— Что же произошло с сыном богача?

— Он женился, занимается политической карьерой. С Кеном сохранил дружеские отношения. Спокойной ночи, Адель-сан.

Адель прошла к себе, сняла злосчастное кимоно, но не легла. Из-за боли в плече она все равно не уснет. Через час она вышла на лоджию и, поежившись от ветра, спустилась по балконной лесенке к окну кабинета. Во время

пространной речи Эда она украдкой отворила форточку, и теперь ей хватило нескольких секунд, чтобы очутиться внутри.

Адель зажгла фонарик, медленно обследовала стены, заглянула за картину. Низкий столик содержал два выдвижных ящичка. В одном Кен держал кисти, краски, множество цветных карандашей и ручек с пузырьком чернил. На дне второго покоился «намбу». Адель стало интересно. Она вытащила пистолет, взвесила в ладони. Тонким стволом и длинной рукояткой он напоминал «парабеллум». Адель заглянула в магазин, сняла предохранитель и обернулась к окну. В одной из квартир соседней башни горел свет. Адель вытянула руку — мушка «намбу» застыла на лысеющем затылке полуночника, склонившегося над бумагами. Прицел делил его череп пополам — палец Адель нажал на курок.

— Паф! — отозвалась она пустому щелчку.

Она бросила пистолет на место, села на подушку у столика. Где Кен мог держать снимки шведов? В том, что фотографии существовали, Адель не сомневалась. Она отбросила подушку, отогнула край татами и стала обследовать деревянный настил пола. Костяшки пальцев азбукой Морза выбивали: «Где ты? Где ты?» и, наконец, обнаружили то, что искали. Адель вытащила несколько дощечек, открыв фонарному свету нишу, вместившую ряд одинаковых папок с иероглифами на корешках. Адель медленно достала одну, перелистала страницы — замелькали чертежи, эскизы, фотографии автомобилей. Вот кроха «Изеточка», итальянская машинка с маленькими деталями. Единственная дверца малышки, точнее передняя стенка кузова, откидывалась в сторону, позволяя уместиться в салоне двум пассажирам. Далее следовали фотографии изящного «купе», где ездоки размещались друг за другом, а вместо двери откидывалась вся крыша. В папке были материалы на «Fiat» и «Astin/Morris», занятых идеей компактного и дешевого автомобиля. Следующие папки посвящались новинкам автомобильных монстров — «Opel», «Jaguar», «Понтиак» и «Бьюик». Адель наткнулась и на план мюнхенского завода «БМВ». Последней Адель открыла папку, содержащую лишь рисунки и чертежи, здесь не было ни единой фотографии. Тексты были написаны по-японски, иногда от руки.

Так Кен уехал на гонки в Турин. Гонки… Воровать секреты изобретателей и испытателей. Дабы поместить новые материалы еще в одну папочку. И на основе собранного, синтезируя чужие идеи, создать идеальный японский автомобиль.

За папками лежала коробка, Адель заглянула внутрь — футляр камеры и горка цветных снимков прекрасного качества. Верхний — портрет двух мужчин с японской закорючкой на обороте. Прежде чем закрыть коробку, Адель вынула миниатюрный фотоаппарат. Приведя тайник в порядок, она осторожно, боясь задеть раму плечом, вылезла на террасу балкона и знакомым путем добралась до своей комнаты.

В темноте она долго не решалась сомкнуть глаз. Что Кен делал в Иерусалиме? Евреи не занимались машиностроением.

4


Mannaz — Я (руна перевернута). Враг внутри.

Чувствуя преграду, не глядите по сторонам в поисков врагов, всмотритесь внутрь себя — враг там.


Утром она поймала на пороге торопившегося в школу Ясу и сунула ему интересующий ее иероглиф.

— «Эдисон», — пугливо пожал круглыми плечами мальчик.

— Я твой должник. Решить задачку по математике, подготовить реферат по истории — обращайся…

Толстяк отвесил церемониальный полупоклон. В ответ Адель присела в комическом реверансе, заставив парнишку улыбнуться.

Томико, одев передник, выносила на балконную террасу матрацы, подушки, одеяла и развешивала их для проветривания. Потом очень красиво готовила чай: для себя — зеленый в изящной керамике, перед Адель любезно поставила стальную кружку, в которой плавали чаинки черного байхового.

Через полчаса зазвонил телефон, и Адель сняла трубку.

— Это Ник.

— Какой еще Ник?

— Таксист. Я внизу, — сообщил он, — звоню из вестибюля.

Адель так и знала — русский не откажется от предложения стать ее водителем, за вчерашний день он хорошо заработал.

— Странная у вас охрана, — пожаловался он. — Спросила документы, записала номер такси. Вы что боитесь грабителей?

Адель вышла из квартиры и вызвала лифт. Вместе с ней в лифтовой кабинке вниз спускался один из соседей, неопрятный американец.

— Это вы живете у япошек? — хмыкнул он сквозь гнилые зубы, нагло разглядывая ее. — Ну и как? Желтолицый, небось, старается, а? И не противно… ну это… с косоглазыми-то?

Адель молча ждала, когда двери раскроются. Почему ей стыдно перед ним, янки — отбросом всех известных рас, выродком? После его слов она стала отвратительна, гадка самой себе.

Усевшись в автомобиль, Адель не ответила на дурашливую улыбку.

— Магазины. Итак, как насчет ночной смены?

Водитель игриво взглянул в зеркало, но лицо пассажирки оставалось бледным и сосредоточенным.

— Порядок! Единственное условие: я не желаю влипнуть в передрягу.

— Не дрейфь, — Адель смежила веки. — Лучше расскажи мне о яхте.

— Боюсь, от моих разговоров у вас начнется морская болезнь.

— Я выдержу.

— Окей. Сорок футов — длина, четырнадцать тонн водоизмещения, 2 метра — осадка, — в каждом слове для Ника заключалось столько чуда, что его голос завораживал. — У «Лунной» три грота, два кливера, три генуи… Когда-нибудь, когда-нибудь…

И сквозь сон Адель слышала заклинания: «камбуз», «ватерлиния», «спинакеры»…

Он высадил ее на Мэдисон-авеню, где рядами вытянулись десятки магазинов — разноцветные кусочки смальты в городской мозаике. В витринах стояли манекены с золотыми лицами; на атласных подушках блестели броши; магическим огнем светились флакончики духов. Меха, тонкое белье и ажурные чулки, пудра и помада, шляпки, украшенные перьями или сеткой с бархатными мушками. В радужной веренице не нашлось места салону Шанель. Полюбившая немецкого офицера, Коко была изгнана из мира моды.

Новая прическа и макияж изменили лицо Адель, покупки уместились в нескольких фирменных пакетах, а на шее болтался кулон из горного хрусталя. Его серебряная крышечка отвинчивалась, открывая маленькое очень удобное углубление.

Неслышный из-за грохота города дождь заливал тротуары, и Адель пряталась под одним из бордовых навесов с эмблемой французского ювелирного дома. Ник выскочил навстречу с зонтом — проявленную расторопность следовало отметить премией.

— Ну, как вы себя чувствуете? Вы бледны…

— Женщиной, — она заставила себя сдержать улыбку. — Вообще, мужчине следует ловить такие моменты — его любимая очень ласкова…

Ник рассмеялся, и Адель спохватилась: подобные разговоры недопустимы, если она желает сохранить авторитет у служащего ей и дисциплину.

— А теперь покажи мне достопримечательности, — угрюмо наказала она.

Но Ник не собирался опускаться с небес на землю:

— Зачем? Ты все проспишь.

Вот и результат. Быстро же он осмелел!

За окном — акварель улиц, прозрачные мазки реки. Ник провез ее по набережной Гудзона, направил машину в кварталы Чайнатауна, где за размытыми дождем стеклами они отведали китайских деликатесов, а дальше — в сторону Маленькой Италии.

Когда стемнело, Адель переоделась в белое сияющее платье — атласная роза распускалась на его корсаже. Адель приспустила короткий рукав, сняла бинт и достала шприц. Таксист, следя за ней в зеркало, выругался. Темнота скрыла, что плечо надулось и посинело. Обезболивающий укол будет в самый раз. Аромат духов заполнил автомобиль, и Нику стало совсем не по себе.

— У гостиницы «Эдисон» ты дождешься моего возвращения, — если бы она улыбнулась, возможно, от сердца бы отлегло.

На углу 47-ой стрит и 8-ой авеню Ник остановился.

— Подай сигнал, если понадобится помощь, — он отвел глаза.

Адель только иронично кашлянула на это геройство, хлопнула оранжевой дверцей и, неуверенно держась на каблуках и ступая по лужам, направилась к гостинице.

«Ищут мышку Плюх и Плих,

Мышка прячется от них.

Вдруг завыл от боли пес,

Мышь вцепилась Плюху в нос!

Плих на помощь подбегает,

А мышонок прыг назад,

Плиха за ухо хватает

И к соседке мчится в сад».[11]

У портье она заказала недорогой номер и прошла в сторону бара, откуда доносились ритмичные звуки рокабилли. Фиолетовый свет прожекторов падал на гитары и контрабас, солист крутил подставку для микрофона, словно девушку, шепча ей в ушко: «Приходи со звездами. Будем танцевать до утра».

Двое шведов обитали у стойки, где бармен в такт мелодии тряс шейкер. Адель приблизилась к импресарио, сунула в его ладонь небольшую купюру, и следующая песня стала ее. «Глубока река, холодна, как твое сердце. Ты покинешь меня, я найду приют на дне — на дне реки, холодной, как твое сердце» — лился из динамиков чужой, совсем не ее, голос. Адель с грустью подумала, что всегда знала: она умеет петь. Она слишком хорошо умела быть кем угодно. Никакой конкретности, ничто.