Кэрол Мэттьюс - Повернута на тебе

– Я не привыкла к шумам, к кемпингу, – лепечу я. – Я напугана.

– Не надо бояться.

– На крыше моей палатки кто-то есть.

– Генета[37], – объясняет Доминик. – Эти животные очень симпатичные. Как ваши домашние кошки.

Если генета хоть немного похожа на моего домашнего котика, то мне надо бояться, бояться и бояться. Она же может войти и оторвать мне голову.

– Она не причинит вам вреда.

– Но, судя по звуку, это кто-то огромный.

А еще очень свирепый и с острыми зубами.

Я понижаю голос.

– А еще кто-то чавкает рядом с моей палаткой. Я слышу, как он дышит и как у него урчит в животе.

– Ааа, это, – улыбаясь, говорит Доминик. – Это бегемот.

– Бегемот? – взвизгиваю я. – Разве они не опасны из-за своих размеров?

– Да он уже ушел, – смеется Доминик. – Вы еще не привыкли к диким животным, Просто Дженни. Оставьте их в покое, и они не причинят вам вреда. Наслаждайтесь их присутствием.

– Хорошо.

Но даже я слышу сомнение в собственном голосе. В этот момент шелестит кустарник, и я хватаю Доминика за руку.

Он прижимает пальцы к губам, давая мне знак, чтобы я сохраняла спокойствие. Через несколько секунд в кемпинг будто на цыпочках входят два крошечных оленя, семенят через угасающие угольки костра и исчезают в кустах на другой стороне.

– Это Дик-дик[38], – объясняет Доминик. – Ну как, симпатичные?

– Прекрасные.

– И вы не были напуганы?

– Нет. – Я смеюсь над собой. – Теперь я чувствую себя глупо.

– Не чувствуйте себя глупо. Для вас здесь все необычно.

– Спасибо, – говорю я. – Спасибо за то, что вы понимаете.

– Hakuna matata[39]. Без проблем. Я буду здесь, – уверяет меня Доминик. – На веранде. Я всю ночь буду возле вашей двери.

– Вы будете здесь спать?

– Воины масаи не спят. День не начинается жарким солнцем и не кончается мерцающими звездами. Для нас он течет как река. Наша работа состоит в том, чтобы охранять деревню, наших женщин, скот. В темноте мы бодрствуем и наблюдаем, как животные.

– Значит, вы будете сидеть здесь всю ночь? Прямо здесь?

Он садится в одно из складных кресел.

– Прямо здесь.

– Всю ночь? – Не лишним будет перепроверить, просто на всякий случай.

Доминик кивает.

– Всю ночь. – Он кладет палку и опускает руки на колени. – Спокойной ночи, Дженни.

– Спокойной ночи, Доминик.

Я отступаю в свою палатку и тщательно застегиваю молнию. Потом проскальзываю в кровать и устраиваюсь под одеялом. Я лежу неподвижно и позволяю ночным звукам окутать меня. Кто-то кричит, потом еще, и живот у меня напрягается.

– Это гиена. – Тихий голос Доминика проникает через ткань. Его голова совсем рядом с моей. Если бы не ткань палатки, я могла бы протянуть руку и коснуться его. – Это такая пушистая собака.

Пушистая собака, думаю я, пушистая собака.

Потом все снова успокаивается. Генета топает по крыше моей палатки, и теперь этот звук заставляет меня думать об Арчи. Все мое тело устало, а кровать очень удобна. Веки становятся тяжелыми.

– Доминик, – сонно говорю я.

– Я здесь, Просто Дженни. – Его тихий голос успокаивает меня. – Я здесь.

– Просто проверила.

И я засыпаю.

Доминик приносит мне чай в половине шестого утра.

– Вы хорошо спали, Просто Дженни?

Я улыбаюсь ему, проводя рукой по волосам, чтобы узнать, насколько они растрепаны.

– Хорошо. Еще раз спасибо, Доминик.

– Hakuna matata.

Он стоит и смотрит на меня сверху вниз. Я все еще лежу в постели, и в этот рассветный час черты его лица кажутся мягкими.

Я хочу сказать ему намного больше, объяснить, как хорошо он успокоил меня темной ночью, но не могу найти правильных слов. Я чувствую себя другой женщиной просто потому, что он рядом со мной.

– Если вы счастливы, то и я счастлив, – говорит он, наливая мне чай. – Через полчаса начинаем нашу игру. Завтрак возьмем с собой и устроим пикник. Хорошо?

– Замечательно!

Через полчаса мы все уже в автобусе. Едем в Масаи-Мара. Шон с Маурой, Пэт и Джон сидят сзади. Я же, как и вчера, заняла место впереди, рядом с Домиником, будто так и должно быть. Интересно, на самом ли деле между мной и Домиником сегодня появилась какая-то особая связь, или это всего лишь игра моего воображения? Мне кажется, что его теплая улыбка предназначена мне одной, и я уверена, что его глаза блестят ярче, чем вчера.

Мы едем следом за стадом гну, которое зигзагами движется к реке Мара. Доминик объясняет, что животные ежегодно мигрируют в Серенгети, а эти отстали от остальных. Среди них видны зебры и разные газели, которые тоже направляются туда.

– Антилопы гну будто собраны из частей других животных, – говорит он нам.

Да уж, выглядят они странными и нескладными.

– У них морда саранчи, борода козы, тело коровы, хвост лошади, мозги комнатной мухи и ноги Пош Спайс[40].

Он посмеивается над собственной шуткой, и я улыбаюсь в ответ.

Вдалеке мы видим стадо слонов, которые пересекают равнину в поисках воды. С ними бредут два малыша, и мы восторженно охаем и ахаем. Стадо окружает их, поскольку детеныши слонов, как и антилоп гну, не могут давать отпор хищникам.

Подъехав к краю воды, мы останавливаемся, но не вылезаем из автобуса, верх которого по-прежнему поднят. Мы смотрим, как дюжина крокодилов подползает все ближе, пока нерешительные гну раздумывают о том, совершать ли опасный переход через реку или нет.

– В воде полно крокодилов, которые только и ждут, чтобы их съесть, – говорит Доминик. – Но гну готовы рискнуть даже жизнью, чтобы добраться до зеленых пастбищ на той стороне.

Проходит час. Нерешительная закуска и голодные крокодилы по-прежнему остаются на расстоянии друг от друга, поэтому Доминик поворачивает автобус и находит спокойное место для пикника – возле реки, но подальше от крокодилов. Здесь мы сможем позавтракать.

С нашего довольно высокого берега мы видим около сотни счастливых бегемотов, которые лежат в воде, прижавшись друг к другу. Их розовые животики обращены к солнцу. Шон и Маура вовсю фотографируют их, а я помогаю Доминику выгружать коробку для пикника. Завтрак в саванне состоит из теплых блинов, свежих фруктов и йогурта. В одном огромном термосе – кофе, в другом – апельсиновый сок. Среди чахлых деревьев у края воды летают симпатичные желто-зеленые птицы-пчелоеды, добывая утреннюю еду.

Мы раскладываем припасы на масайском одеяле в синюю и красную клетку.

– Это клетчатый kanga, – говорит Доминик. – Kanga Мак-Масая[41].

Я любезно смеюсь над его глупой шуткой, и от этого он хихикает еще больше.

– Взгляните! – вдруг говорит он, кладет сильные руки мне на плечи и поворачивает меня к стоящей неподалеку акации. – Сиреневогрудая сизоворонка.

Поразительно красивая птица с сиреневым, синим и золотистым оперением поет, будто приветствует нас.

– Боже мой!

Но, пока я смотрю на потрясающую птицу, невольно отмечаю, какая же я маленькая рядом с Домиником и какой он подтянутый. У него совсем нет лишней плоти поверх мощных мышц, и его сильные руки, лежащие на моих плечах, обжигают меня через ткань моей футболки.

– Это так прекрасно.

– О, да. – Думаю, он все еще говорит о птице. – Замечательно!

Шон и Маура присоединяются к нам, а сизоворонка улетает.

– Ой, улетела.

– Мы увидим еще очень много прекрасного, Просто Дженни, – говорит он и слегка сжимает мои руки. – Не беспокойтесь.

А потом снимает руки с моих плеч и обращает все свое внимание на наш пикник. Пока Пэт и Джон уплетают завтрак, я фотографирую Шона и Мауру, которые, переплетя руки, сидят на краю одеяла и улыбаются в объектив. Впервые я чувствую муки ревности при виде столь очевидного счастья. Неужели мне предназначено судьбой провести жизнь в одиночестве, и я никогда не смогу любить и быть любимой?

Мы поглощаем завтрак. Доминик наливает нам кофе и апельсиновый сок, потом начинает хлопотать над Джоном и Пэт, помогая им наполнить тарелки.

Убедившись, что у всех есть еда, он подходит ко мне. Я сижу на удобном камне, который нашла в тени акаций. Доминик садится на корточки рядом со мной. Он сдвигает одеяло с плеч, кладет его на камень, и я пересаживаюсь на одеяло. Постоянная забота Доминика успокаивает меня и согревает мне сердце. Дома, в Англии, найдется немного мужчин, которые ведут себя так же учтиво, как Доминик.

– У вас есть имя масаи? – спрашиваю я.

Доминик кивает.

– Лемасолаи, – говорит он, – что значит «гордый». А мое семейное имя – Оле Нангон. Имя Доминик мне дали христианские братья в школе при миссии, где я учился. – Мой гид смотрит куда-то вдаль. – Мне очень повезло. По закону, каждая семья обязана отправить в школу одного ребенка. Туда должен был попасть мой старший брат, но он не захотел, и вместо него папа послал меня.

– Вам понравилось?

– О, да, Просто Дженни. Я много чему выучился. Я играл в футбол и теперь болею за «Арсенал».

Я смеюсь.

– Вы меня дразните.

– Да нет же, конечно, нет. Это и вправду моя любимая команда. Арсен Венгер[42], Тео Уолкотт[43]. Вперед, канониры[44]! – он громко смеется, и я присоединяюсь к нему. До чего же странно сидеть на африканских равнинах рядом с воином масаи, верным болельщиком «Арсенала»!

Доминик снова становится серьезен.

– Моя семья принесла большую жертву, чтобы послать меня в школу-интернат в Накуру[45]. Четыре коровы. Для масаев это огромные деньги.

– Думаю, оно того стоило, Доминк, – говорю я. – Вы – прекрасный человек.

– Теперь моя очередь сказать вам спасибо. Asante, Просто Дженни.

Он застенчиво улыбается.

Перед нами появляется Шон.

– Фото?

Доминик кивает, обнимает меня за плечи и со смехом притягивает к себе. Шон фотографирует нас и – для истории – записывает: «Доминик Лемасолаи Оле Нангон, гордый воин масаи, и Дженни Джонсон, простой английский парикмахер, сидят в тени акации, укрывающей их от жгучего африканского солнца».

Вот мы и вернулись в лагерь. Под столь желанным душем из бочки я смываю с волос и тела фунт пыли с равнин Масаи Мара. Все мышцы и кости болят от тряски в автобусе, длившейся целый день, звенит каждая клеточка моего тела. Впервые за многие годы у меня ощущение, что я живу в полную силу.

Конечно, здесь некуда включить утюжок для волос, как надеялась Нина, но все же хотелось бы приукрасить себя. А потом приходит понимание, что мне хочется как можно лучше выглядеть для Доминика, и сердце начинает подпрыгивать в груди.

Ужин опять подан на открытом воздухе. Нам предлагают нежную козлятину в сливочном кокосовом соусе. В больших мисках – пушистый рис и горячие чапатти[46]. Доминик со своей огромной счастливой улыбкой, будто приклеенной к лицу, опять ничего не ест, а просто сидит и смотрит на нас.

Время от времени я ловлю его взгляд через стол, залитый светом керосиновых ламп, и его улыбка становится еще шире. Несмотря на то, что его видят все, мне кажется, будто он таинственно улыбается мне одной – не Шону с Маурой, не Пэт с Джоном, а только мне. У меня в животе начинают трепетать бабочки, но не те, которые появляются во время собеседования при приеме на работу или на экзаменах по вождению, а те, которые хранят себя только для расцветающей любви.

После еды мы опять садимся вокруг костра. Искры взлетают в воздух, а тепло огня согревает нам пальцы ног. Сегодня вечером не очень холодно, но после беспощадного дневного солнца кажется, что стало прохладнее и приятнее. Мы веселимся, вспоминая поездку и животных, которых видели, – самых разных, от огромных буйволов до крошечных птиц-пчелоедов. Доминик и в этот раз оказался весьма квалифицированным и знающим гидом. Впрочем, это неудивительно. Здесь его дом, в котором он вырос и все знает. Доминик живет в полной гармонии с окружающей его природой.

Через полчаса, наговорившись, все расходятся по палаткам, а мы с Домиником остаемся, поудобнее устроившись в креслах. Кажется, это входит у нас в привычку. Я замечаю, что сегодня он расположился ближе ко мне. Он наливает мне бокал «Амарула», сливочного ликера из плодов марулы, который я потягиваю, наслаждаясь его экзотическим вкусом.

– Прекрасно, – говорю я, вздыхая от удовольствия. – День был утомительным, но великолепным.

Я откидываю голову и смотрю в черное небо с мерцающими звездами. Доминик берет меня за руку. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Огонь почти погас, и в темноте трудно понять выражение его лица.

– Мы с вами из очень разных стран, – тихо говорит он, – принадлежим к совершенно разным культурам, но я чувствую, что ваше сердце поет мне, Дженни Джонсон, и думаю, что мое сердце поет вам.

Дыхание застревает у меня в горле. Мы вместе смотрим, как в костре время от времени вспыхивают языки пламени, на секунду замирают и исчезают бесследно.