— Мой анда говорит его устами, — сказал Тэмуджин. — Он стал товарищем, о котором я мечтал и которого потерял.

— Откажись от этого, Тэмуджин. — Бортэ вцепилась в одеяло. — Шаман всего лишь использует твое горе и твои сожаления против тебя же. Разреши ему ссорить тебя с теми, кто тебя любит больше всех, и ты можешь потерять все. Он проверяет тебя, шельмуя твоих братьев. Ты думаешь, он удержится от того, чтобы не нанести следующий удар по нашим сыновьям?

— Его знания… — начал было Тэмуджин.

— Он пользуется ими лишь в своих целях. Если ты поступишь с Тэмугэ так же, как с Хасаром, я обещаю тебе, что все узнают, что я думаю о подобной несправедливости. Отныне Тэб-Тэнгри придется иметь дело со мной — может быть, это вразумит тебя.

Отчигин смотрел то на нее, то на брата.

— У тебя мудрая жена, — сказал Тэмугэ. — Прошу тебя не отмахиваться от ее совета.

Он встал и подошел к очагу. Тэмуджин смотрел на Бортэ отсутствующим взглядом, она увидела в его глазах отчаяние.

— Когда-то я видел ясные сны, — сказал он наконец. — Теперь же они туманные. Когда-то со мной разговаривали духи, теперь же они молчат. Только шаман может смирить сомнения, которые мучают меня — я все еще могу слышать духов, говорящих его устами. Я могу говорить с Джамухой, и я знаю, что он простил меня. Ты представляешь себе, что требуешь от меня? Если я обрушусь на Тэб-Тэнгри и его могущество подтвердится, он обратит его против меня. Но если мне удастся наказать его, мне придется признать, что на самом деле этого могущества не было. — Он помолчал. — Если я потеряю шамана, я снова потеряю своего анду.

— Ты же хан, — шептала Бортэ, — большое дерево, под сенью которого укрываемся мы все. Ты должен подумать о живых — о своем народе и своих сыновьях.

— Да, я должен, и мне надо заставить себя поверить в то, что мой шаман лить туманит мои мысли своими заклинаниями. Ты дала мне хороший совет, Бортэ, но не было б беды, если я последую ему. — Он встал. — Тэмугэ.

Отчигин повернулся к нему.

— Ты можешь уладить свой спор с шаманом, — продолжал хан. — Я призову к себе хонхотатов, а ты поступай с Тэб-Тэнгри по своему усмотрению. Не годится мне поднимать руку на него.

Тэмугэ ударил себя по широкой груди кулаком.

— Я встречусь с ним, — сказал он, — и позабочусь о том, чтобы на моей стороне были сильные люди.

— Не говори мне о том, что ты собираешься сделать. Если Тэб-Тэнгри узнает о твоих намерениях, он может обратить свое колдовство против тебя. Если он этого не сделает, я буду знать, что его могущество оказалось наконец бессильным.

— Он ничего не заподозрит, — сказала Бортэ. — Он слишком возгордился, и ему и в голову не придет, что кто-то может нанести ему вред.

Тэмуджин взглянул на нее и махнул рукой отчигину.

— Иди!

Тэмугэ вышел из шатра. Хан сел спиной к Бортэ.

— Я встречусь с хонхотатами здесь, — проворчал он.

— Я буду рядом, — сказала она.

— Лучше было бы, если бы тебя не было. Это может быть опасно.

— Тогда я встречу опасность рядом с тобой.

Она не позволит ему оставаться со своими страхами наедине.

— Ты посоветовала мне расстаться с Джамухой, — сказал он. — Ты была права, но расставание причинило мне великую боль. Ты предупреждала меня, что Тогорил окажется лицемером, а я не послушался тебя, потом узнал, что ты и здесь права. Теперь ты говоришь, что я должен отделаться от Тэб-Тэнгри. Надо ли мне в дальнейшем не доверять своим близким?

— Твои братья любят тебя, — сказала она, — как и твои генералы, как и я. Ты не нуждаешься в ложных друзьях.

— И я должен думать о том, что мне придется воевать. Господь предопределил мне быть величайшим из ханов, властвовать над всеми странами, где светит солнце. Мой улус — оружие Тэнгри. По-видимому, я должен обрести все радости в своей судьбе, беря то, что предлагает мне Небо.

Он встал и пошел к выходу звать караульных.


Ничто не дрогнуло в лице Бортэ, когда вошли шаман, его шесть братьев и Мунлик. Вешая луки и колчаны на западной стороне от двери вместе с другими, Тэб-Тэнгри, казалось, был спокоен, даже когда он увидел Тэмугэ, сидевшего справа от Тэмуджина. В шатре были двадцать дневных стражников. У входа стояли три мускулистых человека, которые приехали с Тэмугэ.

Шаман пробормотал приветствие.

Тэмуджин сказал:

— Мой брат Тэмугэ-отчигин жаловался мне на тебя.

Тэб-Тэнгри нахмурился.

— Ему не на что было жаловаться, — певуче сказал он. — Некоторые его люди предпочли присоединиться ко мне. Не все ли равно, служат они мне или отчигину, если в конечном счете они служат своему хану? Если он такой плохой вождь, что не может удержать их, то они наверняка имеют право выбрать себе другого. Я полагаю, что они перешли ко мне только потому, что отчигин лелеял те же честолюбивые намерения, что и его брат Хасар.

Тэмуджин кивнул Тэмугэ. Отчигин вскочил, бросился к шаману и схватил его за воротник белой шубы.

— Померяемся силами, — кричал Тэмугэ. — Ты заставил меня стать на колени перед тобой… теперь мы посмотрим, кто сильнее! — Тэб-Тэнгри поднял руки вверх. Тэмугэ повалил его на пол. Украшенная перьями шапка шамана упала на ковер, и Мунлик наклонился, чтобы поднять ее. Тэб-Тэнгри брыкнул ногой, норовя ударить Тэмугэ в колено, а потом быстро поднялся. Его черные глаза блестели, он смотрел на Тэмуджина. Лица его братьев побледнели от изумления.

— Меряйтесь силами не в моем шатре, — бросил Тэмуджин. — Можете выяснять, кто сильней, снаружи.

Тэмугэ потащил упиравшегося шамана из шатра.

— Что это такое? — спросил Мунлик, став перед троном.

— Тэмугэ оскорбили, — тихо сказал Тэмуджин. — Твой сын переступил границы.

Лицо Мунлика сморщилось. Его сыновья смотрели на ханских стражей. Бортэ услышала крики снаружи, а потом вдруг наступила тишина. Запыхавшийся Тэмугэ ввалился в шатер.

— Этот шаман — неважный борец. — Тяжело дышавший Тэмугэ скалил зубы. — Он упал и притворился, что не может двигаться, а теперь и вовсе не хочет вставать. Слабак.

Мунлик поднял руки и застонал.

— Что ты наделал?

Старик закрыл лицо руками и хрипло зарыдал. Его сыновья двинулись к Бортэ и Тэмуджину, сжимая ножи.

Тэмуджин вскочил и рывком поднял Бортэ. Когда один из братьев бросился на них, он вытянул руку.

— Назад! — крикнул хан.

Охрана быстро окружила его и Бортэ. В шатер вбежали новые стражи. Воины оттеснили хонхотатов, а Тэмуджина и Бортэ вывели из шатра.

— Они осмелились поднять на хана руку, — сказал один из стражей, другой выругался.

Тэмуджин, крепко прижав к себе одной рукой Бортэ, пробивался к Тэмугэ. Стражи с обнаженными мечами теснились вокруг людей, прибывших с Мунликом и его сыновьями.

Тэмуджин встал перед братом.

— Выходит, ты решил этот спор, — сказал хан.

— Посмотри сам.

Тэмугэ безрадостно улыбнулся и повел его к кибиткам, что стояли у большого шатра. Три массивных человека, приехавших с отчигином, стояли у кибитки, а скрученное тело шамана лежало у их ног. Бортэ увидела остекленевшие глаза Тэб-Тэнгри и сделала знак, отвращающий беду.

— У него сломан хребет, — сказал Тэмугэ. — Крови пролито не было. Как я говорил тебе, соперник он оказался слабый.

Тэмуджин смотрел на тело, губы его дрожали.

— Поднимите, — сказал он таким тихим голосом, что Бортэ едва расслышала его. — Поднимите.

Она потянула его за руку, но он смотрел на нее невидящими глазами, словно его собственная душа покинула его.

К ним подвели Мунлика с сыновьями. Тэмуджин отошел от Бортэ и поднял руку.

— Сила твоего сына покинула его, — сказал хан Мунлику, которого подтолкнули к нему. — Духи отступились от него. Из-за того, что ты не смог совладать со своими сыновьями, Мунлик-эчигэ, один из них лишился жизни. Ты заслуживаешь наказания за то, что не приструнил его, за то, что позволил ему нарушать спокойствие в моей орде и тревожить моих близких, за то, что он обманывал меня своим колдовством.

— Я наказан, — прошептал Мунлик. — У меня отняли сына.

— Ты в затруднительном положении, — сказал Тэмуджин, — но я тоже, потому что я не боролся с колдовством, которым он меня опутал, потому что мне хотелось верить… — Он вздрогнул. — Я обещал тебе, что тебя будут почитать, и теперь не могу взять свое слово назад, иначе никто не будет верить моим клятвам. Я могу убить тебя и сделать мою собственную мать вдовой. Твоя смерть ничему не послужит, а твоим честолюбивым помыслам положен конец. Ты и твои сыновья вольны уйти, куда вам заблагорассудится, но остерегайтесь причинять мне неприятности. Чего бы вы добились, если бы были действительно преданы мне!

Хан повернулся к стражам.

— Поставьте юрту над телом шамана. Занавесьте вход и закройте дымовое отверстие, а также поставьте охрану на три дня. Шаман был могучим человеком — я хочу быть уверенным в том, что его душа покинет его еще до похорон.

Шаман по-прежнему связывает его по рукам и ногам, подумала Бортэ. Тэмуджину скорее хотелось бы увидеть, как шаман восстанет из мертвых, даже если бы это грозило ему смертью, чем осознавать, что голоса, говорившие устами Тэб-Тэнгри, умолкнут навеки.

Мунлик склонил голову, и сыновья увели его прочь.

— Моим главным шаманом будет Усун, — сказал Тэмуджин бесцветным голосом. — Он и мудр, и слишком стар, чтобы быть честолюбивым. — Он поплотнее запахнулся в шубу. — Приведите мне коня — я не хочу оставаться рядом со злыми духами.

Он пошел прочь, не оглянувшись на Бортэ.


Оэлун не хотела, чтобы дочь приезжала, но Тэмулун настаивала на этом да еще привезла с собой трех шаманов. Шаманы камлали и принесли в жертву барана. Тэмулун, казалось, определенно решила, что злых духов, прилипших к ее матери, можно изгнать.

Теперь она сидела у постели Оэлун, болтая о белых соколах, которые достались ее мужу из военной добычи, захваченной у ойратов. Ее светлые глаза, так похожие на глаза Есугэя, сияли, когда она говорила о своих любимых птицах. Можно было подумать, что соколы — ее дети. О своих сыновьях Тэмулун говорила мало.

Очищая покрытый коврами пол от грязи и насекомых, служанки двигались по шатру почти бесшумно. «Уходи», — думала Оэлун, не желавшая, чтобы Тэмулун присутствовала при ее неожиданной смерти.

Оэлун закрыла глаза. Когда она открыла их, одна из служанок что-то шептала Тэмулун.

— До меня дошел этот слух, — сказала Тэмулун. На ее красивом лице была презрительная гримаса. — Все это глупости. — Она посмотрела на Оэлун. — Если Мунлик-эчигэ имеет какое-либо отношение к распространению этих слухов, надо бы предупредить его, чтобы прекратил заниматься этим.

— Но говорят, вход так и остался закрытым, а дымовое отверстие открыли изнутри.

— Наверно, хан велел похоронить тело тайно, — сказала другая служанка. — Люди видели, как…

— Не надо видеть этого, — возразила Тэмулун, — чтобы понять, что это вранье. Те, что боялись шамана, заинтересованы в его распространении, но другие восхищаются Тэмуджином еще больше за то, что он оказался сильнее шамана с его могуществом. Во всяком случае, Тэмуджин объявил: это, мол, Тэнгри забрал тело, и тем самым Небо дало знать, что оно больше не любит шамана и не разрешает его хоронить, так что мой брат извлек пользу даже из слухов.

Служанки стали делать знаки, отвращая беду. Разговоры о смерти и похоронах были неуместны у постели больной женщины. Тэмулун махнула рукой, чтобы женщины вышли, и склонилась над Оэлун.

— Когда тебе станет лучше, мама, ты приедешь посмотреть моих птиц.

— Тэмулун, твои птицы будут охотиться без меня, а тебе следует быть со своими сыновьями, а не со мной. Уж не хочешь ли ты привезти им злых духов? Ты сделала для меня все, что могла — пора возвращаться.

Тэмулун поднесла руку матери к щеке. Оэлун почувствовала, что она мокрая от слез.

— Мама.

— Я люблю тебя, дочка. А теперь дай мне отдохнуть.

Тэмулун рыдала. Оэлун закрыла глаза и задремала.

Когда она открыла глаза, дочери уже не было, но у постели стоял кто-то еще. Она пригляделась и увидела в полумраке лицо Мунлика.

— Я потерял сына, — сказал он. — Мне нельзя терять жены. — Придавленный горем, он согнулся совсем по-стариковски. — Мне надо было послушаться тебя. Другие мои сыновья совсем струсили. Что я буду делать без тебя?

Она была не в силах ответить ему.

— Я полюбил тебя с первого взгляда давным-давно, — сказал он. — Я знаю, что меня не сравнить с багатуром, но ты меня приободрила. Чем я буду без тебя?

Она с трудом подняла руку. Мунлик взял ее, опустил и поправил одеяло.