Ройс нравилось быть хоть в чем-то осведомленнее Митча. Посрамить его удавалось крайне редко.

– Это значит «засунь собственный член себе в задницу».

Митч прищелкнул языком и сказал:

– Замечательно! Надо запомнить.

– Только не говори мне, что собираешься заказать пиццу, – всполошилась Ройс, когда Митч заказал графин кьянти. Он кивнул, и она умилилась. «Не раскисай!» – прикрикнула она на себя. – Лучше объясни, когда ты съедаешь весь шпинат, которым забит твой морозильник?

– За завтраком.

– Неудивительно, что ты такой здоровяк! – Он был в великолепной форме. Никогда еще мужское тело не влекло ее так сильно.

– Я бы не отказался попробовать чего-нибудь еще, если бы завтрак мне готовила ты. – Он окинул ее туманным взглядом, специально отрепетированным для того, чтобы кружить голову дурочкам.

– Не забывай, что я сижу на скудном пайке. Мой удел – диета для ускоренного похудения.

– Она на тебя не действует.

– А я, между прочим, уже сбросила тринадцать фунтов.

Он уставился на ее грудь, и она выругала себя за то, что надела летний сарафан с узкими лямками.

– Надо будет внимательнее подойти к твоим туалетам. Костюмчик вроде того, что ты надела в суд, скрывает богатырский размер твоего бюстгальтера. – Он никак не мог оторвать взгляд от ее груди. Почему он всегда начинает интересоваться ее грудью, как только разговор касается важных предметов? – Перед присяжными ты будешь в основном сидеть. Не хватало, чтобы они сочли тебя толстухой!

– Я не думала, что это так важно, – сказала она и подняла глаза, чтобы, встретившись с ним взглядом, заставить его отвести взор.

– Большинство экспертов одели бы Эми Фишер в школьное платьице с широким белым воротником, чтобы подчеркнуть ее юность и невинность, она же предстала перед ними взрослой дамой. В твоем деле все наоборот. Тебе надо выглядеть попрофессиональнее, чтобы присяжные верили каждому твоему слову.

– Значит, вот зачем ты меня дрессируешь – чтобы мне поверили присяжные? Не лучше ли мне просто сказать правду моими собственными словами?

Официант поставил перед ними кьянти и записал заказ. Ройс опять ограничилась салатом, Митч заказал пиццу без анчоусов.

– К чему, по-твоему, сводится в большинстве случаев рассмотрение дела в суде?

Ройс пожала плечами. После ареста ее восприятие правосудия претерпело сильные изменения. Существует ли вообще правосудие в Америке?

– К сражению свидетелей-экспертов. Если постараться и не поскупиться, то можно найти эксперта, который даст любые показания. Как, по-твоему, я нашел своего замечательного ветеринара? Очень просто: я сказал нацистам-экологам, что единственный способ спасти пуму – это дать мне ветеринара, симпатизирующего их делу. Мне требовалась близорукая пума.

Он реалист, подумала она. Но какое это имеет отношение к правосудию? Что делать тому, кто не может себе позволить оплатить услуги такого молодца, как Митч, который не боится акул, потому что сам принадлежит к их числу?

Он наклонился к ней. Она не могла не реагировать на его мужской шарм.

– Такова система, Ройс. Если я не возьмусь защищать таких людей, этим займется кто-нибудь еще. Если тебе хочется возмущаться, то правильная мишень – суды. Судьи позволяют таким экспертам давать показания. Больше никому не позволено делать в зале суда собственные заключения. Остальные свидетели только констатируют факты – мол, видели и слышали то-то и то-то. Элеонора Фаренхолт не имеет права говорить, что подозревает у тебя паранойю от злоупотребления кокаином на том основании, что ты прополоскала салат в стиральной машине. Она может только рассказать, что произошло, не делая выводов. Но будь покойна, Абигайль вызовет экспертов, которые скажут, что твое поведение типично для закоренелой наркоманки.

– Ты забываешь, что меня проверяли на наличие наркотиков в организме.

– Я все помню. Но свидетели обвинения поставят под сомнение технологию взятия анализов или придумают еще какую-нибудь гадость.

Ройс сумрачно смотрела на блюдо с салатом, появившееся на столе.

– Не беспокойся, у нас тоже будут сильные эксперты. В конце концов присяжные будут судить не их, а тебя. Твоя задача – внушить им, что ты говоришь правду.

17

Ройс знала, что ей не следовало идти с Митчем в ночной клуб. Она чувствовала себя неудобно в его обществе в заведении, полном обнимающихся парочек. Однако она бы не выдержала в этот вечер одиночества.

– Хочешь выпить? – осведомился Митч.

– Шампанское и кьянти для меня и так перебор.

Митч огляделся и доложил:

– Столиков нет, у стойки ни одного свободного места. Значит, придется танцевать.

Для танцев было выделено крохотное полукружье. Рядом находилась сцена с задернутым занавесом из бордового бархата. Рядом меланхолический квартет наигрывал вальс.

«Чем ты тут занимаешься?» – тревожно спросила себя Ройс, оказавшись в объятиях у Митча. Он не стал прижимать ее к себе, но и его теплой ладони, разместившейся на ее голой спине, оказалось достаточно, чтобы она начала терять голову. Прикосновение его сильного тела тоже не способствовало хладнокровию. В процессе танца они терлись друг о друга бедрами – о-о!..

– Завтра я отвезу Джейсона в лагерь, – сообщил Митч, не зная, что бы еще сказать. В его объятиях Роде чувствовала себя так, словно проглотила аршин. Расслабится ли она когда-нибудь в его обществе, сможет ли ему доверять?

– Как долго он там пробудет? – Она старалась не смотреть на темные завитки волос, выбивающиеся из-под его расстегнутой до середины груди рубашки.

– Все лето. Вернется как раз перед судом.

– Как ты думаешь, Джейсон никому не скажет, что видел меня? – Она говорила Митчу о посещении Джейсона, и он тоже потребовал, чтобы паренек помалкивал.

– Он не проболтается. – Митч удивлялся, почему Ройс так напряжена. Он весь вечер делал все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Впрочем, личина славного парня не сработала пять лет тому назад, не сработает и теперь. Роль заботливого мужчины кому-нибудь, возможно, и приносит победу, но у него не было под рукой подробной инструкции, а сам он не знал толком положенных по роли реплик.

Что же сработает с Ройс? Не позволять ей много думать. Она твердит «нет», вспоминая судьбу отца, хотя на самом деле хочет его. Он уже давно устал от хождения вокруг да около. Сегодня ночью или никогда!

Но сперва он расставит все точки над «i». Он переменил позу и принудил ее поднять на него глаза.

– Добро пожаловать в настоящий мир, детка. Я не рыцарь, а самый закоренелый сукин сын во всей округе. Пять лет тому назад тебе довелось узнать, каким мерзавцем я могу быть. Помни, выживает сильнейший. Тебе нужен я.

Ройс затаила дыхание. Что спровоцировало его на эту тираду? Ее сбивал с толку и его неистовый взгляд, и язвительный тон. Он внушал ей страх.

– Я знаю, мне нужна твоя помощь.

Рейс надеялась, что понимает подлинный смысл его слов. Ее отношение к действительности было сформировано отцом – интеллектуалом и идеалистом. Митч, наоборот, олицетворял реальность, холодный, уродливый мир во всей красе, а не идеализированный мирок, в котором привыкла прятаться она.

Митч, насколько она его понимала, познал жестокость мира еще… а собственно, когда? В каком возрасте он покинул дом – в пятнадцать, в шестнадцать лет? Или еще более юным? Что же удивляться его цинизму? Он был отлично подготовлен к сражению с любым недругом.

Ее отец, которого она горячо любила и по которому грустила все сильнее и сильнее, был совсем другим. Когда у ее матери обнаружили рак, он сломался. Ройс переехала к нему, чтобы как-то поддержать как раз тогда, когда мать более всего нуждалась в его поддержке.

О да, она ухватила суть. Правосудие в Америке – идеал, искаженный до неузнаваемости грубой реальностью, но Митч владел ключом к системе. Она нуждалась в нем больше, чем когда-либо в ком-либо еще. Он был последним человеком в целом свете, к которому ей хотелось бы попасть в зависимость, но у нее уже не было выбора.

– Пока ты училась строить глазки в школе для девочек, я рос на улице. Моей школой были задворки. Я учился во флоте, где меня кормили и позволяли заниматься.

– Что случилось с твоими родителями?

Танец закончился, вокруг захлопали в ладоши. Митч не отпустил Ройс. Сжимать ее в объятиях и сохранять трезвую голову, тем более, когда ее губы были так близко от его губ, – для этого требовалась необыкновенная выдержка. На танцевальном пятачке было темно, свет падал только на певца, который опять стал самозабвенно выводить любовную песенку. Митч устранил то небольшое расстояние, которое во время первого танца с грехом пополам разделяло их тела.

Ройс знала, что ей следовало бы вырваться, но стоило ему взглянуть на нее своим томным взглядом, как она утрачивала всякую волю. К тому же ее расстраивало собственное положение и плачевное состояние дел в американской юриспруденции. Что ее ждет? Она мечтала об утешении и находила его в объятиях Митча.

– Помнишь, что ты обещала, Ройс? – Он снова взялся за угрозы. – Мое прошлое – табу. Если ты собираешься в нем копаться, ищи себе другого адвоката.

– Я ни в чем не копаюсь. – Только бы он не узнал о раскопках Уолли! – Я знаю о тебе совсем мало, зато ты обо мне – все.

– Не все. – Он как бы невзначай провел пальцем по ее ладони. Ее тело прореагировало на эту мимолетную ласку самым бесстыдным образом. – Ты не рассказала мне, как плох Брент в постели.

– Почему ты решил, что он плох в постели? – Уже сказав это, она спохватилась, что ступила на минное поле.

– Ты была с ним обручена, но помирала от желания забраться мне в штаны.

Как ей хотелось отвесить ему пощечину!

– Брент великолепен в постели. – Это не совсем соответствовало действительности, но она не собиралась делать Митчу такой роскошный подарок. – Я уже призналась, что меня влекло к тебе. Это все объясняет.

– Все ли?

– Конечно! Чего тебе от меня нужно?

– Ты знаешь, чего мне нужно.

Она притворилась, что не замечает, как предмет его гордости угрожает просверлить дыру у нее в паху. Среди танцующих он не сможет ею овладеть. Хотя… Ей не хотелось думать о том, как она отошьет его потом. Как-нибудь справится.

Митч раскачивался в такт музыке, прижимая к себе Ройс. Его рука путешествовала по ее обнаженной спине. Он чувствовал, как она трепещет, и наслаждался. Черт возьми, телесное общение получается у них гораздо лучше словесного. В эту ночь он не допустит, чтобы между ними опять встало прошлое.

Ройс задавалась вопросом, как она теперь выпутается. В том, что Митч вожделеет ее, не было никакого сомнения, как и в том, что она отвечает ему тем же. У нее так сжимало грудь, что стало трудно дышать. Между ног становилось все горячее. Оставался единственный достойный выход – не молчать.

– Кто следующий певец? – Она слишком поздно поняла, что шепчет в его глухое ухо. Он принял прикосновение ее губ к мочке его уха за любовную игру и провел языком по ее горлу, пустив стаю крупных, как борзые, мурашек по ее спине.

Голос Митча был горяч и нетерпелив:

– Есть только одно занятие, которое превосходит медленный танец.

Она отлично поняла, что он хочет сказать. Беспокойный предмет у него в штанах превратился в копье с раскаленным наконечником. Она помимо собственной воли обняла его за шею и спрятала лицо у него на груди. Она отчаянно призывала себя остановиться, но призывы не доходили. Его объятия были нестерпимо эротичными и в то же время дарили покой. Она испытывала такие мучения, что ей требовались поддержка, уверенность в том, что все кончится благополучно. Это было детством, слабостью, но она ничего не могла с собой поделать.

Его сильные руки настойчиво мяли ей поясницу. Потом одна рука скользнула ниже и ухватила ее за ягодицу. Они уже не двигались, а стояли на месте; танец превратился в сексуальную пародию. К счастью, всем вокруг было искренне наплевать, чем они занимаются. Почти все целовались взасос, как на школьном выпускном вечере. Митч прижал Ройс к своему одеревеневшему члену, и она застонала. Он принялся ее целовать, действуя языком в медленном ритме музыки; в том же ритме двигались его бедра.

– Давай уйдем.

Он не дал ей возможности возразить. Ройс не хотелось уходить: с нее хватало и этих ласк. Теперь ей придется найти убедительные слова, чтобы отказать ему. Как это сделать, когда она дала ему все основания предполагать, что жаждет заняться с ним любовью?

Свежий ночной воздух охладил ее пылающие щеки и навел на хорошую мысль – об отце. Она почти простила Митчу содеянное: ведь он так старался ей помочь! Но ей все равно не давала покоя мысль, что заняться с Митчем сексом значило предать отца, любовь, которую он питал к ней до последнего вздоха.


Ройс покосилась на Митча, так оголтело гнавшего спортивную машину по крутым улочкам, словно это была скоростная трасса. На этот раз, Ройс, ты превзошла себя: у тебя хватило бесстыдства обнадежить мужчину, хотя ты знала, что в итоге тебе придется его разочаровать. Это грозило изнасилованием. Менее достойные мужчины не удовлетворились бы теперь ее отказом. Ей оставалось надеяться на достоинство Митча. При всем своем цинизме он дорожит репутацией, весомостью своего слова.