Рэдклифф - Повернуть время вспять

Почувствовав прикосновение губ Пирс к своей шее, Уинтер мгновенно растаяла. Патти кричала в микрофон, зрители безумствовали, и Уинтер тоже подхватило и унесло куда-то далеко, где она еще никогда не бывала. Выгнув спину и ни о чем не думая, она резко развернулась и обвила Пирс руками за шею. После этого Уинтер сразу запустила пальцы в волосы Пирс и впилась в ее губы с такой страстью, словно много лет изнемогала от желания.

Пирс ответила на этот поцелуй, не в силах сопротивляться. Все последние недели она мечтала поцеловать Уинтер. Жаркие и мягкие, ее губы оказались еще и требовательными. Когда язык Уинтер проник к ней в рот, Пирс почувствовала, как у нее на животе от невыносимого желания сжались мышцы. Но, услышав, как Уинтер застонала, и ощутив характерные движения ее бедер, Пирс посмотрела на них словно со стороны, превозмогая полыхавший в ее теле пожар, и поняла, что Уинтер слишком занесло. Пирс вдруг осознала, что остановить происходящее должна она, потому что только она понимала все последствия.

– Эй, – выдохнула Пирс, уворачиваясь от поцелуя и прижимаясь губами к уху Уинтер, – я теряю контроль.

– О Господи, я тоже! – простонала Уинтер, слегка покусывая шею Пирс. – Я хотела этого со дня распределения.

Пирс достала из кармана свои ключи и вложила их в руку Уинтер.

– Возьми мою машину, мне нужно пройтись.

Растерянный взгляд Уинтер блуждал по лицу Пирс.

– Но почему?!

– Сейчас уже не день распределения, – Пирс, уже подавшись вниз по лестнице, покачала головой, – мне нужно идти, Уинтер.

Уинтер откинулась головой на стену и закрыла глаза. Ее тело было охвачено желанием – Уинтер была не в состоянии рассуждать здраво, но в глубине души она понимала, что Пирс права.

Пирс прошла через небольшой вестибюль театра, игнорируя любопытные взгляды персонала, и толкнула дверь плечом. Она даже не накинула куртку, перебросив ее через плечо. Натиск разгоряченной толпы на концерте и неослабевающее возбуждение преследовали Пирс: ей казалось, что ее обложили со всех сторон. Было уже почти одиннадцать вечера, но Пирс не чувствовала холода, широкими шагами пробираясь по многолюдным улицам. Несмотря на зимнюю погоду, ночная жизнь в центре города и не думала замирать. Бутики, бары, тату-салоны и киоски быстрого питания встречались на каждом шагу. На улицах кучковались подростки, делая первые шаги во взрослую жизнь. Любопытные приезжие таращились по сторонам, местные жители чинно прогуливались, а Пирс бежала прочь.

Ее мозг сверлила одна-единственная мысль – между ней и Уинтер нужно как-то создать дистанцию. Ей необходимо восстановить пошатнувшуюся защиту. Пирс изначально подозревала, что пойти куда-то с Уинтер было рискованным делом. Она уже давно понимала, что обманывает саму себя. Пытается убедить себя в том, что ее влечение к Уинтер можно контролировать, а ее желание – сдерживать. Хуже и опаснее всего было то, что она вела себя так, будто Уинтер была для нее доступна. У Пирс не хватило духа просто уйти, зато теперь ей приходилось бежать. Пирс не знала, сколько времени ей потребуется для того, чтобы стереть из памяти жадные поцелуи Уинтер, ее охваченное огнем тело, прижимавшееся к ней, короткие стоны удовольствия, которые проникли в сознание Пирс со смертельной точностью хирургической стали, – гораздо глубже, чем что-либо прежде, понимала Пирс.

Она не глядя шла по улицам, на которых этим пятничным вечером было много людей, и едва обращала внимание на светофоры. Ее тонкая рубашка прилипла к груди, промокнув от пота, в который Пирс бросило от бурного желания и отчаяния. Ей почти казалось, что это кровь.

Университетская больница находилась в тридцати кварталах к западу от театра. Пирс потребовалось чуть больше получаса, чтобы добраться туда. Часто и тяжело дыша, с дрожащими руками и ногами, она вошла в больницу через главный вход и стала рыться в бумажнике в поисках пропуска, хотя в этом не было нужды. Все местные охранники давно ее знали. Если они и удивились, то не показали этого. Пирс сразу пошла к лифтам и поднялась в раздевалку. Там никого не было, как обычно в середине ночи. Все ординаторы были заняты либо на этажах, либо в операционных, остальные занимались экстренными вызовами, поступающими непрерывным потоком.

Трясущимися руками Пирс открыла свой шкафчик и разделась. Она надела чистую мягкую форму и поношенные, забрызганные кровью сабо и отправилась на поиски работы, которая помогла бы ей все забыть.

Сначала Пирс заглянула в отделение неотложной помощи, где внимательно изучила белую доску во всю стену, на которой маркером была нарисована таблица с именами пациентов, именами врачей, в чью смену пациент поступил, и с краткой информацией о жалобах. Напротив имени пациента значился номер отгороженной койки, куда его определили. Жалобы были самые разнообразные: боль в спине, кашель, ушная боль, болезненное мочеиспускание, боль в животе. О, боль в животе – то, что надо!

– Привет, Генри, – сказала Пирс, обращаясь к дежурному врачу, который накладывал гипс в процедурном кабинете. – Что там с болью в брюшной полости?

Грузный афроамериканец даже не повернул головы, продолжая ровно накладывать гипсовую повязку вокруг кисти пожилой женщины.

– Шестнадцатилетний баскетболист, говорит, что потянул мышцу в паху на тренировке пару дней назад. Но сегодня у него пропал аппетит и резко поднялась температура.

– Уровень лейкоцитов в крови?

– Высокий.

– Мда. Рентген?

Генри Уотсон выпрямился с гримасой на лице, но улыбнулся сидевшей в коляске седой старушке.

– Ну вот и все. Как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше. Мне долго придется носить эту штуку?

– Это решит ваш ортопед, но, мне кажется, месяц-полтора.

– Ничего себе! Мне будет трудно чистить дорожки, если их снова занесет снегом.

Генри сжал губы, чтобы не рассмеяться, и с серьезным видом кивнул.

– Да, в этом вам может потребоваться помощь.

Он похлопал женщину по плечу и махнул Пирс рукой, чтобы она вышла за ним в коридор. Когда они отошли на несколько метров от процедурного кабинета, Генри сказал:

– Надеюсь, в свои восемьдесят семь лет я тоже буду волноваться о том, как бы мне расчистить дорожку от снега.

– Ага, и я, – усмехнулась Пирс.

– Ты что вообще здесь делаешь? – спросил у нее Генри. – Я, конечно, вызвал хирурга для консультации, но никак не ожидал увидеть тебя.

Пирс пожала плечами.

– Да я так, мимо проходила.

– Ну-ну. Что ж, раз уж ты мимо проходила, почему бы тебе не осмотреть своими святыми руками живот этого парнишки, чтобы я мог его выписать? У нас все забито до следующей недели.

– Я о нем позабочусь.

Генри буркнул в знак благодарности и ушел, а Пирс отправилась на поиски карты больного. Отыскав карту, она быстро пролистала ее, чтобы убедиться, что она ничего не упустила. Затем Пирс пошла к баскетболисту по имени Родни Оуэнс. Представившись, она объяснила, что ей нужно осмотреть его живот.

Родни Оуэнс, высокий детина, покраснел, как свекла, и натянул тонкую простыню до подбородка.

– Вообще-то с моим животом все в порядке.

– Как же так? В твоей карте сказано, что у тебя боль в брюшной полости.

– На самом деле не совсем в брюшной полости, а скорее… ниже…

– Ниже – это значит, в паху?

Парень энергично закивал.

– Да, в паху, точно.

Пирс оперлась бедром о край каталки и запихнула карту под мышку.

– В паху – это на внутренней стороне бедра или в яичках?

– В них, – едва слышно произнес Родни.

– У тебя когда-нибудь были такие проблемы? Грыжа, например?

Баскетболист покачал головой.

– Какие-нибудь травмы за последнее время? Может, во время той тренировки несколько дней назад?

Родни снова качнул головой.

– Они опухли?

– Нет, – шепотом сказал он.

– Болит одно или оба?

– Только правое.

– Понятно. Давай сначала посмотрим на твой живот.

Парень отпустил простыню, и Пирс стянула ее до его бедер. Она вставила в уши стетоскоп от тонометра и приложила к верхнему левому участку брюшной полости, а затем стала передвигать металлический кругляшок по всему животу.

– Вроде бы все нормально, – сказала Пирс, бросив стетоскоп на столик. – Сейчас я буду надавливать тебе на живот, а ты будешь говорить, где тебе больно. Понял?

– Да.

Пирс снова совершила тот же путь, который до этого проделала стетоскопом, только теперь она с силой нажимала на живот и быстро отнимала пальцы. Родни лежал спокойно до тех пор, пока она не добралась до нижнего участка справа. При надавливании Пирс почувствовала, как мышцы пациента едва ощутимо напряглись. Она подняла на него взгляд.

– Здесь больно?

– Совсем чуть-чуть.

Пирс не чувствовала какого-то уплотнения, но небольшая припухлость все же присутствовала.

– Я быстро осмотрю твой пах, чтобы убедиться, что там нет проблем. Будет больно, скажи.

Родни не отрывал взгляда от потолка, пока Пирс ощупывала оба яичка.

– Не вижу здесь никаких проблем, – Пирс накрыла пациента простыней и стала мыть руки. – Твои родители здесь?

– Только мама. Мне кажется, она пошла за газировкой. Что со мной такое, как Вы думаете?

– Я думаю, что у тебя аппендицит.

– Но почему тогда мне больно… там, ну, вы поняли?

– Возможно, потому, что воспалившийся аппендикс давит на другие органы вплоть до тех самых. У нас это называется иррадиирующая боль.

– Так мне нужна операция?

– Похоже на то. Но это пустяковое дело, и через неделю ты уже будешь как новенький, – Пирс вытерла руки и бросила бумажное полотенце в корзину. – Я отыщу твою маму, а потом вернусь.

Через полчаса она уже везла Родни на каталке в операционную, надеясь, что удаление аппендикса с помощью лапароскопии поможет ей не думать о Уинтер. Ей было больно где-то очень глубоко внутри, но в отличие от Родни эта боль отдавала ей прямо в сердце.

* * *

– Боже, ведь это просто фантастика, да? – радостно прокричала Роуз, когда Уинтер, наконец, отыскала их с Уэйном в вестибюле театра.

– Да, было здорово, – согласилась Уинтер.

Роуз огляделась по сторонам.

– А где Пирс?

– Ей пришлось уйти, – Уинтер постаралась, чтобы ее голос звучал как ни в чем не бывало, но по выражению лица сестры поняла, что ей это не удалось.

Роуз что-то пробормотала Уэйну, потом взяла Уинтер за руку и потянула вниз по ступенькам. Уинтер постаралась собраться с силами: меньше всего сейчас, когда у нее в голове была полная мешанина, а тело казалось чужим, ей хотелось с кем-нибудь беседовать по душам. Еще ни разу в жизни она ни на кого так не реагировала. Ей не хотелось ни говорить, ни думать, пока она не придет в себя. Может, тогда она разберется в том, что наделала.

– Что происходит? – спросила Роуз.

– Ничего, правда ничего. Пирс просто надо было уйти. Она отдала мне ключи от своей машины, так что не волнуйтесь за меня и поезжайте домой.

Роуз потянула Уинтер в угол подальше от людей, которые потоком шли к выходу.

– Вы что, поссорились?

– Нет.

– Ты же с ней работаешь? Я не придала значения, когда ты сказала, что приведешь с собой подругу.

– Слушай, Рози…

– Если ничего не случилось, почему ты так убита?

– Мы можем поговорить об этом в другой раз? Я очень устала, дежурила вчера всю ночь, а теперь…

Роуз сложила руки на груди. Вид у нее был такой, словно она приготовилась к длительной осаде.

– Я не вижу тебя годами, и ты всегда слишком занята, чтобы поговорить со мной по телефону. Вы с Дейвом развелись, потом вдруг два месяца назад ты переезжаешь сюда, даже не предупредив меня. Мы встретились с тобой впервые за целую вечность, и сначала ты просто сияла от счастья, а теперь… – Роуз прищурилась и вгляделась в глаза Уинтер. – Ты сейчас расплачешься что ли? Ничего себе, что она тебе сделала?!

Уинтер почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и пришла в ужас от мысли, что прямо сейчас и правда разрыдается. Она никогда не плакала.

– Ничего она мне не сделала. Но, кажется, я сама натворила дел.

– Например? Господи, ты же не употребляла наркотики или что-нибудь еще в этом духе?

– Нет, что ты, – сказала Уинтер и чуть было не разразилась истерическим смехом. – Я сама не своя, я ее поцеловала, а она расстроилась.