Но увести у нее из-под носа лорда Денема? Нет, это уже переходит всякие границы. На сей раз Эмма зашла слишком далеко, и Фиона собиралась довести это до ее сведения. Джеймса Марбери, конечно, этим не вернешь. Он потерян для нее навеки. Но поставить на место эту выскочку Эмму Честертон она пока еще в состоянии.

Когда она направилась к маяку, уже спустился вечер, но это не слишком волновало Фиону. Что ж, ее брату придется подождать ужина, если только он не пожелает поесть в одиночестве. Конечно, он разозлится, но когда, спрашивается, после исчезновения Клары он не злился? И как будто он и так не пребывает в самом отвратительном настроении, какое Фионе приходилось видеть… Зачем еще ей сбегать из дома и отсиживаться в гостинице, как не для того, чтобы скрыться от его гнева, вызванного потерей единственной вещи, которой он стремился завладеть все последние месяцы, — пресловутых десяти тысяч фунтов вдовы Честертон?

Впрочем, кто-кто, а Фиона нисколько не винила брата в том, что он впал в ярость. По справедливости деньги вдовы Честертон должны были принадлежать ему. Точно так же, как неотразимый и изысканный граф Денем по справедливости должен был принадлежать ей.

О чем Фиона и собиралась сообщить Эмме, не тратя лишних слов.

Но если достопочтенная мисс Фиона Бейн ожидала, переступая порог школы, наши новобрачную в приподнятом настроении, которое будет так приятно испортить, она ошибалась. Эмма сидела на скамье рядом с привычной стопкой грифельных досок, обратив взор к высоким окнам, но, похоже, не видела пламеневшего там розового заката. На ее прелестном лице, которое Фиона предпочитала называть смазливым, застыло выражение беспросветного уныния. Мисс Бейн ощутила вспышку восторга, согревшую ее душу.

— Ну, миссис Честертон, — громко проговорила она, захлопнув за собой дверь. — Или мне следовало сказать леди Денем? Поздравляю, о вас судачит весь город. Хотя не думаю, что вас интересует, что говорят о вас люди.

Эмма повернула голову и взглянула на посетительницу. Ее глаза, обычно приветливые, смотрели настороженно.

— Нет, — сказала она. — Но, полагаю, вы все равно мне расскажете.

Фиона невесело рассмеялась.

— Вы совершенно правы. На вашем месте я бы распрощалась с этой школой. Не думаю, что вам позволят и дальше здесь преподавать. После сегодняшнего скандала, естественно, вызванного вашим поведением.

Эмма, к разочарованию Фионы. даже не моргнула глазом. Она обвела комнату взглядом, посмотрела на скамьи и грифельные доски и сказала с некоторым удивлением:

— Пожалуй, вы правы.

Фиона всегда считала Эмму странной: кем еще надо быть, чтобы по собственной воле выйти замуж за нищего викария и последовать за ним на край света? Но теперь у нее возникло подозрение, что у той и вправду не все в порядке с головой. По всем правилам Эмме следовало задрать нос и злорадствовать. В конце концов, она победила в их негласном соперничестве и выберется из этого проклятого места намного раньше Фионы.

И тем не менее она казалась такой… такой подавленной. Подавленной и испуганной.

Фиона, ужаснувшись, что готова посочувствовать — подумать только! — своему заклятому врагу, усилила натиск.

— Так в чем же дело? — ядовито осведомилась она. — Только не говорите, что вас действительно волнуют разговоры миссис Мактавиш и всего этого выводка старых склочниц.

Вместо ответа Эмма повесила голову, и мисс Бейн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее исполненный отчаяния голос:

— Что я наделала!

Нет, это никуда не годится. Как, скажите на милость, испортить настроение человеку, который и так уже пребывает в унынии? Да и с чего ей так расстраиваться? Разве она не заполучила самого красивого — и самого богатого — мужчину из всех, кого Фионе приходилось встречать? Просто невероятно!

Но Фиона не знала — а Эмма не собиралась ее в это посвящать, — что, хотя Эмма и вышла замуж за необычайно привлекательного и состоятельного человека, это всего лишь деловое соглашение, заключенное ради того, чтобы она могла получить положенные ей десять тысяч фунтов, а Джеймс Марбери мог искупить вину за то, как обошелся со своим кузеном.

Узнай об этом Фиона, она тут же помчалась бы к судье и выложила бы ему все обстоятельства дела, включая предполагаемое расторжение брака, чего, как нетрудно догадаться, судья никогда бы не одобрил и нашел бы способ задержать выплату денег.

А Эмма очень нуждалась в этих деньгах. Теперь, когда они оказались в пределах досягаемости, ей пришло в голову множество замечательных вещей, которые можно было сделать с их помощью. Послать Джона Макадамса в колледж. Построить настоящую школу и нанять настоящего учителя для местных ребятишек. И потом, оставался Фергюс. Насколько Эмме было известно, его глаза никогда не показывали настоящему врачу, и кто знает, может, существует способ восстановить его зрение.

С другой стороны, Эмма сознавала, что теперь, когда она стала предметом пересудов, маловероятно, что ей позволят учить детей и дальше. И как будто этого мало, Эмме не давали покоя постыдные воспоминания о ее поведении этим утром, когда лорд Денем поцеловал ее. Есть ли на свете еще хоть одна женщина, которая с таким распутным самозабвением отдавалась бы поцелую? Наверное, нет. Она вела себя как законченная дурочка, настоящая Мария Магдалина. Что мог подумать о ней Джеймс? А ведь прошло всего лишь полгода, как она похоронила мужа, его собственного кузена… и не кого-нибудь, а викария!

Но достопочтенную мисс Фиону Бейн меньше всего волновали переживания Эммы. В эту минуту она могла думать только о том, что десять тысяч фунтов, вместо того чтобы достаться ее брату, который мог бы уделить малую толику и ей, скажем, на новую шляпку, достались человеку, который совершенно в них не нуждается и, вне всякого сомнения, может обеспечить Эмму шляпками, не говоря уже о веерах, на десятилетия вперед. Тогда как она, Фиона, годами не могла себе позволить даже новую ленту для волос!

Охваченная праведным негодованием, она открыла рот, чтобы сказать Эмме какую-нибудь гадость, вроде: «Могли бы по крайней мере подождать, пока остынет тело», — или что-нибудь еще, не менее неприятное.

Но не успела она вымолвить и слова, как дверь позади нее распахнулась, впустив в комнату порыв свежего морского воздуха.

Ядовитая реплика, повисшая у Фионы на кончике языка, тихо скончалась в ту самую секунду, когда она обернулась. Ибо на пороге, заслоняя своими широкими плечами почти весь дверной проем, стоял граф собственной персоной, такой же неотразимый, как несколько часов назад, когда она его в последний раз видела.

— Мисс Бейн, — сказал он довольно любезно, кивнув Фионе. Затем его светло-ореховые глаза скользнули мимо нее, словно, как не без досады отметила Фиона, она не была самой хорошенькой девушкой в комнате. — Эмма, если ты готова, — проговорил он, — я хотел бы отвезти тебя домой.

Ах, с какой истинно мужской мощью прозвучали эти слова! У Фионы даже мурашки пробежали по спине. Как бы ей хотелось, чтобы этот высокий, красивый граф ворвался к ней в комнату, чтобы сообщить, что пришел отвезти ее, Фиону, домой! Уж она-то не стала бы заливаться краской, как Эмма.

— Я еще не закончила, — произнесла новобрачная вежливым, но прохладным тоном, не имевшим ничего общего с глубоким унынием, читавшимся на ее лице и в голосе всего лишь несколько секунд назад, — проверять работы учеников.

Лорд Денем вместо того, чтобы пнуть ногой ближайшую скамью, как, Фиона не сомневалась, поступил бы любой из местных мужчин, если бы с ним разговаривали подобным тоном, всего лишь закрыл дверь и прислонился к ней спиной, скрестив на груди руки.

— В таком случае я подожду, — сказал он с едва заметной улыбкой, — пока ты закончишь.

Эмма, вместо того чтобы отшвырнуть свои дурацкие грифельные доски и броситься в объятия графа, как поступила бы на ее месте Фиона, взяла следующую доску и погрузилась в ее изучение.

Чаша терпения достопочтенной мисс Фионы Бейн переполнилась. Она всегда считала, что Эмма поступила очень глупо, выйдя замуж за Стюарта Честертона. При всей своей бесспорной привлекательности Стюарт, на вкус Фионы, слишком много разглагольствовал на религиозные темы. К тому же он был простым викарием. Какая женщина в здравом уме выйдет замуж за викария? Даже преподобный Пек ждал, пока получит собственный приход, прежде чем жениться на благонравной, но невыносимо нудной миссис Пек.

Впрочем, теперь Эмме удалось подцепить мужчину не только блестящего и знатного, но и, по-видимому, равнодушного к религии. Подумать только, ей никогда больше не придется вышивать подушки для благотворительных базаров, если она того не пожелает!

И как она себя ведет? Как будто ее муж какое-то чудовище. Как будто… как будто тот вздор, который несла Мэри, правда. Будто бы эти двое действительно знали друг друга в прошлой жизни. С той лишь разницей, что они были не любовниками, а… врагами.

Но это же просто смешно! Как можно испытывать что-либо, кроме обожания, по отношению к графу Денему — с его светло-бежевыми бриджами, высокими крахмальными воротничками и правильной английской речью без намека на шотландский выговор. Выговор, который Фиона глубоко презирала и проводила немало часов перед зеркалом, пытаясь от него избавиться.

Нет, она Просто не в силах стоять и смотреть на эту вопиющую несправедливость. Это разбивает ее сердце. Какая досада! По всем канонам, человеческим и Божьим, Эмма, имевшая дерзость предпочесть ее обществу, как с горечью припомнила Фиона, компанию этой проныры Клары Маклеллан, не должна была отхватить такой куш. Существуй на свете элементарная справедливость, ей бы это с рук не сошло.

Лорд Денем придержал для нее дверь. Фиона вышла наружу и, вдохнув свежий вечерний воздух, ощутила очередной укол сожаления. Ибо, проходя мимо графа, она уловила слабый, но безошибочный запах мыла.

Подумать только, он даже принимает ванну!

И ее ревность к Эмме Ван Корт Честертон Марбери стала поистине бесконечной.

Глава 19

К счастью, достопочтенная мисс Бейн не присутствовала в ту минуту, когда спустя полчаса Джеймс придержал дверь, пропуская Эмму перед собой. Поскольку от зрелища, открывшегося по ту сторону двери, голубые глаза мисс Бейн позеленели бы от зависти.

Дом Эммы совершенно преобразился. Разбитый лиможский сервиз, конечно, не появился вдруг, как по мановению волшебной палочки. Даже Джеймс Марбери, привычный к тому, что его поручения беспрекословно выполняются, не мог бы приказать осколкам фарфора воссоединиться.

Но стол, застланный скатертью, столь безупречно белой, что Эмма сразу догадалась, что ею никогда не пользовались, был накрыт на две персоны великолепным сервизом с монограммами графа. Тарелки, блюда, чашки, блюдца, чайники — все было из кремового фарфора, и каждый предмет украшал красно-золотой герб графа Денема. В отблесках пламени сверкали хрустальные бокалы, мерцало узорчатое серебро. В высоком графине искрилось рубиновое вино, белые завитки свежего масла, казалось, ожидали, когда их намажут на золотистые, хрустящие рогалики, еще теплые после духовки.

Но это было еще не все. Далеко не все. Медные сковороды, подвешенные на крючьях к потолочным балкам, сияли как никогда прежде. Собственно, Эмма даже не представляла, что они способны так сиять, такими закопченными они ей достались, побывав в употреблении у миссис Пек. В камине пылало приветливое пламя, которое против обыкновения не дымило. Видимо, кто-то — конечно же, не лорд Денем — привел в порядок дымоход, отличавшийся капризным нравом. Над огнем кипел котелок, наполняя крохотный дом восхитительными ароматами, совершенно непохожими на обычный запах отсыревшей собачьей шерсти.

Камердинер лорда Денема, помешивавший содержимое котелка, при их появлении поднял голову и сказал, отложив в сторону деревянную ложку:

— Добрый вечер, леди Денем. Могу я взять вашу накидку?

Застыв на месте, Эмма с трудом верила своим глазам. Хотя чему она так удивляется? В конце концов, лорд Денем известен своим пристрастием к хорошей еде и вину. И в конце концов, это их свадебный ужин. В самом деле, не могут же они есть отдельно именно в этот вечер из всех вечеров? Разумеется, нет, если хотят убедить судью Риордана, да и всех остальных, что их брак будет продолжаться и после того, как Эмма получит свои десять тысяч фунтов.

Но надраенные до зеркального блеска сковородки? Прочищенный дымоход? Великолепный фарфор, с которым лорд Денем, по-видимому, путешествовал и который не поленился доставить по ухабистой дороге в ее дом?

Нет, такого она не ожидала. Право, это чересчур.

— Ч-что… — неуверенно произнесла Эмма, не зная, как отнестись к происходящему. Конечно, это всего лишь Робертс, которого она знала почти столько же, сколько Джеймса, и сам Джеймс, занятый в данную минуту тем, что закрывал за ними дверь. Джеймс, ставший ее мужем, хорошо это или плохо, или, как сказал судья Риордан, в радости и в горе.