Сердце уже простило. Оно обливалось тёплой кровью, а по щекам катились такие же тёплые слёзы.

– Я ни в чём тебя не виню, Слав...

– Карина... Не плачь, пожалуйста. Я сейчас приеду домой. Всё будет хорошо... Я скоро.

– Слав, не надо сейчас! – похолодела Карина. – Вы с дядей Виталиком очень долго и много пили, тебе нельзя за руль!

– Не волнуйся, солнышко. Мне, конечно, хреново с перепоя, но я уже трезвая. Скоро буду дома... Не плачь там, ладно? Всё, жди.

Карина принялась звонить Наташе – занято... Набрала Славу – «аппарат абонента...» Шагая из угла в угол, она кусала ногти от тревоги, звеневшей холодной струной. Снова набрала Наташу – и опять занято.

– Да что ж такое! – Карина бросила телефон на кровать, и тот пружинисто плюхнулся на одеяло.

Она не присела ни на секунду, покоя не знали ни ноги, ни душа. Чтоб успокоить дрожь в руках, принялась заваривать чай – рассыпала заварку, уронила дольку лимона, психанула. Поскользнулась на лимоне и стукнулась лбом о дверцу кухонного шкафчика; пытаясь устоять на ногах, смахнула на пол сахарницу. Шёпотом матерясь, она отправилась за веником и совком... И узнала, зачем на самом деле нужны мизинцы на ногах – чтобы цепляться ими за всю мебель в квартире. Дабы прекратить этот поток несчастий, Карина просто села в прихожей на пол у стены и обхватила колени руками. Босым ногам отчего-то стало зябко, хотя жаркий летний вечер перетекал в душную ночь.

Поворот ключа в замке – и сердце упало в тёплую бездну облегчения, а ноги пружинисто подбросили Карину. Увы, слишком сильно. Стоило шевельнуться, как чёрная полоса тут же выскочила из-за угла снова, превратив радостный подскок Карины в прыжок вратаря. Вот только ловила она не мяч, а вешалку. Ухватившись за крючок, она сорвала один её конец с гвоздика и растянулась на полу поперёк узкого прохода, а сверху шлёпнулся ворох одежды. И в довершение всего открывающаяся дверь задела голову Карины – к счастью, не слишком сильно: одежда смягчила удар.

– Господи... Карина!

Присев на корточки, Слава принялась выпутывать девушку, а та, закрыв лицо руками, тряслась в истерическом смехе.

– Кариночка... Что с тобой? – Ладони Славы гладили её по растрёпанным волосам, по плечам.

– Это какой-то капец! – сотрясалась та. – Всё... Мне больше нельзя двигаться... Иначе, по логике, дальше должен произойти взрыв!

Кое-как с помощью Славы она поднялась на ноги. На кухне – будто Мамай прошёл. Всё это нужно было убирать, но Карина в изнеможении опустилась на табуретку.

– Что тут случилось? – недоумевала Слава.

– Полоса неудач, – простонала Карина. Даже смеяться сил уже не осталось.

Как ни странно, в груди стало легче: наверно, таблетка-смешинка помогла, пробив кокон боли. А Слава, присев перед нею, сгребла её в объятия и жарко прошептала-выдохнула на ухо:

– Как хорошо слышать твой смех...

Ей очень не помешало бы принять душ – Карина чуяла это носом, но все слова растаяли, как сахар в горячем чае. Виноватая нежность объятий отодвигала на задний план стеклянноглазую память и боль в руке.

– Ты опять заколку потеряла. – Слава достала из кармана зажим и вложила Карине в руку.

– Я её специально оставила Наташе. Для тебя. – Карина поднесла зажим к лицу Славы, будто бы желая загипнотизировать её им.

Та приблизила нос, вдохнула.

– Она пахнет твоими волосами. Тобой. Самый прекрасный запах на свете. Вот только носить мне её не на чем. – Слава с усмешкой щёлкнула зажимом по своему короткому ёжику.

Чувствовала она себя, мягко говоря, неважно, но всё-таки разделась и забралась в ванную. Зажурчала вода, а Карина принялась за ликвидацию последствий своей «полосы неудач». На кухне она подмела, а вешалку надо было ремонтировать. Это она оставила Славе.

На её запястье остались синяки – от Славиных пальцев. Но о своей боли не хотелось думать: она жаждала понять, что скрывалось за этим новым шрамиком через бровь. Слава, пахнувшая гелем для душа и зубной пастой, лежала на диване уже в чистой футболке и лёгких домашних брюках. Её лицо, загоревшее на реке за эту неделю до оттенка тёмной бронзы, казалось усталым и больным. Она как будто задремала, а Карина сидела рядом, всматриваясь в шрам. Действительно ли по пальцам начинал бежать стальной холодок, когда они зависали в воздухе над ним? Или виной тому было слишком богатое воображение? Карина скользнула пальцами по прохладной, покрытой чуть заметной испариной коже.

Глаза Славы открылись, словно она и не дремала вовсе, и сердце Карины опять окунулось в морозное веяние взгляда – странно пристального, немигающего. Она выбросила вперёд руку с зажимом, умоляя про себя: «Хоть бы сработало...» Рука Славы легла сверху, пальцы стиснулись так, что края заколки больно врезались Карине в ладонь. Волна инея прокатилась по спине. Неужели опять?..

Она высвободила руку и убежала в ванную, закрылась изнутри. Сердце грохотало, сжимаясь до боли, а в голове трепыхалась обречённая мысль: выбить эту дверь Славе – раз плюнуть.

– Карина, – послышался с той стороны усталый голос Славы. – Не надо бояться. В трезвом уме я никогда не причиню тебе зла. Мне просто... нельзя пить. Ни капли. И я не буду, обещаю. От этого только хуже... Зря мы так с Виталиком, конечно. Это он из-за меня... Поддержать меня хотел. И ничего лучше не придумал. Хреново всё вышло, да. – Слава помолчала, вздохнула и добавила совсем тихо и печально: – Карин... Не прячься, прошу тебя. Выйди. Мне без тебя ни жить, ни дышать не хочется. Если ты будешь шарахаться от меня, что же за жизнь будет? Я и так чувствую себя чудовищем...

Больше Карина не могла слушать это: сердце уже давно само вышибло дверь и рвануло туда, к Славе. Задвижка щёлкнула, а в следующий миг Карина обняла любимую что было сил и уткнулась в её пахнувшую чистотой футболку мокрым от слёз лицом.

– Славочка... Ты не чудовище. Ты... ни в чём не виновата.

– Виновата. – Сильные руки Славы поднялись и тоже крепко обхватили Карину, щека прижалась к волосам. – Не надо было нажираться до поросячьего визга и потери контроля над собой.

– Слав... Расскажи, что там случилось. – Карина вскинула лицо, подняла руку, чтобы снова дотронуться пальцами до шрамика.

Слава перехватила её за запястье, но мягко, чтобы не напугать, как пару минут назад. Чмокнула в тыльную сторону кисти.

– Не надо, принцесса. Лучше не трогай.

Она вернулась в комнату и устало опустилась на диван, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Карина присела около неё на мягкий подлокотник. Шрамик был совсем рядом, дышал холодом, но она уже не могла просто так отпустить его, оставить в покое. То, что пряталось под ним, мучило Славу. Склонившись и почти касаясь его губами, Карина прошептала:

– Слав... Прости, что лезу в душу, но это нельзя в себе носить, иначе будет только хуже. Я не знаю, что там произошло, но чувствую какую-то травму в тебе. По-хорошему, тебе нужна реабилитация, но ты же к врачам не пойдёшь, я знаю... Ведь я доверилась тебе, рассказала, что случилось в ту новогоднюю ночь. Так и ты доверься мне. Ты поддерживала меня тогда, была рядом, лечила меня своей любовью. Позволь мне сделать то же самое для тебя. Просто представь, что я врач. Но в отличие от обычного врача, чужого для тебя человека, я ещё и люблю тебя.

Слава открыла глаза. В них не было того жуткого стеклянного блеска – только утомлённая, измученная нежность. Пригнув голову Карины к себе, она тепло поцеловала её в губы, вздохнула.

– Доктор ты мой родной... Не надо никаких врачей, я справлюсь. Ты моё самое лучшее лекарство. Ты – моя путеводная звёздочка. Только мысли о тебе и поддерживали меня там, грели, спасали.

Сердце обливалось горьковато-счастливыми слезами, но Карина улыбалась. Она прильнула щекой ко лбу Славы, чмокнула в нос.

– Заварю-ка я чай, вот что. – И добавила со смешком: – Надеюсь, моя полоса невезения кончилась, и я больше ничего не рассыплю, не сломаю и не взорву.

Слава едва заметно улыбнулась – опять словно бы пунктиром. Всё сердечное тепло мерцало в глазах.

Карина бросила к чайному листу щепотку чабреца, мелиссы, ромашки. Больше никаких неприятностей не случалось: она не разбила чайник, не ошпарилась кипятком, не поранилась, отрезая ломтики лимона – словом, заварка чая прошла благополучно. Правда, напоследок она чуть не бросила в кружки по чайной ложке соли вместо сахара, но вовремя спохватилась и погрозила пальцем недоразумениям:

– А ну-ка, цыц! Хватит.

В шкафчике обнаружилась давно завалявшаяся плитка тёмного шоколада с орехами и изюмом, про которую Карина совсем забыла. Она не припоминала, покупала ли шоколадку сама; губы растягивались в нежной улыбке при мысли, что это Слава опять баловала её. Наверно, ещё до этой злосчастной рыбалки купила и подбросила в шкафчик сладкий сюрприз.

Карина принесла кружки с чаем в комнату, устроилась с ногами на диване рядом со Славой, развернула шоколадку.

– Спасибо, принцесса. – Слава отхлебнула глоточек.

Карина сладкими от шоколада губами потянулась к ней, и та с тягучим наслаждением и нежностью ответила на поцелуй.

– Наташа видела, как мы с тобой целовались, – вспомнила Карина. – Она уже давно догадывалась, просто молчала, чтоб не смущать.

– А я Виталику призналась, – усмехнулась Слава. – В самом начале, когда мы ещё не до полного беспамятства нахрюкались, но были уже порядком подогретые. Набралась храбрости и... сказала, что ты не сестрёнка мне, а любимая.

– А он что? – чуть напряглась Карина. Шоколадный ломтик замер у неё за щекой.

– А он сказал: «Выпьем за наших жён!» – И Слава приподняла свою кружку с чаем, словно бы в тосте.

– Дядя Виталик – твой настоящий друг. – Карина придвинулась ближе, сократив пространство между собой и Славой до уютного, тёплого минимума. – Ну вот, теперь у нас нет от них никаких тайн. Знаешь, сразу как-то легче стало. Будто груз с души упал.

– Есть такое. – Слава задумчиво прищурилась, допила чай и съела ломтик лимона.

Она закинула ногу на ногу и скрестила на груди руки. Эта закрытая поза не располагала к доверительным разговорам. Карина поднесла к её рту кусочек шоколадки, и Слава с усмешкой приняла его губами. За угощением последовал новый поцелуй, и руки Славы переместились на талию Карины, скрещенные ноги тоже раскрылись.

Карина поднесла ладонь к шраму от пули на руке Славы.

– Тут я чувствую тепло, даже жар. Потому что рана огнестрельная. Там, на бедре, от осколка – тоже. А этот шрам, – Карина осторожно приблизила пальцы к Славиной брови, – холодный. Холодное оружие?

Лицо Славы окаменело, губы сурово сжались. Помолчав несколько мгновений, она ответила:

– Нож.

Это был первый шажок. Карина вознаградила Славу за него поцелуем в уголок рта. Она не давала ей снова закрыться, прильнув к её груди и обняв за шею.

– Я с тобой, Слав, – шепнула она. – Даже когда ты погружаешься в эти воспоминания, я рядом, как эта заколка. Обними меня... Чувствуй мой запах. Пусть он тебя успокаивает.

Руки Славы крепко стиснули Карину. Она дышала через нос напряжённо, сжимая зубы, потом уткнулась в распущенные волосы девушки, щекотно коснулась дыханием её шеи.

– До этой рыбалки воспоминаний-то и не было никаких. Так, какие-то обрывки. Вроде ножа этого. Память будто всё выбросила. Мне потом ребята рассказывали... Нас было пятеро – я и четверо парней. Мы попали в плен к бандитам. Нас держали в каком-то подвале, связанными по рукам и ногам. Уже через несколько часов нас освободили, но парням крепко досталось. Их били, поливали ледяной водой, прижигали сигаретами, душили пакетами, потом давали глотнуть воздуха и опять душили... Током били. До меня не сразу добрались. Сначала не поняли, что я немножко отличаюсь от остальных бойцов. Рост, форма, телосложение – похожее... Причёска – как у всех, «под новобранца». Это чтоб не очень выделяться, да и для удобства... А потом...

Слава смолкла, и в душу Карины ледяной змеёй заползла догадка, удушающе наваливаясь кольцами своего чешуйчатого тела:

– Слав... они тебя... как меня?

– Нет, солнышко. – Слава ткнулась носом ей в ухо, тихонько поцеловала. – Не успели: нас вытащили. Лицо мне собирались ножиком этим покромсать на ремешки, а потом уж... всё остальное. Виталик сам лично тому, кто меня полоснул, руку прострелил. Почти всю банду пришлось при задержании ухлопать, живыми они сдаваться не хотели. Троих только взяли, остальные в перестрелке с нашими полегли. Один из парней, которые со мной там были, умер, не дождавшись врачей, троих вертолётом в больницу увезли, а я отказалась. Пострадала не сильно: надо мной не успели основательно поглумиться, врезали только несколько раз и лицо покорябали. Осталась дальше служить. А память как отшибло... Будто кто-то вырезал оттуда тот день. Только со слов ребят и знала, что там было. Думала: ну и ладно, нечего и вспоминать. Домой приехала – ещё не помнила. А потом выбрались с Виталиком на речку... ну и как будто ларчик открылся. И пошли кадры эти. Мы напиваться-то и не собирались, Виталик сначала всего одну «ноль семь» взял на двоих. Её мы хотели потихонечку, врастяжку «уговорить» и харэ на этом. А потом... – Слава закрыла глаза, словно этот рассказ её измотал до дрожи век и дыхания. – Пошёл «фильм». Так захлестнуло, что не вздохнуть. Нужно было как-то отключить себя... Ну, как телевизор, чтобы картинки эти не показывались больше. Вот только ни хрена отключить это не получилось. Нажраться вдрызг – да, а «кино в голове» всё крутилось, сколько ни пили мы. Под конец я уже не понимала, где я, кто я... Вроде на речке, а вроде в том подвале. И бандюганы эти мне лицо режут. Ко мне вообще нельзя подходить было тогда, чтоб не попадаться под горячую руку... Я за себя не отвечала. От слова «совсем». А вы с Наташкой сунулись... Ну, и чуть не огребли по полной.