмутительным образом собирались воспользоваться: кто сразу почел за лучшее попросить денег в долг, кто начал приставать с бизнес-проектами, а кто начал просить устроить на работу. С трудом отделавшись от друзей детства, набросившихся на него, словно голодные пираньи, Илья Федорович зарекся поднимать былые связи. Если только это не требовалось для бизнеса.

Глядя на сильно помятый образ Ярославы, никакой ностальгии он не ощущал, только странное неудобство и тревогу, словно что-то забыл, а напомнить могла только она.

– Заноза, – вздохнул он, но уже более миролюбиво. – Слышь, Сергеич, организуй мне, что ли, визит…

Последнее слово он почти выплюнул, как вишневую косточку, непригодную к потреблению.

Кочетков подобрался и переспросил:

– С девушкой или ее мамой?

Судя по набору фотографий на столе у шефа, других вариантов не было.

– С мамой, – стесняясь самого себя, признался Брыкин. – И купи какой-нибудь бабский набор. В подарок.

– Белье или…

– Сергеич, ты спятил, что ли! – взревел Илья Федорович, заподозренный бог знает в чем. – Ты соображаешь, что говоришь? Какое белье? Ты эту маму видел? Пожрать, цветы, выпить – из этого что-нибудь дорогое сгоноши.

– В пределах какой суммы?

– В пределах разумного. Коллекционное вино не надо, что-нибудь демократичное, из супермаркета, но не дешевку. Да что я тебя учу! Мне надо произвести благоприятное впечатление, понятно? Или сейчас опять начнешь дурацкие вопросы задавать?

Кочетков молча кивнул и вымелся из кабинета.


Брыкин не добился бы тех высот, на которых сейчас находился, если бы не был отчасти психологом. У него хватило ума догадаться, что вернувшаяся с работы женщина, сбросившая парадное облачение и смывшая макияж или его остатки, вряд ли сможет обрадоваться визиту бывшего любовника, застукавшего ее в столь неприглядном виде. Любая представительница женского пола чувствует себя более уверенно, а следовательно, воспринимает окружающую действительность более благосклонно, если ей дают возможность выглядеть достойно. Поскольку в данном случае у Ильи Федоровича не было цели загнать оппонентку в угол, он решил нагрянуть следом за ней, пока подруга юности далекой не сменила свой царственный наряд на жабью шкурку в виде засаленного халата. Дочь, безусловно, могла помешать, поэтому Верочку брал на себя Кочетков.

Если бы Брыкина в тот момент, когда он примеривался, как бы половчее вонзить палец в кривую кнопочку звонка, спросили, зачем он, собственно, пришел и чего ждет от этой встречи, он бы не ответил. Но что-то изнутри толкало его и гнало на Ярославу Аркадьевну, как волка на флажки. В отношениях с ней была некая незавершенность, недосказанность, как будто что-то царапнуло его при чтении кочетковских отчетов, и теперь ранку требовалось зализать.


Вера брела по слякотному тротуару, поддевая сапожками серую снежную кашу. Она бездумно смотрела в яркие витрины магазинов, зацеплялась взглядом за счастливые парочки, ловила в воздухе чужой смех и страшно жалела себя. Плакать на улице, среди людей, было стыдно, но очень хотелось. Надо было ехать домой, потому что она замерзла, устала и хотела есть. Даже тройка за экзамен не расстраивала так, как перспектива провести вечер с мамой, обсуждая саму себя. Все было удивительно несправедливо, нечестно, обидно и жестоко.

– Девушка, извините, только не гоните меня сразу, – ее осторожно взял за локоть белобрысый круглолицый парень. Физиономия у него была ярко-красной то ли от смущения, то ли от мороза, то ли от рождения, но сейчас Верочке было все равно. Одиночество копошилось в груди колючим ежом, царапало и требовало немедленной терапии. Белобрысый со своими широкими плечами и ямочкой на подбородке вполне подходил в качестве пилюли. Пусть горькой, так как все-таки он был не совсем в ее вкусе, но необходимой.

Верочка подбодрила его улыбкой, и парень продолжил уже более уверенно:

– Меня Слава зовут. И мне совершенно не с кем пойти сегодня вечером в кафе, а есть хочется ужасно. Но я как подумаю, что буду там совсем один…

– А я тоже есть хочу. – Вера проследила глазами за наглым толстым голубем, разгуливающим почти под ногами торопящихся по своим делам прохожих, потом внимательно осмотрела фасад ближайшего дома и, наконец, уперлась взглядом в восторженно улыбающегося Славу. Его просто распирало от радости, как будто он не девушку за свой счет покормить собрался, а получил наследство.


– Михаил Сергеевич, все в порядке, – отрапортовал в трубку крутолобый шатен, – практикант пасет вашу девицу.

– Что значит «пасет»? – строго уточнил Кочетков. Он страшно не любил, когда его сотрудники начинали играть в шпионов, используя лексику не по назначению. – Мне не надо, чтобы он следил, мне надо, чтобы он ее придержал до определенного времени.

– Он ее кормит, а потом по обстоятельствам. Если что, квартира свободная есть.

– Без самодеятельности там. Никаких квартир, пусть в музей, в театр. Чтоб культурно!

– Есть «культурно»! – гаркнул крутолобый и отсоединился.


Брыкин волновался и потел, сжимая в руках корзину с вином и фруктами. Продуманное приветствие напрочь вылетело из головы.

Дверь распахнулась сразу. На пороге выросла высокая полная тетка с непередаваемо раздраженным выражением лица.

– Вам кого?

Базарный голос, жуткий вид – ничего в ней не осталось от той прежней Ярославы, которую он когда-то знал. Илья Федорович тут же пожалел, что пришел, но отступать было некуда.

– Здравствуй…те! Узнаешь?

Ярослава Аркадьевна, все так же бдительно перекрывая вход в квартиру, смерила его взглядом и предположила:

– Филипп?

Брыкин даже гоготнул от неожиданного прилива нервного веселья. Ему не нравилось, что его держат на лестнице, не нравилось обниматься с тяжелой корзиной, от которой уже ныли руки, и не нравилось играть в «угадайку» в благоухающем мусоропроводом и кошками подъезде:

– Я его тесть.

– И чего надо? Отступной принес? С какой радости? Бери своего зятя даром, у моей Верочки этого добра навалом! Или я чего-то не знаю?

Она угрожающе выпятила грудь и даже легонько пихнула гостя. Все пошло не так.

– Яся, я к тебе.

Если бы на Ярославу Аркадьевну сейчас вылили ведро ледяной воды или показали ей мышь, и то она не выглядела бы более ошарашенной и напуганной.

– А… по какому вопросу?

Нельзя было сказать, что мужики с подарочными корзинами приходили к ней часто. Вернее было бы сказать, что они не приходили вообще ни с чем и никогда. Поэтому визит дорого одетого нувориша был сродни визиту делегации тибетских монахов, которые вдруг решили бы познакомиться с бытом первой попавшейся российской семьи.

– Давай пройдем. – Илья Федорович потеснил Ярославу Аркадьевну в прихожую. В ней боролось желание досмотреть этот спектакль до конца и опасение, что это всего лишь новый способ мошенничества.

Брыкину вдруг стало обидно: неужели он до такой степени изменился, что она его не узнает. Ну, женщины-то, понятно, портятся как виноград, довольно быстро превращаясь в изюм, но с мужчинами все иначе. Они матереют, а не стареют. Раздаются в плечах, приобретают вальяжность, опыт, лоск, но не меняются… Хотелось думать, что это не он так безнадежно постарел за двадцать лет, а она страдает склерозом. Или плохо видит в сумерках.

– Помнишь, как мы в Таллине опоздали на поезд? – Нужно было срочно навести ее на догадку, как-то реабилитироваться в своих глазах. Нельзя же до такой степени его не помнить!

– Илья? – тихо ахнула Ярослава Аркадьевна и вдруг начала истово креститься. – Чур меня, чур! Нет.

– Как это «нет»? – опешил гость, устав держать корзину и опустив ее прямо на пол, к ее ногам. Получилось красиво, но моменту не соответствовало.

– Ты умер, – проникновенно сказала Ярослава и для убедительности постучала себя в грудь. Но уверить Брыкина в том, что он умер, было не так-то просто.

– Хочешь, можешь меня ущипнуть. Или я тебя ущипну, – игриво предложил он и тут же смутился, представив, как именно он это будет делать.

Препирались они долго. Ярослава Аркадьевна, привыкшая отстаивать свою точку зрения, совершенно не умела слушать и внимать чужим доводам. Хотя ее можно было понять: два десятка лет считать человека покойником и однажды вечером обнаружить его на пороге собственной квартиры. В чудеса она не верила, поэтому твердо решила, что ее собираются облапошить, сыграв на старых чувствах.

Слово за слово, с криком и руганью удалось выяснить следующее: двадцать лет назад, когда Брыкина посадили, внезапно забрав из дома и оставив в пустой квартире его рыдающую мать, ему как ни в чем не бывало позвонила Яся. Мама, пребывавшая в сильно растрепанных чувствах и очень плохо соображавшая после вида собственного сына в наручниках, давясь истерикой, сообщила, что «Ильюши больше нет». На робкие попытки выяснить подробности, родительница лишь заходилась в горестных причитаниях, вопрошая в пространство, как же она теперь будет жить без сына, без кровиночки. После того как потрясенная Яся поинтересовалась, не помочь ли маме с похоронами, мама взвыла, как реактивный самолет на взлете, и начала орать, что именно из-за таких развратниц, как Яся, ходивших табунами, она и лишилась своего единственного сына.

– И ты так легко поверила? – обалдело переспросил Илья Федорович. – Да она имела в виду, что меня посадили. Просто посадили!

Надо отдать должное Ярославе Аркадьевне, переключалась она моментально, в любой теме находя свой кусочек негатива, который для нее оборачивался позитивом в ущерб всем остальным.

– Лучше б ты умер. – Она изобразила презрительный плевок и даже пнула ногой корзину с фруктами. Правда, весьма аккуратно, чтобы не повредить. – Что скажет Верочка? Как я ей скажу? Ты мне всю жизнь поломал, гад такой! Как это ты не умер?! Этого не должно быть!

– А ты меня прибей! – неловко пошутил Брыкин. Пить с Ярославой вино и вспоминать молодость расхотелось окончательно.