Слава позвонила и сказала, что её не будет пару дней. Карина погрузилась в уже ставшее привычным холодящее напряжение тревоги, к которому добавлялось какое-то недомогание. А ночью её резко ударило ознобом, да таким, что кровать тряслась от её дрожи. Включив свет и отыскав в ящике с лекарствами градусник, она сунула его себе под мышку.

Тридцать восемь и пять...

За окном вьюжило, свет бра колол глаза, боль опоясывала надбровные дуги. Карина провалилась в лихорадочную полудрёму.

В университет она утром не пошла, вместо этого оделась потеплее и кое-как добрела до аптеки.

– Мне что-нибудь от гриппа...

– Девушка, прежде чем просить «что-нибудь от гриппа», надо бы сперва у врача побывать, – ответил противный голос вредной тётеньки-фармацевта.

Карина молча развернулась и вышла из аптеки. Ступеньки крыльца играли в чехарду под ногами, а ветер гудел тягучими, обступающими со всех сторон колоколами. Церковный звон наполнил голову.

Очнулась она в сугробе. Люди шли мимо. Наверно, думали – пьяная.

Карина умылась снегом и кое-как поднялась. Её шатало от слабости, ноги выписывали кренделя. Заметив полицейскую машину, она из последних сил постаралась изобразить твёрдый шаг, чтоб, не дай Бог, стражи порядка не прицепились. Ещё этого ей не хватало для полного «счастья». Кажется, получилось пройти. Сотрудники в её сторону даже не смотрели.

Градусник показал тридцать девять и шесть. Карина порылась в аптечке, нашла аспирин, приняла и залезла под одеяло. Мозг, казалось, вытекал из ушей на подушку.

Часа через два её прошиб пот, полегчало, но голова всё так же раскалывалась. Карина заварила чай с лимоном.

А на следующее утро зазвонил телефон. Незнакомый номер... Вещее сердце ёкнуло, запела, заныла в душе струнка тревоги.

– Карин, привет, это дядя Виталик, – сказал мужской голос. – Ты только не волнуйся, ладно?

Гриппозный монстр по сравнению с этой сакраментальной фразой был просто невинной овечкой. В лёгких разом кончился воздух, а кишки превратились в глыбу льда.

– Слава жива, всё будет нормально. Просто в больничке она сейчас. Выкарабкается, ты не переживай.

– Что произошло? Что с ней? Как она? – Карина не узнавала своего голоса – простуженно-осипшего, огрубевшего.

Сдержаться не получилось – в следующий миг она уже тряслась от слёз.

– Всё будет нормально, моя хорошая, – успокаивал дядя Виталик. – Она пока в отключке. Но Славка не из тех, кто сдаётся. Всё будет тип-топ. Слышишь? Не реви там. – И спросил запоздало: – Что у тебя с голосом? Простыла, что ли?

– Грипп, похоже, – выдохнула-всхлипнула в трубку Карина.

– Вот ещё не хватало, – прицокнул языком друг и сослуживец Славы. – У нас Ленка тоже свалилась. Ты там одна совсем, что ли? Давай, врача на дом вызывай срочно, а я Натахе позвоню. Может, заскочит к тебе.

– Слава, – неукротимо рыдала Карина. – Что с ней? Она очень тяжело ранена? В какой она больнице? Я приеду...

– Тш-ш, – ответил дядя Виталик. – Всё будет путём. Не надо никуда приезжать, тебе лечиться надо.

Так он и не сказал Карине, в каком состоянии Слава. Наверно, не хотел волновать, но получалось только хуже: неизвестность затянулась на горле удавкой. Вскоре приехала Наташа – озабоченная и расстроенная, но деловая и неугомонная. Она сразу захлопотала вокруг Карины, выставила на стол банку засахаренной малины и заварила чай с липовым отваром.

– Наташа, что со Славой? – уже не в силах рыдать, простонала Карина.

Та только гладила её по голове.

– Кариночка, я знаю не больше твоего. Думаешь, мне Виталик что-то сказал? Нифига он не сказал... Пробурчал что-то и трубку бросил, некогда, мол, ему. Давай-ка, лучше чай с малиной пей.

– А Лена... – вспомнила Карина. – Она же тоже болеет...

– Не беспокойся, Ленка с бабушкой осталась. А вот о тебе даже позаботиться некому...

Наташа, пухленькая, крепкая, с коротеньким озорным хвостиком на затылке и с ямочками на щеках, совсем не походила на стройную, высокую, красивую маму Карины и была намного моложе, но от её ласки почему-то надрывалось сердце. Хотелось к ней прижаться, как к родной. Карина прильнула к её мягкой, прохладной ладони своим пылающим лбом.

– Ого, да ты прямо горишь! – обеспокоилась та. – Давай-ка температуру измерим... Где у тебя градусник?

– На тумбочке...

Ртутный столбик застыл на отметке ровно в тридцать девять градусов. Наташа позвонила в поликлинику и вызвала врача, потом колобком укатилась на кухню и принялась там хлопотать. В два счёта сварганив куриный супчик с вермишелью, она принесла тарелку Карине.

– Давай-ка, покушать надо. Хоть пару ложечек.

Супчик был просто загляденье: золотой, наваристый, с яркими пятнышками морковных звёздочек, но Карину подташнивало, и она не смогла осилить и половины порции. Наташа дождалась врача, а потом сбегала в аптеку за лекарствами. Карина только простонала:

– Наташ... Там у меня в сумочке... кошелёк. Деньги за лекарства. Возьми, сколько надо.

– Да ну тебя, какие деньги! – отмахнулась та.

Она запихнула Карине в рот все положенные таблетки, а потом ушла на кухню с телефоном. Карина напряжённо вслушивалась, но расслышать ничего толком не получилось. Сердце висело в груди тяжёлым, холодным мешочком с песком.

Наташа вернулась задумчиво-печальная, со вздохом села на стул.

– В общем, Виталик сказал, что Слава потеряла много крови, состояние стабильно тяжёлое. Она сейчас без сознания. Взрыв гранаты. Виталик далеко был, его не зацепило, а вот командир их погиб.

Эти новости легли на душу мертвящим грузом. «Взрыв гранаты» – обжигающее, страшное, разносящее душу и тело на куски... Карина корчилась от боли, грудь заклинивало на вдохе.

– В какой она больнице? Я хочу к ней пойти... – Голос так охрип, что еле слышался, сипел и скрипел, словно искажённый компьютерной программой.

Наташа вытаращила глаза:

– Какое «пойти»! Тебе в постели лежать надо и таблетки глотать! Ещё Славу своим гриппом заразишь... Ей и так досталось, не хватало только вирусов для полного комплекта!

Большие перепады температуры изматывали: утром – тридцать шесть и три, днём – снова выше тридцати девяти. Впрочем, скоро верхняя граница пошла на спад. Когда снова позвонил дядя Виталик, выше тридцати восьми градусник не показывал.

– В общем, даю тебе Славу. Пять минут! Ей нельзя много говорить.

Карина изо всех сил старалась не разреветься, но стоило ей услышать неузнаваемо тихий, слабый голос, как слёзы тут же хлынули в три ручья.

– Каринка... Привет, моя маленькая, солнышко моё...

Слава еле ворочала языком. Поговорить им удалось всего пару минут: дядя Виталик забрал телефон и отчитал Карину за «нюни», которыми она только разволновала Славу. Она понимала его правоту, но от этого выговора у неё подскочила температура. В груди горела невыносимая горечь. К вечеру градусник показал тридцать девять и восемь. Тело горело сухим, давящим жаром, дыхание отрывисто и поверхностно срывалось с пересохших губ. Где-то за пеленой адского огня Наташа ругала мужа по телефону:

– Ты чего на Каринку так жёстко наехал?! Её аж заколбасило! Забыл, что девчонка болеет? Ей и так хреново было, а теперь вообще расклеилась! Температура под сорок подскочила! Как бы скорую вызывать не пришлось!

Комната бормотала страшными голосами, ядовитый глаз люстры жалил и колол, а потом её потащили куда-то по длинному, нескончаемому, как кишка, коридору. Её швыряли, пинали, варили в каком-то котле. Вращали вместе с кроватью в центрифуге. Били тазиком по голове.

Утро выпустило из неё остатки кошмара, пробившись под веки серой иглой зимнего света.

– Ну и напугала ты нас! – склонилась над ней Наташа. – У тебя сорок с половиной было! Скорую пришлось вызывать... А они тебя в больницу забрали. Ну, Виталик у меня дождётся! Я ему башку откручу!

На соседних кроватях кто-то кашлял и ворочался, в руке Карины торчала приклеенная пластырем игла капельницы.

– Не надо, Наташ... Не кричи на него, ему тоже несладко. Он за Славу волновался. И командира потеряли они, не забывай. – Слабые, стянутые сухостью пальцы Карины тронули рукав белого свитера Наташи.

– И что? – не унималась та. – Ещё б чуть-чуть – и тебя могли потерять! Врачи сказали, ещё б на полградуса выше – и всё, нервные клетки в мозгу начали бы погибать! Капец какой-то вообще... Ох, едрён батон! – Наташа приложила ладонь ко лбу, измученно выдохнула. – Что-то все кругом расклеились... И ты, и Ленка, и Славка. Ещё не хватало мне свалиться с вами за компанию!

Она вздрогнула от телефонного звонка.

– Фуф! Господи... Кто там ещё? А, вот и Виталик, лёгок на помине. Алё... Где? В больнице, где. Нет, со мной ничего. А вот Каринку ночью на скорой увезли. Сорок и пять. Судороги были, бредила. У неё я сейчас... Как? Да хреново, как ещё... Нет, Славе ни в коем случае не говори! И к ней не ходи, у тебя ж на морде всё всегда написано, даже притвориться не сумеешь... Не играть тебе на подмостках, да.

Разговаривала Наташа устало: видно, у самой уж сил не осталось со всеми этими больничными приключениями, да и ночь бессонная выдалась.

– Наташ... Иди домой, поспи, – прошептала Карина.

Та только махнула рукой. Дома у неё болела Лена – какой там сон.

Вечером в палату зашёл дядя Виталик с огромным букетом и пакетом фруктов. Пол-лица скрывала медицинская маска. Присев на край постели Карины, он долго молчал и вздыхал, скрёб щетинистый затылок.

– Золотце, ты уж прости меня, дебила... Я из-за всего этого сам не свой... Командир-то наш, Батя... Эх.

– Я знаю, дядь Виталь. – Карина добралась полуживыми пальцами до его рукава.

Он, сдвинув маску, сграбастал её тоненькую девичью кисть своими ручищами и поцеловал.

– Ты только Славе не говори, что я в больнице. Не надо её волновать, – попросила Карина.

Не волновать не получилось. Телефон Карины остался дома, а Слава в следующий визит Виталика снова хотела с ней поговорить хоть минутку. Пришлось объяснить, почему Карина не сможет подойти. Сеанс связи пришлось отложить на следующий день.

– Каринка, маленькая моя, ты только поправляйся там, ладно? А за меня не переживай.

Слёзы лишь чуть-чуть увлажнили измученные лихорадкой веки, Карина улыбалась. Всем сердцем она посылала Славе эту улыбку сквозь февральское вьюжное безвременье, и та невидимым тёплым мостиком соединяла две больничные койки.

– Слав, всё нормально... Мне уже лучше, правда. И ты тоже не волнуйся.

До слуха Карины долетел еле слышный вздох.

– Угораздило же нас с тобой так...

Они не могли не переживать, не волноваться друг за друга. Тёплая ниточка, связывавшая их сердца, пульсировала жарким током любви.

*

Раннее утро, бездонно-тёмное небо, удушающе-колкий мороз. Огни аэропорта и Слава с сумкой и в зимней форме. Таким Карина запомнила отъезд любимой в шестимесячную командировку на Кавказ. Они прощались так же, как и встретятся потом – у автобуса. Слёзы застыли внутри ледышками и рвали сердце с каждым его ударом. Наташа провожала мужа без дочки: слишком рано и слишком холодно.

Крепкие объятия. Тёплый шёпот согрел ухо Карины:

– Как только долетим и устроимся – позвоню. Держись тут. Всё будет хорошо.

Слава выполнила обещание, и Карина услышала её голос – как ей показалось, чуть простуженный. А может, связь барахлила.

Декабрь – предновогодний месяц. Праздник мигал гирляндами и звенел суетной мишурой, но Карине один только запах мандаринов рвал душу. И конфеты, и мороженое... Потому что всем этим Слава баловала её. Купить самой и представить, что это Слава принесла?.. Это простреливало сердце навылет тоской.

Новый год Карина встречала с Наташей и Леной. «Никаких посиделок с подружками», – сказала Слава, да Карине и не хотелось. Она в последнее время держалась в своей студенческой группе особняком: разошлись у неё с подружками пути-дорожки и интересы. Прошлый январь выдался тяжёлым, но он же и повенчал их со Славой. Сначала этот студёный месяц разорвал и выжег Карину изнутри дотла, а потом сам и исцелил Славиным «люблю», теплом её сильных рук и «экзаменом», начавшимся под струями душа, а кончившимся в постели. Девственницей Карина не была, но заняться любовью с женщиной – любимой, нужной как воздух, единственной и самой лучшей на свете – ей предстояло в первый раз. Сначала всё шло как по маслу, Карина применяла проштудированную теорию на практике, но на третьем «вопросе» зажалась.

Её обожгло: новогодняя ночь, Дэн и клофелин. И Славино: «Сама я всё сделаю быстрее». Она приговорила Дэна к смертной казни, но судьба распорядилась иначе и не дала ей взять грех на душу. Дэн сел за наркотики.

Мышцы стиснулись корсетом, колени сами сомкнулись, ноги испуганно поджались, не впуская родную, любящую Славу – всё равно что дверь перед лицом захлопнуть, но боль ещё была жива. Раскаяние тут же полилось бурными потоками очистительных слёз. Любимая не обиделась, она всё чувствовала и понимала без слов, и это читалось в её на мгновение потемневших от воспоминаний глазах. Очутившись в тёплых объятиях, Карина утонула и растворилась в глубоких, головокружительно долгих поцелуях. Она сама не заметила, как расслабилась, разомлела и раскрылась, а Славе только того и нужно было. Она сделала всё осторожно, деликатно и нежно. Ощутив горячую, щекотно-влажную ласку её рта, Карина дёрнулась и закусила губу, но руки Славы придержали её успокоительно. Третий «вопрос» они одолели вместе. Первая брачная ночь состоялась победоносно.