Энн Стюарт - Повелитель тьмы

— Почему я этого не помню? Ты околдовал меня? Произнес какое-нибудь заклинание?

— Это не я, — ответил Саймон. — Ты выпила вино, которое тебе не предназначалось. В нем-то все и дело. Ты была очень требовательна, моя любимая. Так что опасность остаться в старых девах тебе больше не грозит.

Элис почувствовала, как краснеют ее щеки, в то время как все тело наливается ледяным холодом. Саймон же, казалось, вовсе не замечал ни грозы, ни холода, ни вспышек молний.

— Вот, значит, почему я все забыла?

— Да. Но, может быть, и просто от стыда. Ведь ты так хотела меня вчера.

Взгляд его был по-прежнему холоден. Элис не думала, что золотистые янтарные глаза могут быть такими неприступными, но они были холодны, как лед, как дождь, продолжавший неистово хлестать вокруг.

— Зачем ты пришла, Элис? — снова спросил Саймон. — Чего ты хочешь?

У нее не было ответа на этот вопрос, и Саймон, не дождавшись его, снова повернулся спиной к Элис.

Тогда она сделала еще шаг по ледяным плитам площадки. Сверкнула молния. Еще один шаг. Прогремел раскат грома.

Элис знала, что проходит сейчас испытание. Кто же испытывает ее на самом деле — коварный демон или милосердный бог? Впрочем, сейчас это было для нее неважно. Она сделала еще шаг, каждую секунду ожидая смерти.

— Что ты делаешь, Элис? — спросил Саймон, оборачиваясь. Лицо его перестало быть непроницаемым. Он удивился. Он не ожидал этого.

Элис остановилась. Очень страшно было удаляться от спасительной лестницы, ведущей вниз.

— Смотрю в лицо своим страхам, — дрожащим голосом ответила она.

— В лицо смерти?

— Ты можешь убить меня?

— Молния может.

— Ты собираешься убить меня? — настойчиво повторила Элис.

В небе снова пророкотал гром.

— Ты можешь сесть на лошадь ради меня? — спросил Саймон.

— Да.

— А пройти по площадке ко мне?

— Да.

И она вновь осторожно пошла вперед под струями дождя, с трудом волоча за собой подол промокшего платья.

Саймон смотрел на нее спокойно и очень внимательно. Элис была сейчас похожа на факира, идущего по раскаленным углям. Саймон не произнес ни слова, пока Элис не приблизилась. На полпути она остановилась и выпрямилась, расправив плечи, подставляя лицо ледяным струям.

— А ты можешь подойти ко мне? — спросила она.

— Да, — ответил Саймон.

Он быстро преодолел те несколько шагов, что разделяли их, обнял Элис и припал губами к ее мокрому лицу.

Он промок насквозь, и рубашка его прилипала к телу, когда Элис срывала ее с Саймона. Он распустил шнуровку ее платья, стащил его и бросил на мокрый каменный пол как подстилку. Стянул с Элис тонкую нижнюю рубашку и уложил свою жену — обнаженную, мокрую — прямо под сверкающими молниями и струями дождя. Она увидела над собой бушующее небо и золотистые глаза Саймона.

Ей хотелось, чтобы он взял ее быстро, но Саймон не спешил, зачарованно гладя ее тело. Там, где его касались пальцы Саймона, оно мгновенно согревалось и загоралось внутренним жаром. Он поцеловал ее в губы, и она ответила на его поцелуй. Элис обняла обнаженную шею Саймона, чувствуя под пальцами его горячую влажную кожу, стальные мускулы и шрамы, оставшиеся от старых ран. Он поцеловал шею Элис, опустился ниже, к груди, и когда его губы коснулись ее сосков, все тело Элис вдруг изогнулось вверх, словно дуга лука, а с губ слетел слабый стон. Саймон положил ладонь между ее ног. Элис поначалу испугалась, но потом медленно развела их в стороны, позволяя мужу трогать себя, дразнить, играть со своим телом. Саймон опустил голову, и там, где только что были его пальцы, оказался язык.

Элис опять захотелось вскрикнуть, но она не смогла, потому что потеряла от волнения голос. Наслаждение захватило ее, сводя с ума. Молния сверкнула в небе, и такая же вспышка пронзила вдруг все тело Элис. И тогда она наконец закричала.

Гром сердито ворчал с высоты, но стук сердца Элис заглушал раскаты грома. Ей хотелось прекратить эти мучения, но томление было так сладко, что сопротивляться не было сил. Ничего подобного она не испытывала никогда в жизни.

Пальцы Саймона вдруг скользнули глубоко внутрь тела Элис, и на секунду ей показалось, что она теряет сознание. Она слышала вокруг себя шорох крыльев. То ли ангелы расправляют белоснежные покрывала, то ли исчадия ада собрались вокруг, чтобы захлопать своими перепонками.

Саймон накрыл Элис своим могучим телом. Он обхватил руками ее запястья, и Элис на секунду подумала о том, какие у него разные руки — одна скрюченная, изуродованная, вторая же — легкая, с чуткими длинными пальцами. Потом она закрыла глаза, и Саймон вошел в нее глубоко и сильно, наполняя собой все ее лоно.

С этого мгновения для нее больше не существовало ни дождя, ни молний. Жаркая, влажная, она жадно принимала в себя мужа, подчиняясь ритму его движений.

«Любовь — это грязь и сырость», — говорила ей леди Хедвига.

«Любовь — это божественная влага», — подумала Элис.

Тело ее изгибалось, движения становились все сильнее, все яростнее. Плоть Саймона все глубже проникала в нее, но Элис хотелось большего.

Глаза Саймона были закрыты, и она жалела о том, что не может видеть сейчас их выражения — оно сказало бы ей о Саймоне больше, чем она узнала о нем за все это время. Его мокрые волосы перепутались с ее волосами, дождь хлестал своими струями их обнаженные тела, но Элис не чувствовала холода, сгорая в огне страсти.

Очевидно, Саймон прочитал ее мысли. Он посмотрел на Элис, и она потянулась всем телом навстречу, пылко отвечая на каждое его движение.

И все равно ей хотелось большего.

Она кричала, она плакала, она хотела крепко сжать плечи Саймона, но ее руки были по-прежнему прижаты к полу ладонями мужа, и ей оставалось лишь ввинчиваться в него всем своим телом, раствориться в нем, впитать в себя его душу, отдав взамен свою собственную.

Она хотела большего. Ей хотелось его любви. Ей хотелось иметь от него ребенка. Ей хотелось…

Ей хотелось всего.

Элис почувствовала, что теряет сознание, и подумала, что умирает, но сейчас и это было ей безразлично. Она по-прежнему хотела большего.

— Лети, — прошептал Саймон, и она полетела, содрогаясь от конвульсий, возносясь к небесам и умирая. Но она знала, что не умрет до конца и выйдет из этой маленькой смерти с обновленным телом и просветленной душой.

И Саймон вознесся вместе с нею.

Саймон обернул маленькое ослабевшее тело жены мокрым платьем и легко поднял на руки. Она слабо прижалась к его груди, но глаза так и не открыла.

Он отнес ее вниз, в их комнату, где ярко пылал камин, наполняя воздух теплом и ароматом горячей смолы, и нежно уложил Элис на постель, бросив на пол ее промокшую одежду. Потом он укутал Элис меховыми одеялами, наклонился, поправил мокрую, упавшую на лоб прядь, обхватил ее лицо ладонями и заглянул ей в глаза. Элис не знала, что он сможет прочитать в них. Раскаяние? Осуждение? Смущение?

Она выпростала из-под одеяла руки, накрыла пальцы Саймона своими ладонями. Их руки легли друг на друга так легко и привычно, словно были созданы для этого самой природой.

— Ты мой, — прошептала Элис.

Эти слова поразили Саймона — настолько они не вязались с его представлением об Элис как о девушке, одержимой страстью к самопожертвованию.

«Ты мой», — сказала она, и Саймон знал, что так оно и есть.

— Спи, Элис, — прошептал он, нежно проводя кончиком пальца по ее припухшей губе.

«Я слишком сильно целовал ее», — подумал он.

Наверное, он должен был чувствовать себя виноватым и за припухший рот Элис, и за те метки, которые оставили на ее теле его руки, но он не сожалеет ни о чем. Была лишь радость оттого, что между ними произошло, оттого, что отныне Элис принадлежит ему, а он — ей. Сколько бы ни продолжалось их счастье, они должны благодарить за него судьбу.

Саймон хотел подняться, но Элис схватила его за руку.

— Не уходи, — сказала она.

Он посмотрел в лицо Элис — бледное, усталое, обрамленное влажными прядями. Она выглядела так, как и должна выглядеть женщина, досыта упившаяся любовью.

Эта любовь окажется для него губительной.

Сейчас он мог осторожно освободиться от рук Элис, нежно поцеловать ее и уйти. Он вступал в этот брак по расчету, собираясь расторгнуть узы, как только все задуманное будет выполнено. Когда наступит решающая минута, ему придется действовать быстро. Он должен будет исчезнуть отсюда, бросив не только жену, но и массу необходимых вещей. Он сможет взять с собой только Годфри да то, что поместится в дорожный мешок.

А Элис из Соммерседжа, или, точнее, Элис Наваррскую, в мешок не положишь да и на лошадь не усадишь. Лошадей она панически боится и ездить верхом не умеет, а ведь скорость, с которой Саймону удастся бежать отсюда, будет залогом успеха всего дела. Элис свяжет ему руки. Так что чем скорее он избавится от нее, тем лучше.

Она все еще держала его за руку, и Саймон чувствовал, что если ему и удастся порвать с Элис, то не сегодня, не сейчас.

— Я не уйду, — сказал он.

Потом лег рядом и заключил Элис в свои объятия.

Когда Элис проснулась, комната была пуста.

Ее мокрое платье валялось на полу, а сама она, совершенно обнаженная, лежала под меховым одеялом. Угли в камине тускло светились, а проникавшие в окно лучи холодного солнца ложились на пол узким квадратом. Гроза кончилась, но небо оставалось хмурым и неприветливым.

«Я не уйду», — сказал он вчера и не ушел, и ночь превратилась в любовный пожар. Саймон открывал ей такое, о чем Элис не могла и подумать. Оказалось, что в любви позволительно буквально все. Они до самого утра ласкали и любили друг друга, укрывшись в чудесном мире, который принадлежал только им двоим.

Но вот настало утро, и Саймон все же ушел, и Элис осталась одна.

Она села на постели, прислушиваясь к своему телу, наполненному новыми ощущениями. Вдруг она почувствовала, что происходит неладное. Страшное и опасное. Элис скатилась с кровати и принялась искать, чем ей прикрыть свою наготу. Кроме мокрого платья, лежавшего на полу, ничего не подвернулось ей под руку, и Элис закуталась в накидку Саймона. Она оказалась слишком велика, низ волочился по полу, но, по крайней мере, Элис оказалась хотя бы не голой в тот момент, когда в комнату ворвались вооруженные люди.

— Вы пойдете со мной, миледи, — сказал один из них. Она смутно припомнила лицо этого рыцаря, которого встречала в Большом зале.

Она задавала вопросы, но они оставались без ответа. Ее попытки протестовать или вырываться, разумеется, оказались безуспешными. Элис просто подхватили под руки и поволокли прочь из комнаты.

Она пыталась кричать, пыталась звать на помощь Саймона, но кто-то грубо зажал ей рот ладонью, и Элис примолкла. Она пыталась лягнуть кого-нибудь из своих похитителей, но что толку колотить босой ногой о высокие жесткие сапоги. Она попыталась укусить державшую ее руку, и тогда Элис рванули за волосы так сильно и так больно, что у нее потемнело в глазах, и она потеряла сознание.

Очнулась Элис в темноте и в первый момент решила, что уже умерла и находится на том свете. Ей было нестерпимо холодно, где-то рядом раздавалось противное шуршание. Должно быть, мыши, которых она, кстати говоря, тоже боялась.

Элис не закричала. Она заставила себя стиснуть зубы и сосредоточиться. Кричать в подземелье опасно, ведь эхо будет повторять крик вновь и вновь, до бесконечности, и тогда легко можно сойти с ума.

Элис заставила себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоиться. Надо подумать. Поразмыслить холодно и трезво. Элис отлично понимала, где она находится, хотя была до этого в подземельях Соммерседж-Кип всего только раз. Вполне достаточно, чтобы навсегда запомнить такое местечко.

Кто бросил ее сюда? Тоже не вопрос. Такой приказ мог отдать только один человек — ее собственный сводный брат. Но вот зачем — непонятно. Ведь Элис не сделала ему ничего дурного.

Причина была совершенно непонятной для Элис. Не мог ли Ричард бросить ее в темницу по просьбе своего чародея? Может быть, Саймон разочаровался в Элис и решил таким образом от нее избавиться? Мог ли он пойти на такое? Кто его знает? Но если Саймон уговорил Ричарда упрятать потерявшую всякую ценность в его игре Элис в этот темный подвал, тогда ей предстоит оставаться здесь до конца жизни.

Она села, обхватила себя за плечи, пытаясь хотя бы немного согреться, и вдруг увидела слабый свет, исходивший от дальней стены. Она пошла навстречу мерцанию и уткнулась в железную решетку, отделявшую ее темницу от соседней. Та оказалась слабо освещена пробивавшимися откуда-то лучами солнца и больше походила на склеп. И склеп этот был обитаем.

На каменном полу по ту сторону решетки лежала женщина, и Элис с одного взгляда определила, что та мертва. Телом покойница была куда крупнее, чем Клер, и у Элис невольно вырвался вздох облегчения.