– Должна тебе сказать, Джеймс, – непререкаемым тоном заявила она, – я была очень разочарована, узнав, что ты часто бываешь в этих ужасных салунах! – Элизабет недовольно поджала губы. – А пьянство, как тебе известно, великий грех! И недостойные люди, которые предаются этому пороку, угодят прямехонько в ад! Помню, в тот самый день, когда ты явился за полночь и так отвратительно вел себя, ты тоже был пьян. На этот раз я тебя прощаю, потому что верю всей душой... – она ловко впихнула в него полную ложку, – что тобой двигала лишь слабость характера. Но надеюсь, что ты эту ошибку не повторишь. Никаких оправданий, сэр! Мне стыдно за вас, очень стыдно!

– Прости, Бет, – невнятно пробормотал он, и во рту у него снова оказалась ложка. Но в глазах Элизабет вспыхнул гнев, и Джеймс вдруг почувствовал себя гадким шалунишкой, который заслуживает хорошей порки.

Она продолжала отчитывать его, не обращая ни малейшего внимания на его жалкие попытки оправдаться. А Джеймс давился бульоном, мечтая только о том, чтобы эта пытка наконец закончилась.

– Надеюсь, сэр, урок пойдет вам на пользу, – сурово сказала Элизабет, и Джеймс облегченно вздохнул, услышав звяканье пустой посуды. – Если бы мы все еще были мужем и женой, мистер Кэган, то, уверяю вас, в эту самую минуту все запасы спиртного в доме, включая и ваш любимый испанский шерри, отправились бы прямиком в выгребную яму! – Элизабет встала. – А если бы вы и после этого осмелились выпить хоть каплю, то я встретила бы вас на пороге ручкой от метлы!

Она скрылась за занавеской, и через мгновение оттуда послышались громыхание кастрюль и сердитое ворчание Джеймс насторожился. Скоро Элизабет вернулась с тазиком и чистым полотенцем в руках. Брови ее все еще были нахмурены. Она с суровым видом откинула одеяла, и Джеймс немедленно догадался, что она намерена сделать. Увы, он был еще слишком слаб, чтобы возражать, а потому молча подчинился.

– Прости, Бет, – пробормотал он в раскаянии. И оба понимали: Джеймс сейчас просил прощения не только за доставленные ей хлопоты, а за все, в чем был перед ней виноват.

– И ты прости, – примирительно сказала она, – мне не следовало так на тебя набрасываться. В конце концов, это не мое дело.

– А жаль, – проговорил он, закрывая глаза. – Простишь ли ты меня, дурака, Бет?

Она вдруг уткнулась лицом ему в плечо и прошептала:

– Я так испугалась. – Джеймс почувствовал, как ее слезы обожгли ему кожу. – Мне показалось, ты умираешь. Джеймс, не смей никогда больше так меня пугать!

Он с трудом поднял руку и коснулся ее волос.

– Ни за что, милая! Клянусь тебе! Только не плачь, пожалуйста! И прости меня за все.

Элизабет сердито шмыгнула носом и снова принялась обтирать его влажным полотенцем.

– И ты меня прости, – буркнула она уже спокойнее. – Просто я немного устала. Твоя рана... – Она осторожно коснулась повязки. – Так не больно?

– Немного.

– Как только закончу, дам тебе немного лауданума.

– Спасибо за все, – прошептал он. – Зря я сюда пришел. Это... это неправильно.

– Не глупи!

В этом вся Элизабет, подумал он через несколько минут, когда она решительно всунула ему в рот лекарство. Попробуй возрази! Всегда точно знает, как поступить. На нее можно положиться.

Джеймс сжал ее руку, чтобы не дать ей исчезнуть.

– Побудь со мной хоть немного. Она с улыбкой устроилась поудобнее.

– Конечно. Может, лучше поспишь? А я спою тебе колыбельную.

Словно больному ребенку, подумал Джеймс.

– Лучше расскажи мне, как вы ехали в Калифорнию. Улыбка ее мгновенно увяла, в глазах отразился испуг.

– Но это неинтересно... Лучше давай я расскажу тебе о Теннесси!

– Бет, – он опустил глаза, – почти два года ты сидела против меня за столом, а я рассказывал тебе о Кэганах. Держу пари, ты знаешь про нашу семью все-все. Теперь моя очередь узнать побольше о Беках.

– Но я и так тебе уже все рассказала. Когда мы ездили на могилу к Джону Мэтью. Помнишь?

– А мне бы хотелось послушать еще! – Он ободряюще сжал ее руку.

– Не так-то это просто, Джеймс.

– Знаю, милая. Но пусть это будет вместо колыбельной, ладно?

– Ну... а что ты хочешь знать?

– Начни хотя бы с того, как заболела твоя матушка.


На следующий день Джеймс проснулся, чувствуя себя совсем другим человеком. Он заснул как убитый, недослушав и половины. Тяжело было ощущать боль в го – лосе Элизабет, когда она рассказывала о тех, кого любила, и все равно он был доволен – наконец-то ему удалось понять, почему Элизабет именно такая, какая есть.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь, Билл? – спросил он дока Хедлоу, который с глубокомысленным видом разглядывал его рану.

– М-м-м... что ж, неплохо. Жар спал, рана чистая. Да и выглядишь ты прекрасно. Видно, Элизабет неплохо потрудилась.

– Это точно. Все-таки она необыкновенная женщина, верно, док?

– Да, Джим. Тут ты попал в самую точку. Конечно, это свинство по отношению к ней, но я был бы спокоен, побудь ты здесь еще пару дней. Не хочу рисковать, понимаешь? Можешь считать, что я предписываю это как врач. Если рана разойдется, я ни за что не ручаюсь. Спроси Элизабет, не возражает ли она, если ты останешься еще ненадолго. Ты уж извини, Джим.

Джеймсу стоило большого труда скрыть охвативший его восторг. А Элизабет, делая вид, что хлопочет у плиты, кусала губы, чтобы спрятать улыбку.


– Джим! – Хрипловатый голос Мэгги иглой вонзился в его затуманенное сознание. Нежные пальчики сжали его руку, и Джеймс улыбнулся, еще не успев открыть глаза.

– Привет, – пробормотал он. – Бет предупредила, что ты зайдешь. Ну и как я тебе?

Она выглядела восхитительно: свежая, безукоризненно элегантная, впрочем, как всегда. Сегодня на ней было розовое с вишневой отделкой платье. Только лицо ее было грустным.

– Что-нибудь случилось, Мэгги?

Взгляд ее огромных голубых глаз стал вдруг каким-то странным.

– Ничего, – поспешно пробормотала она. – Совсем ничего... просто переволновалась за тебя. Знаешь, вздуть бы тебя хорошенько, да рука не поднимается! – Она осторожно тронула белевшую на его груди повязку. – Проклятый идиот!

– Виноват, Мэгги. Ты уж прости, что перепугал тебя до смерти. – И тут до него дошло, что в доме как-то необычно тихо. – А где Бет?

Мэгги вновь изменилась в лице – казалось, она вот-вот заплачет. Судя по всему, в душе у нее шла какая-то борьба.

– Я отослала ее. – Голос Мэгги стал жестким. – А потом, ей все равно нужно было кое-что купить. – Рука ее сильнее сжала его ладонь. – Джим, может, поедем в Вудсен-Хиллз? Неужели ты думаешь, что я не смогу ухаживать за тобой? Да лучше, чем эта девчонка! Лучше, чем кто бы то ни было в целом свете!

Ответ дался ему нелегко:

– Ну... док Хедлоу считает, что пока рановато двигаться. Мэгги опустила голову.

– Понимаю... конечно.

Джеймсу смертельно не хотелось начинать этот разговор, но тянуть дальше было нельзя. Нечестно скрывать от нее правду.

– Мэгги, дорогая, – мягко начал он, – нам нужно поговорить...

Но она его перебила:

– Послушай, Джим, конечно, в последнее время мы не очень-то ладили...

Мягко сказано, усмехнулся он про себя. Последнее время они только и делали, что ругались.

– ...но все будет по-другому. Обещаю тебе, дорогой! Я возьму себя в руки. Вот увидишь, я стану совсем другой! – В голосе ее было столько искренности, что Джеймсу оставалось только гадать, кого из них двоих она стремится убедить. – Я люблю тебя, Джим. Люблю, как никогда никого не любила! И не хочу тебя терять!

– Мэгги!..

– Я уже начала готовиться к свадьбе, – быстро продолжила она с напускным воодушевлением, которое почему-то страшило Джеймса. – Само собой, все будет очень скромно, не так, как мы раньше хотели, но все же лучше обвенчаться в Санта-Барбаре. У Смитсонов там прелестное имение, они будут рады, если свадьба состоится в их знаменитых садах. Разве это не чудесная мысль? А потом сядем на поезд до Лос-Анджелеса, а там – на пароход и махнем в Европу! Я еще не говорила тебе, что дала телеграмму мистеру Бренду и попросила все организовать? Так что нам предстоит замечательное путешествие: увидим все, о чем так долго мечтали, – Испанию, Италию и, разумеется, Англию! Просто чудо, верно? Все будет как в волшебном сне, я тебе обещаю!

По лицу ее катились слезы. Она глотала их и говорила, говорила без конца, а Джеймс гадал, знает ли она, что творится в его душе.

– Мэгги, мне кажется, лучше подождать...

– Мне уже пора, Джим. – Она торопливо чмокнула его в щеку и засуетилась в поисках своей сумочки и шелкового зонтика. Впрочем, она продолжала трещать без умолку: – Жаль, что не могу посидеть подольше, но у меня еще куча дел, а времени в обрез. Приду завтра, если твоя церберша не станет возражать. Когда она злится, с ней просто сладу нет. Сегодня чуть ли не с пистолетом в руках уговаривала ее пустить меня.

– Побудь еще немного, Мэгги.

– Извини, не могу. Не волнуйся, скоро вернется твоя драгоценная Бет.

– Проклятие, Мэгги, иди сюда!

Но она уже была у двери, когда та распахнулась.

– О, привет, Мэгги!

– Убирайся с глаз моих, негодяй!

– Я тоже рад тебя видеть, милочка! – Натан вежливо приоткрыл дверь, и Джеймс услышал, как он чертыхнулся сквозь зубы. – Женщины! – А мгновением позже – уже изменившимся, ласковым голосом: – Элизабет! Элизабет, любимая, ты здесь? Уж не сердишься ли ты на меня?

– Сердится, да еще как, если, конечно, у нее есть голова на плечах, – ворчливо ответил Джеймс.

Занавеска отлетела в сторону, и на пороге появился Натан.

– Ах ты сукин сын! Кстати, могу тебя уверить, сегодня вид у тебя не такой дохлый, как в прошлый раз!

– Вот и славно! – пробурчал Джеймс.

– Да? Ну что ж, попробуй выкини еще что-нибудь в этом роде, и я сам отделаю тебя так, что небо с овчинку покажется!

Джеймс хитро улыбнулся.

– Всегда говорил, что ты для меня вроде родной матери, Нат!

– Проклятие, так оно и есть! А когда думаешь выметаться отсюда? Док уже приходил? И куда подевалась Элизабет?

Тарахтит как всегда, усмехнулся про себя Джеймс.

– Ушла за покупками. А док забегал еще утром. Сказал, что лучше побыть здесь еще пару дней.

– Вот оно что, – задумчиво протянул Натан. – Понятно. Ну что ж... Может, тебе что-нибудь нужно?

– Нет. Бет возится со мной как с ребенком.

– Да, она такая. Да, кстати, не интересуешься, что об этом болтают в городе?

Джеймс состроил недовольную гримасу.

– С чего бы это? Меня больше интересует, что говорит Барни.

Натан только ухмыльнулся.

– А, Барни!.. Боюсь, ему еще долго не удастся поговорить, во всяком случае, пока что док Гейзер ему не разрешает!

– Док Гейзер? Дантист?

– Да. – Натан снова ухмыльнулся. – У старины Барни вдруг почему-то выпали и остальные зубы! Разве не странно?

Джеймс покосился на него.

– Проклятие, Нат!..

– Доку придется изрядно потрудиться.

– Сукин ты сын! А я-то еще убиваюсь, что свалял такого дурака! Да, кстати, ты знаешь, что этот ублюдок говорил про Элизабет?

Натан пожал плечами:

– Да чего только не болтают в городе обо мне и Элизабет! Надоело! Но будь я проклят, если позволю вот так подстрелить своего лучшего друга!

Джеймс судорожно стиснул его руку.

– Лучшего друга у меня не было, Нат! И прости за то, что я когда-то наговорил!

Натан рассмеялся.

– Ах ты, мерзавец! Ладно, Бог с тобой! Только постарайся больше не подставляться под пулю!

Они еще немного поговорили, и Джеймс начал устало зевать.

– Как ты себя чувствуешь, Джим? – с сомнением спросил Натан. – Что-то ты неважно выглядишь!

– М-м-м... да вот, побаливать стало, – скривился тот. Он попытался улечься поудобнее и сморщился от острой боли в груди.

В этот момент хлопнула входная дверь, и оба разом притихли. Судя по всему, на стол легла тяжелая сумка, и на пороге, развязывая ленты шляпки, появилась Элизабет. Она окинула мужчин внимательным взглядом.

– Давно ушла мисс Вудсен?

– С полчаса назад, – вскочив на ноги, быстро ответил Натан.

Элизабет придирчиво оглядела Джеймса.

– Что-то ты побледнел, и вид усталый. Давай-ка поспи. Или лучше вначале поешь.

– Угу.

– Сейчас испеку лепешки. Твоему желудку это не повредит.

– У него болит плечо, – робко вмешался Натан. Элизабет коротко кивнула.

– Ничего удивительно, – сердито фыркнула она, – когда от посетителей отбою нет! – И уже совсем другим, нежным голосом обратилась к Джеймсу: – Сейчас покормлю тебя, а потом дам лауданум. Его нельзя пить на пустой желудок.

Она исчезла за занавеской, и Натан устремился за ней, даже забыв попрощаться с Джеймсом. Тот устало прикрыл глаза, невольно прислушиваясь к их разговору.

– Элизабет, я пришел извиниться.

– В этом не было нужды.

– Нет. Я вел себя как осел, и мне очень стыдно. Ты простишь меня, любимая?