Кэрол Мэттьюс - Повернута на тебе

Мысль о том, что я осталась без него, невыносима. Он был в моей жизни относительно недолго, но я не знаю, как буду жить без него – без его очарования, заразительной улыбки, своеобразных шуток, спокойствия, элегантности, силы, невероятно прекрасного тела. Я могу продолжать без конца.

Арчи сидит около меня на скамье и громко жалуется.

– Пойдем домой, – предлагаю я. – Сегодня мы ничего больше не сможем сделать.

И Арчи плетется следом за мной. Я даю ему кошачье угощение, поскольку не знаю, чем еще облегчить его боль. После этого ложусь на диван, не снимая kanga Доминика.

Мне очень хочется, чтобы как можно быстрее настало утро.

Следующий день проходит так же. Майк заезжает за мной, заставляет съесть завтрак, а тем временем размечает на карте наш дневной маршрут. Но как только мы поворачиваем на выезде из деревни, приходится остановиться, потому что у меня ничего не удерживается в желудке.

Пока я вытираю себя салфеткой, Майк звонит на местную радиостанцию и объясняет нашу ситуацию. Они подробно расспрашивают и говорят, что могли бы что-нибудь устроить, но позже. Потом он обращается в местную телекомпанию. В очень вежливых и взвешенных выражениях Майк просит у них помощи. Если бы говорила я, то уже давно рыдала бы в трубку. Они сразу отказываются что-либо делать, объясняя это тем, что освещают только важные события. Видимо, один человек, затерявшийся среди многих других, для них не имеет значения.

Мы опять колесим по сельским дорогам. Время от времени ставим машину на обочину и бродим по полям, ищем Доминика в живых изгородях. Но его нигде нет. Он будто бесследно исчез с лица земли.

Заезжаем в полицейский участок. Я оставляю фотографию Доминика и заполняю еще одну бумагу. Офицер опять произносит избитые фразы.

Когда становится темно, мы решаем поехать домой, быстро перекусить, а потом еще пару часов продолжать поиски. У Майка есть фонарик «в миллион свечей», как сказано в рекламе. Я всегда поддразнивала соседа из-за этого миллиона. Кто же мог знать, что однажды фонарик нам пригодится?

Лишь только мы входим в «Маленький Коттедж», я вижу, что по переулку к нам направляются дамы из церковного цветочного комитета Нэшли. На них тяжелые теплые пальто, крепкие ботинки и шляпы, похожие на стеганые чехлы для чайников.

– Здравствуйте, дамы, – устало говорю я, когда они приближаются.

– Дженни. – Миссис Дастон, которая сама себя назначила их представителем, кладет руку мне на локоть и обращается ко мне. – Мы услышали о Доминике от миссис Эпплби в почтовом отделении. Как жаль. Ужасно жаль. Мы не можем поверить.

Я тоже не могу.

Они окружают нас.

– Мы ходили на поиски, – продолжает миссис Дастон. – Не можем допустить, чтобы наш лучший мальчик простудился.

В свете уличного фонаря я вижу, как в ее глазах блестят слезы. Мои глаза тоже наполняются слезами. Я потрясена тем, как их волнует судьба Доминика. Хотела бы я, чтобы он был здесь и видел, как сильно все любят его.

– Мы прошли по полям за деревней. – По ее выражению я понимаю, что, как и мы, они его не нашли.

– Это очень любезно с вашей стороны, – с благодарностью говорю я. – Очень любезно.

– Пустяки, – возражает она. – Это самое малое, что мы можем сделать, не так ли, леди?

Пожилые дамы искренне кивают.

– Спасибо. Я очень ценю вашу заботу.

– Завтра мы опять пойдем. Да, девочки?

– О, да, – в унисон отвечают все.

– И послезавтра, – добавляет миссис Дастон. – И каждый день, сколько бы ни понадобилось.

Опять все кивают в знак согласия.

– Он вернется, Дженни, – уверяет она меня. – Он обязательно вернется.

Я очень надеюсь, что ее убежденность основана на интуиции мудрой пожилой женщины. Я же просто слепо верю в это.

Больше всего я боюсь, что если Доминик не захочет, чтобы его нашли, то ему хватит сообразительности устроить это.

– Мистер Кодлинг-Бентем собирается сесть на свой треклятый квадроцикл и тоже отправиться на поиски Доминика, – говорит нам миссис Дастон. – Впервые в жизни я рада, что он у него есть.

– Передайте ему спасибо от меня, – говорю я. – Это очень любезно с его стороны.

– У меня на плите стоит суп, – продолжает миссис Дастон. – Мой прекрасный протертый куриный суп, который так любит Доминик. – Ее голос прерывается. – Он оживит вас. Видно же, что вы оба совсем измотаны.

Конечно, измотаны, думаю я. Мы опустошены и почти не держимся на ногах.

– Я сбегаю и через секунду вернусь с термосом. Уверена, у вас не было времени подумать о еде.

– Не было, – соглашаюсь я. Впрочем, о еде я вообще не думаю.

Однако несколько минут спустя мы с Майком сидим с подносами на коленях у меня в гостиной и едим куриный суп миссис Дастон, – который на самом деле прекрасен! – пока она хлопочет на кухне, заваривая чай. Я чуть не плачу от ее материнской доброты. Как только все будет съедено, мы с Майком снова отправимся на поиски. Фонарик «в миллион свечей» уже ждет нас, и его реклама уже не кажется мне смешной.

Чтобы чем-то занять себя, включаю телевизор и начинаю смотреть местную программу новостей. В кратком содержании первой идет история о том, как какая-то знаменитость, – одна из многих, которые прославились только тем, что обнажали грудь и при любой возможности спали с футболистами, – подписывает экземпляры автобиографии в книжном магазине в центре города. Идут кадры, на которых она кокетничает и прихорашивается перед камерой. Неужели это и есть новость? Неужели это теперь имеет для нас большое значение? Неужели люди действительно больше интересуются такой ерундой, чем пропавшим человеком?

Как ни печально, но, кажется, так и есть.

Минуты складываются в часы, часы – в дни. Дни, в свою очередь, – в недели. Хотелось бы, чтобы было не так, но иначе не бывает. Время идет своим чередом и не выказывает жалости к мукам моего израненного сердца.

Уже месяц прошел, а от Доминика нет никаких вестей. Я вернулась и к работе, и к прежней жизни. А что еще оставалось делать? Когда звонит телефон, мое сердце замирает от надежды, но каждый раз меня ждет жестокое разочарование – это не Доминик, а кто-то сочувствующий. Хочется сказать всем, чтобы перестали названивать, перестали мучить меня еще больше. На другом конце линии я хочу услышать голос одного-единственного человека – моего пропавшего возлюбленного.

Я поместила фото Доминика на всех британских веб-сайтах о без вести пропавших, какие только смогла найти в Интернете. Туда обращаются, главным образом, родители, пережившие мучительный развод, один из которых забрал детей и увез их куда-то далеко, в более теплые или более холодные края. Очень много пропавших подростков, которые, по-видимому, сбежали из дома после родительских ссор, да так и не вернулись домой. Наверное, некоторых из этих детей любили слишком сильно, а других, возможно, не любили совсем.

Каждую ночь я прочесываю веб-страницы, проводя пальцами по фотографии Доминика Лемасолаи Оле Нангона на экране. По крайней мере, мне хватило предусмотрительности отсканировать фото, на котором мы с Домиником сидим под акацией в Масаи-Мара. Это его единственная фотография. У меня она осталась только в компьютере, ведь распечатанный экземпляр пришлось отдать полиции.

Загружать на сайт только ту половину снимка, где изображен Доминик, оказалась так печально, что нельзя даже передать словами.

Все то время, что его нет в моем мире, я почти не сплю и почти не ем. А в тех редких случаях, когда ем, пища редко остается в моем желудке надолго. Миссис Дастон чуть ли не с ложечки кормит меня своим знаменитым куриным супом, потому что это, кажется, единственная еда, с которой я могу справиться. Ночи я провожу, свернувшись клубочком на диване и завернувшись в kanga Доминика.

И я не в силах придумать, где он может быть сейчас.

Рассеянно расчесывая волосы очередной клиентки, я беру щетку с наложенным на нее отбеливателем.

– Это не для меня, – говорит женщина, и я внезапно возвращаюсь к реальности.

– Что?

– Это не для меня, – повторяет она, глядя на мое отражение в зеркале. – Отбеливатель не для меня.

Я так и замираю на месте.

Женщина кивает на миссис Хичли, которая сидит в соседнем кресле.

– Ваша клиентка вон там.

– О, Боже, – говорю я. – Простите. Мне так неудобно.

– Да пустяки, ты же не причинила мне никакого вреда.

Они с миссис Хичли обмениваются обеспокоенными взглядами.

Уже десять лет миссис Хичли приходит к нам раз в полтора месяца, чтобы подкрасить отросшие корни волос. Как же я могла спутать ее с другой? Смутившись, поворачиваю свою тележку к соседнему креслу.

– У тебя сегодня все в порядке, Дженни? – глядя поверх журнала, спрашивает моя клиентка, которую мне предстоит превратить в блондинку.

– Доминик пропал без вести, – отвечаю я. Сейчас уже все знают и о Доминике, и о наших отношениях, причем до мельчайших подробностей. – Я без ума от тревоги.

Она делает сочувствующее лицо, а я уже знаю, что будет дальше.

– Боже мой. Бедняжка.

– Да.

И через мгновение:

– Это, знаешь ли, обычное дело. – Она с видом знатока качает головой, хотя я пытаюсь пришлепнуть на волосы отбеливатель.

– То же самое случилось и с подругой моей сестры. У нее был парень в Доминиканской Республике. Она думала, что единственная у него. Все деньги потратила, когда ездила к нему. Покупала все, что ему было угодно. А потом узнала, что одновременно с ней у него еще дюжина женщин.

«Это совсем не мой случай, – хочется сказать ей. – Вы же совершенно не знаете Доминика! Он не такой. Он не поступил бы так со мной». Но все, кажется, только и ждали, что он сыграет со мной такую злую шутку. Все, но только не я.

В течение следующего получаса я говорю только «гм» и «ах», слушая то, что хочет рассказать мне миссис Хичли, пока на автопилоте размещаю фольгу в ее волосах и обрабатываю их отбеливателем. Потом, установив таймер, с удовольствием ухожу в комнату персонала. Я чувствую себя так, будто мне постоянно не хватает воздуха, поэтому падаю в ближайшее кресло и пытаюсь отдышаться.

Через мгновение появляется Келли и садится рядом со мной. Все остальные исчезают. Ну и ладно, все равно никто здесь не знает, что мне сказать. Мы с Ниной почти не говорим друг с другом, разве что обмениваемся обрывками предложений, касающихся работы. Она не только не извинилась за свои слова, но и вообще ничего не сказала, когда исчез Доминик. Из-за ее поведения наша с ней дружба исчезла, будто провалилась в зияющую пропасть. Осуществились все предупреждения и сплетни про то, как Доминик покинет и предаст меня. Все эти предсказатели теперь чувствуют себя добродетельными и благонравными. А я двигаюсь на работе, как робот, и игнорирую их всех.

Келли вздыхает и заговаривает со мной.

– Дженни, – мягко говорит она. – Надо поговорить.

– О чем?

– Ты делаешь слишком много ошибок. Я видела, как ты едва не нанесла отбеливатель не на ту клиентку.

– Но ведь не нанесла.

– Потому что она остановила тебя, – указывает Келли, и мне приходится согласиться с ней. – У нас было много жалоб за последние две недели, с того дня, как ты вернулась. Во вторник ты обкорнала волосы миссис Палмер на добрых два дюйма, а ведь она пришла, только чтобы привести прическу в порядок.

Неужели? Я и не помню никакой миссис Палмер. Это же плохо, да? Видимо, я была здесь телом, но не разумом. И еще придется признать, что я не очень-то хорошо справляюсь со сложившейся ситуацией.

Всю первую неделю после ухода Доминика я была полной развалиной. Каждое утро после долгой и бессонной ночи меня очень сильно тошнило. Не было вообще никакой возможности пойти на работу, поэтому я согласилась с Келли, что мне нужен отпуск. Майк тоже взял отпуск, и мы проводили дни, прочесывая окрестности в надежде обрести хоть намек на то, где может быть Доминик. Мой друг разыскал названия благотворительных учреждений для бездомных в Бакингемшире, и мы побывали во всех. По вечерам мы бродили там, где бездомные устраиваются на ночлег – отчасти желая, чтобы Доминик оказался там, и отчасти – чтобы его там не было. Мы не нашли ничего, что бы дало нам надежду. Вообще ничего. Доминик будто испарился. Нам удалось договориться, чтобы Доминика упоминали на местных радиостанциях в течение одного дня. Всего только одного. А потом все потеряли к нам всякий интерес.

Я регулярно хожу в полицию, но у них никогда нет новостей для меня. Я чувствую, что для них Доминик – всего лишь еще один пропавший без вести, и у них нет особого желания искать его, хотя он и находится здесь по временной визе. Думаю, они подозревают, что он обманул меня с целью поселиться в Англии, а теперь просто скрылся от властей, и я его больше никогда не увижу.

И сколько бы раз я ни повторяла «Доминик не таков, он никогда бы так не поступил», никто не хочет мне верить. Никто не хочет видеть в нем хорошее, никто не хочет понять, что он бы не ушел без особой причины. Один только Майк мне верит.