Дэни Вейд - Повелительница страсти

– К сожалению, в головном офисе все отменили. Как я предупреждал, решение о продаже утверждают наверху.

На мгновение у нее перехватило дыхание, но она заставила себя продолжить разговор:

– Но я думала, твой авторитет достаточно высок, и к твоему мнению прислушиваются.

– Мне жаль, дорогая. Видимо, я был недостаточно убедителен. Я собирался позвонить сегодня, но все зашло, – он взглянул на своего спутника, – в тупик.

Эва-Мари обхватила себя руками. Ее сердце гулко забилось в груди. К горлу подкатила тошнота. За последние пять лет она в одиночку справлялась со множеством проблем, но сейчас ей была необходима поддержка.

– Что это значит?

Мейсон шагнул вперед.

– Это значит, что я новый владелец поместья Хайятт.

Его слова прозвучали как приговор.

Этот мужчина заявил, что забирает то, что для нее составляет целый мир. Она даже не могла посмотреть ему в глаза.

Обернувшись к Клайву, Эва-Мари попыталась, чтобы ее слова не прозвучали умоляюще:

– Мне просто нужно немного больше времени.

– Слишком поздно.

Резкие слова Мейсона заставили ее съежиться, но она снова обратилась к Клайву.

– Но у моей кобылы вот-вот родится жеребенок… – произнесла она, затаив дыхание.

Клайв шагнул вперед, закрывая ее от Мейсона, и положил ей руку на плечо.

– Увы, этого хватит лишь на несколько платежей, – сказал он низким и твердым голосом. – И проблема появится вновь. Ты сделала все, что могла, Эва-Мари, но мы оба знаем, что ты только оттягиваешь неизбежное. Пришло время. Время отступить.

Она покачала головой. Эти слова звенели у нее в ушах. Время отступить, признать свое поражение. Поражение Мейсону Харрингтону. Ее отец скорее умрет…

На мгновение она почти поддалась слезам, которые пытались вырваться наружу последние шесть месяцев. Эва-Мари взглянула на конюшню в отдалении, на раскидистые деревья, под которыми она сделала свои первые шаги. В озере неподалеку она купалась и ловила рыбу. Окружающие поместье холмы в детстве были ее игровой площадкой, местом, куда она удалялась, чтобы пережить обиду, когда стала старше. Ее душа наполнилась воспоминаниями о временах, когда здесь было много служащих, лошадей, гостей…

Этого никогда больше не будет. Хотя она пыталась все исправить.

Каждый раз, когда она думала, что делает успехи, очередная неудача отбрасывала ее назад. Но сейчас пришел конец всему.

Эва-Мари перевела взгляд на Мейсона, ее поразил его самодовольный вид. Очевидно, он тоже мог много вспомнить об этом месте. Одна ее часть страдала оттого, что он ненавидит ее настолько сильно, что отбирает ее дом в качестве отмщения. Но другая – невыносимо хотела прикоснуться к нему, словно это могло ее утешить.

Она почувствовала себя такой одинокой.

– Итак, когда мы должны выехать? – пробормотала она, пытаясь быть практичной.

Мейсон обогнул управляющего и подошел ближе.

– Было бы здорово, если бы это произошло как можно скорее. Вы можете продолжить обсуждать детали с Клайвом, а я хотел бы осмотреть свою покупку.

Эва-Мари смотрела на жестокого, самодовольного человека, опять видя перед собой мальчика, которого она любила всем сердцем, юношу, которому она отдала свое тело, хоть и знала, что не сможет его удержать. И ей захотелось набраться смелости и ударить его по лицу.

Жестокое удовлетворение Мейсона от того, что он взял верх на Эвой-Мари и ее семьей, быстро превратилось в смятение, когда он вошел за ней в дом.

Пустота. Это слово первым пришло на ум, когда он огляделся вокруг. Казалось, великолепная картина лишилась всех своих деталей, кроме первоначальных широких мазков на холсте. Осталась только базовая структура – могучие стены, потолок с изысканной лепниной по карнизу, паркетный пол. Посеребренная мебель, обитая шелком, витражные двери с хрустальными ручками, массивный мраморный камин с чугунной решеткой тонкой работы оставались на своих местах. Исчезли декоративные китайские вазы и фарфоровые статуэтки, исчезли старинные пейзажи и зеркала в золоченых рамах. Голые полки и стены зияли пустотой, наполняя пространство грустью.

Они вошли в дом через боковую дверь, ту самую, через которую Мейсон проник в этот дом пятнадцать лет назад. По длинному коридору они прошли мимо столовой и большой гостиной, где устраивали приемы, миновали пару пустых комнат, а затем вошли в малую гостиную, окна которой выходили во двор. По всей видимости, в этой уютной комнате с мраморным камином и восточными коврами принимали только самых близких гостей.

При ближайшем рассмотрении Мейсон отметил, что роскошная дамастовая обивка на некогда новой мебели поизносилась, краска на углах кресел и стульев стерлась. Но больше всего впечатлили цветы. Не те в саду за французскими окнами, а те, что стояли в вазе на столе у дивана.

Он живо помнил множество цветов в замысловатых вазах, которые произвели на него впечатление своими красками и великолепием в его первый визит. Роскошные букеты были расставлены в большой и малой гостиных, в просторной столовой и во всех комнатах, в которые ему довелось заглянуть. Сегодня он заметил лишь один букет, да и тот красовался не в драгоценной вазе, а в простой стеклянной емкости. Сами цветы выглядели так, будто их сорвали в диком саду. Красивые, но было видно, что они выращены не в оранжерее и их не коснулась рука флориста.

Он как будто спустился с небес на землю.

В паре, сидящей у камина, Мейсон без труда узнал родителей Эвы-Мари, хотя они и постарели. Миссис Хайятт был одета как для приема гостей – впрочем, Мейсон и не ожидал ничего иного. Шелковая блузка, аккуратно уложенные волосы, жемчужное колье – все свидетельствовало о том, что эта женщина не вполне осознает реальное положение вещей.

– Что происходит? – спросил Долтон, и его раздражающе громкий голос напомнил Мейсону о трудовых буднях в конюшнях Хайяттов. – Клайв, почему ты здесь?

Управляющий поздоровался с супругами и отступил назад, чтобы позволить Эве-Мари приблизиться. Мейсон с удовлетворением подумал, что сейчас он будет свидетелем падения великих и могучих Хайяттов. Тех самых, что разрушили его семью.

– Мама, папа, – начала Эва-Мари тихо, но Мейсон уловил дрожь в ее голосе. – Банк продал поместье.

Горестный вздох миссис Хайятт перекрыли проклятия Долтона.

– Как это возможно? – требовательно спросил он. – Клайв, объясни!

– Папа, ты знаешь, как это произошло…

– Бред. Клайв…

– Это решение головного офиса, мистер Хайятт. Я ничего не мог поделать.

– Конечно, мог. Какой смысл иметь личного банкира, если он не может ничего сделать?

– Папочка. – Эве-Мари, по крайней мере, хватило духу на неодобрительное замечание. – Клайв делал все возможное, чтобы помогать нам все эти годы. Мы должны принять неизбежное.

– Бред. Я никуда не поеду! – воскликнул Дол-тон в раздражении и с силой стукнул тростью по деревянному полу. – Кроме того, кто мог купить такое дорогое поместье так быстро?

Клайв повернулся боком, давая Долтону возможность увидеть Мейсона.

– Это Мейсон Харрингтон из Теннесси. Он и его брат начали процедуру покупки сегодня утром.

– Теннесси? – Долтон прищурился и посмотрел на Мейсона. Пульс Мейсона заметно ускорился. – Зачем кому-то из Теннесси нужно имущество в Кентукки?

Чувствуя прилив адреналина, Мейсон сделал несколько шагов в центр комнаты и произнес уверенно и несколько развязно:

– Я занимаюсь разведением скаковых лошадей, а поместье Хайятт, на мой взгляд, идеально подходит для этой цели.

Удивление на лице Долтона сменилось приступом ярости. Мейсон ощутил удовлетворение.

– Я знаю тебя, – зарычал Долтон, наклонившись вперед в своем кресле, не обращая внимания на сдерживающую руку жены на своем запястье. – Ты тот самый никуда не годный конюх, который положил глаз на мою дочь.

«Больше, чем глаз. Но я должен держать эту мысль при себе. Видишь, Кейн, я хорошо себя контролирую».

– На самом деле я кое на что годен. И это кое-что стоит несколько миллионов. – Мейсон сделал паузу, чтобы старик мог осознать его слова, а затем добавил: – И я уже не просто конюх.

Долтон устремил пронзительный взгляд на дочь, которая отступила, словно хотела спрятаться.

– Я говорил, что не позволю какому-то грязному Харрингтону оказаться ни в одной из моих кроватей. Этому не бывать.

– Мне не нужны ваши кровати, – заверил Мейсон. – Я куплю новые, дорогие и красивые. И поставлю их в комнаты, которые с этого дня принадлежат мне.

– Ты не получишь от меня ничего! – зарычал Долтон.

На этот раз Мейсон повторил его тон в тон:

– Вы уверены?

Глаза Долтона округлились, когда он осознал, что этот Харрингтон – не ребенок, который будет покорно сносить оскорбления.

– Такой, как ты, никогда не справится с этими конюшнями, – проревел он. – Ты обанкротишься через год!

– Может быть. А может, и нет. Но это решать мне, – губы Мейсона искривила самодовольная улыбка, – не вам.

По наливающемуся кровью лицу Долтона Мейсон понял, что ему удалось его задеть. С неимоверной силой старик сжал подлокотник кресла и начал медленно подниматься.

– Долтон, – предупредительно прошептала миссис Хайятт.

Но старик был слишком возмущен, чтобы прислушаться к ней, если он вообще ее слышал. Мейсон почувствовал, как его ликование по случаю победы над монстром исчезает, когда Долтон сделал шаг вперед… а потом рухнул на пол.

Кто-то закричал, возможно, мать Эвы-Мари. Все бросились вперед, кроме Мейсона, застывшего в растерянности.

С помощью Клайва женщины подняли Долтона и помогли ему сесть.

Стоя на коленях рядом с отцом, в пыльной футболке и поношенных штанах, с волосами, собранными в пучок, Эва-Мари все равно была похожа на принцессу. Неожиданно она подняла глаза и посмотрела на Мейсона.

– Вы не могли бы оставить нас на какое-то время? Пожалуйста, – сказала она тихо, не сомневаясь, что он сделает так, как она просит.

Он никогда не был в состоянии сопротивляться ее темно-синим глазам, полным невысказанных слов.

Мейсон вернулся в холл и не мог отделаться от впечатления, что брат оказался прав. Не так он это представлял… Совсем не так.

Не было никаких сомнений в том, как он относится к ней после всех этих лет. Впрочем, ее должно утешить, что он не совсем забыл ее.

У Эвы-Мари было ощущение, что Мейсон доставит ей немало хлопот в самое ближайшее время. Однако конфликтовать с ним она не желала, а потому постаралась наладить… дипломатические отношения.

– Поздравляю, Мейсон, – произнесла она, неспешно подходя ближе и стараясь не обращать внимания на его ставшие такими широкими плечи.

Он отвлекся от осмотра столовой и повернулся к ней лицом, высокомерно приподняв бровь:

– С чем?

– Очевидно, в твоей жизни все хорошо, если ты в состоянии себе позволить…

– Не позволять помыкать собой людям просто потому, что у них больше денег?

Она замерла. Его слова все прояснили – вот как Мейсон воспринимал свою юность и их расставание.

Он дал ей понять еще кое-что: он собирался получить удовольствие от данной ситуации.

– Итак, что я могу сделать для тебя? – спросила она, хотя и предполагала, что он не собирался облегчить ее участь.

– Я говорил, что хотел бы осмотреться. – Он махнул рукой в сторону лестницы. – Показывай дорогу.

Эве-Мари не удалось получить передышку. Она почти физически ощущала его взгляд, когда показывала ему комнаты на втором этаже.

Осматривая дом, Мейсон не смог удержаться от критики:

– Не могу сказать, что мне понравилось то, во что превратился дом. Это какая-то новая версия минимализма?

Эва-Мари не стала возражать, так как в этом она была с ним согласна. Плачевное состояние семейных финансов нарушало ее эмоциональное равновесие каждый день. Однако слышать об этом от постороннего человека было неприятно.

Признаться, что она распродала все, кроме фамильных драгоценностей ее матери, чтобы продержаться на плаву? Его это лишь позабавит, даст еще один повод для насмешек. Эва-Мари не стала развивать эту тему, вместо этого она рассказала об узоре паркетного пола, привезенной издалека кафельной плитке и прочих элементах декора, на которые отец не жалел денег. Осознавать, что совсем скоро им придется покинуть родные стены, было горько, но, рассказывая об убранстве, она все еще чувствовала себя хозяйкой дома.

– Ты заключил очень хорошую сделку, – сказала она, пытаясь не давать воли эмоциям.

– Великолепную сделку, – признал он.

Они стояли в верхней части дома, у больших арочных окон, обращенных к конюшням и небольшому озеру в отдалении.

Мейсон изучал пейзаж.

– Садовник остался прежний?

– Его пришлось уволить, – пробормотала она. – В данный момент в поместье нет садовника.

– Это многое объясняет, – ответил он.

Пораженная его нарочитой бестактностью, Эва-Мари замкнулась еще больше. Хотя нечему было удивляться, он просто не мог обойти это вниманием. С первых его слов она ждала приговора.