Серена протянула руку к пакету. Филипп Стамп, его последняя воля и завещание. Имя ее отца выделялось на бумаге плавными буквами. Серена была на грани обморока и с трудом поднялась.

Николас налил ей немного бренди:

— Присядьте, выпейте это.

Серена выпила и закашлялась, когда напиток обжег ей горло. Затем она выпила еще, наслаждаясь успокаивающим действием бренди.

— Извините, я была потрясена, увидев его имя, вот и все. Теперь мне уже лучше.

Николас был поражен не меньше, убедившись, что эти бумаги действительно существуют. Вообразив, что за этим последует, Николас проклинал себя, ведь его поспешность привела к тому, что Серене больше нет смысла оставаться здесь, а ему не хотелось отпускать ее. Пока не хотелось.

Серена вертела в руках небольшой пакет с документами, но не стала открывать его.

— Мне дозволено узнать, что в этих документах?

Серене очень хотелось рассказать ему обо всем, но поступить так значило бы поставить точку в отношениях между ними, а ей этого не хотелось. Пока еще рано говорить об этом.

— Завещание моего отца, — неохотно призналась Серена, — и бумаги, подтверждающие мою личность.

— Похоже, вы не слишком рады тому, что нашли их.

Серена взглянула на него.

— Однако я надеюсь, что вы этому рады. Это означает, что мне больше не придется злоупотреблять вашим временем.

— Вам обязательно уезжать прямо сейчас?

— Я должна.

— Я не об этом спросил.

— Я знаю.

Николас хмуро смотрел в окно.

— Отложите отъезд на пару дней, тогда я сам смогу поехать вместе с вами. К тому времени я получу известия о состоянии здоровья моего противника на дуэли, за два дня мне удастся познакомить вас с этой местностью. Вы ездите верхом?

— Да, но…

— Хорошо. Завтра мы совершим верховую прогулку, — решительно заявил он.

— Завтра мне следует отправиться в Лондон.

— Останьтесь. Отложим дела на денек, забудем о документах, о панелях, обо всем.

Серена положила пакет в ридикюль рядом с волосами Николаса и раздумывала над его предложением. Николас не настаивал на том, чтобы она раскрывала содержание документов. Означало ли это, что ему все равно, или он просто не желает ни о чем знать? А если она останется еще на один день, что тогда может произойти? Нечто большее, чем верховая поездка по сельской местности, или же она слишком много фантазирует? Он не будет делать то, что ему не разрешат. Серена верила ему, но не верила в себя. Часть ее существа уже рвалась вперед, точно скаковая лошадь, предвкушая завтрашний день. Серена пыталась обуздать свои фантазии.

— Отложим все на один день, — согласилась она. — Да, мне бы этого хотелось.

Пока Серена говорила, ее охватили сомнения.

Николас взял ее за руку и помог встать. Он тепло улыбнулся, вызвав у нее ответную улыбку. Все сомнения исчезли. Серена оказалась во власти ожидания и предвкушения удовольствия.

— Тогда пошли, — сказал он. — Я провожу вас до гостиницы.


— Только посмотрите, мадемуазель, а я-то подумала, что вы не вернетесь. Я уже собиралась послать кого-нибудь, чтобы разыскать вас.

Мадам Леклерк в ожидании Серены стояла в дверях и от раздражения скрестила руки на груди. Как обычно, она была в черном, бледные глаза близоруко щурились на свою подопечную. Мадам напоминала крота, которого выгнали из норы.

— Извините, что заставила вас ждать, — примирительным тоном сказала Серена. — Давайте войдем. Наверное, вы проголодались.

— Тьфу, — презрительно произнесла мадам Леклерк, но относилось ли это междометие к уходящему Николасу или обеду, было неясно.

Войдя, мадам снова начала изливать прежние горькие жалобы.

— Мадемуазель Серена, я устала ждать. Когда мы отправимся в путь?

— Ждать осталось совсем недолго, — терпеливо ответила Серена, — я почти завершила свои дела.

— Дела! Это сейчас так называется. Весь городок судачит о вас, — злобно сказала мадам Леклерк.

Серена отвернулась от зеркала, перед которым поправляла волосы.

— Мадам Леклерк, вам не следует слушать пустую болтовню. Думаю, вы найдете, как более разумно провести время.

— Что же мне здесь еще делать? — сердито откликнулась мадам. — Женщины надевают какие-то мешки и передники. Когда я даю совет поварихе, как приготовить нежное французское рагу, она выгоняет меня из кухни. А тут еще объявился какой-то странный мужчина и приставал ко мне с глупыми расспросами.

— Что еще за мужчина?

— Полный такой, в засаленном пальто. Он постучал в дверь и заговорил со мной. Не знаю, что он сказал, но мне он показался весьма подозрительным.

— Наверное, он просто заблудился. Я бы не стала волноваться из-за этого.

— Мадемуазель, вам хорошо говорить, но вы оставляете меня одну на целый день, когда уходите в большой дом. А если бы этот мужчина изнасиловал меня, что тогда?

Серена чуть не подавилась со смеху. Она не очень убедительно сделала вид, что закашлялась.

— Я так рада, что этого не случилось.

— Вряд ли вы стали беспокоиться, если бы это случилось!

Сообразив, что мадам не на шутку расстроена, Серена заговорила более примирительным тоном.

— Обещаю, мы здесь долго не задержимся. Теперь давайте забудем о странных мужчинах, и отведаем еду, которую приготовила нам хозяйка. А то она остынет.

Обе сели за стол в гостиной, но мадам решила продолжить разговор о местных сплетнях.

— Говорят, вы проводите все время в обществе этого месье Литтона. Здесь сплетничают, что вы стали его любовницей, — сообщила она Серене, набив рот пирогом, фаршированным мясом кролика. — Утверждают, что вы, должно быть, его любовница, поскольку репутация этого мужчины среди женщин известна.

— Сплетни не интересуют меня, — строго ответила Серена.

— Да, но Серена… мадемуазель Каше… вы должны вести себя благоразумнее. Ваш отец был бы недоволен.

— Мадам, это касается только меня. Это не ваше дело. Поскольку отец Литтона был одним из давних друзей папы, я прошу вас придержать свой язык. Ешьте. Я больше не хочу об этом слышать.

Речь шла лишь о местных сплетнях, но они все же беспокоили Серену. Она не сомневалась, что мадам Леклерк сама многое присочинила, но это было слабым утешением.

Рано удалившись к себе, Серена дрожащими руками, наконец-то, сломала печать пакета, в котором находилось завещание отца. Пока она вчитывалась в длинный документ, изобиловавший специальными терминами, свеча оплыла и стала отбрасывать причудливые тени на стенах. Упомянутые в завещании суммы денег потрясли ее. До сих пор Серена считала, что такого не может быть, поскольку рассказ отца казался столь невероятным, однако зафиксированные на пергаменте чернилами факты все подтверждали. Серена действительно стала наследницей, причем завидной.

Встав с постели, она тщательно сложила документы в шкатулку для драгоценностей, затем достала ожерелье, которое отец подарил ей на день рождения. Это было простое, но красивое ювелирное изделие, с золотым медальоном, окруженным узором из крохотных бриллиантов. Она открыла медальон и бережно положила в него локон волос Николаса. Серена не удержалась и коснулась локона губами. Затем она задула свечу и устало вздохнув легла в постель.

Леди Серена Стамп. Ей было странно слышать такое сочетание слов. Будто речь шла не о ней, а о какой-то героине из книги или картины. О человеке более достойном, пожилом, утонченном, чем она. Леди Серена. Достопочтенная леди Серена. Вот уж Николас повеселился бы. Нет, Николасу стало бы совсем невесело. Ей даже думать об этом не хотелось. Пока не хотелось. Она задумается после того, как подойдет к концу завтрашний день.

Храп мадам за стеной прекратился. Считая это хорошей приметой, Серена заснула глубоким сном.

Глава 4

Когда Серена проснулась, уже стояло бодрее солнечное утро. Погода сулила хороший пикник, который она ждала с большим нетерпением. Серена в последний раз взглянула на себя в зеркало, затем спустилась вниз. Ее костюм для верховой езды был из темно-синего бархата, а маленькая шляпка, украшенная перьями подходящего цвета, лихо сидела поверх ее золотистых кудрей. Эту шляпку сотворила не мадам Леклерк, а один английский портной, живший в Париже. Мужского покроя короткий жакет подчеркивал женские изгибы, скрытые под ним.

Мадам привыкла спать допоздна и еще не встала, за что Серена была ей признательна. Серена представила, какую волю та бы дала своему воображению, видя, как она одна вместе с Николасом отправляется на верховую прогулку. Выразительные галльские брови мадам взлетели бы вверх и, наверное, исчезли бы под оборками чепчика. Тихо рассмеявшись, Серена перебросила длинный шлейф юбки через руку и тихо затворила за собой дверь. Она радостно вышла на улицу и под ярким апрельским солнцем направилась в сторону Холла, предвкушая отличный день и хорошее времяпрепровождение.

Земля под ногами была влажной. Чудесный аромат мокрой травы и легкий ветерок настроили ее на веселый лад. Хотя Серена тосковала по Парижу и с нетерпением ждала встречи с Лондоном и всеми его знаменитыми достопримечательностями, о которых так много слышала, сейчас она никуда не спешила. В некотором роде она стала воспринимать эту землю, поросшую сочной зеленой травой, как свою родину. Как она завидовала красивому особняку Николаса! И еще его необыкновенной уживчивости и непринужденным манерам, которые позволяли ему воспринимать все как должное! Отец привил дочери собственный утонченный такт и уверенность, но наступали мгновения, когда она чувствовала себя подавленной элегантностью Найтствуд-Холла и его эффектным владельцем. Она отнюдь не была уверена в том, что сможет сыграть роль леди во время лондонского сезона. Отец настаивал, чтобы она приняла в нем участие после того, как прояснится ее положение в обществе. Еще менее уверена была Серена в том, что желает участвовать в нем.

Пока Серена проделывала уже знакомый ей путь, Николас следил за тем, как седлают двух лошадей, и погрузился в мысли о фамильном доме предков.

Когда он бывал в Холле, одиночество, отсутствие развлечений и местная привычка рано ложиться спать стали для него пыткой. В обществе Серены он видел все под иным углом. Глядя на дом ее глазами, Николас начал снова восхищаться его красотой, смог оценить его причудливые стороны и недостатки, допущенные в ходе перестройки. Вот тогда и рождалась история этого дома и стали понятны его истоки. Возможно, Николас впервые почувствовал настоящую гордость тем, что он является владельцем и хранителем имения Литтонов.

Николас не заметил прелести свежей английской весны, расцветавшей перед ним во всей красе, ибо та пришлась на разгар сезона, когда в закопченном Лондоне бурлит жизнь. Николас наверстывал упущенное время. Когда-то красота этого дома приестся, в этом у него не было сомнений. Как и красота Серены. Но до этого еще далеко.

Николас уже так хорошо узнал Серену, что понимал — она все равно уедет. В лучшем случае в его распоряжении два дня. Николас больше не станет выжидать удобного момента, когда сможет насладиться прелестями Серены. Эта мысль обострила чувства, от смутного ожидания Николас невольно дернул за поводья, которые держал в руке. Титус негромко заржал, его ноздри раздулись. Норовистая серая в яблоках кобыла, стоявшая радом с ним, встала на дыбы.

— Я сам выведу лошадей, — сказал Николас, отпуская конюха.

Забрав две пары поводьев, он прошел под арку, вышел из конюшни и направился к дому. Огибая дорожку, ведущую к фасаду дома, он заметил Серену, шедшую ему навстречу.

Увидев, что Николас идет к ней и ведет за собой двух лошадей, а его красивое лицо светится ослепительной улыбкой, она почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Снежно-белый галстук выделялся на фоне его волевого подбородка. Простой темный плащ наездника был застегнут не на все пуговицы и подчеркивал широкие плечи. Взгляд Серены скользнул вдоль разреза плаща, жилета светло-коричневого цвета с кармашком для часов и задержался на длинных мускулистых ногах в лосинах и безупречно вычищенных высоких сапогах с отворотами. Серена с трудом сглотнула. Мягкая ткань его бриджей, казалось, так плотно прилегала, что Серена могла поклясться, будто видит, как под ней переливаются мышцы. Когда Николас передвигался, прямоугольные фалды его плаща развевались позади него. Его руки были в перчатках из той же плотно прилегающей кожи. В одной руке он держал хлыст. Серена подумала, что он не просто красив — это совершенно неподходящее слово, — а поразительно, неотразимо привлекателен.

Стараясь не смотреть на него, точно влюбленная девчонка, Серена устремила свой взгляд на лошадей, которых он вел. Крупный норовистый жеребец мог принадлежать только ему. Другая прелестная лошадь была меньших размеров, серая в яблоках и с выразительными умными глазами.