— Милорд, вам не следует…

— Рейф! Что ты здесь делаешь?

— Генриетта, мне надо поговорить с тобой. Мне обязательна надо поговорить с тобой.

— Нет. Я не могу. Больше не о чем говорить.

— Генриетта…

— Милорд, если вы только…

— Рейф, уходи.

— Генриетта! Я люблю тебя.

Трудно сказать, кто был больше изумлен этим заявлением. У дворецкого челюсть отвисла. Генриетта ухватилась за дверную ручку, отпустила халат и обнажила перед глазами Рейфа и дворецкого больше атласа и кружев, облегавших ее тело, чем оба ожидали увидеть.

Рейф сам был так удивлен, что ничего не мог придумать после столь важных слов, хотя пришел в себя раньше Генриетты и дворецкого.

— Теперь вы узнали, почему мне так срочно понадобилось встретиться с мисс Маркхэм. Можете оставить нас одних, к тому же вы окажете мне огромную услугу, если нас никто не потревожит, — сказал он дворецкому. — Только представьте, сколь деликатные вопросы требуют дальнейшего обсуждения. — Тут он оторвал руку Генриетты от дверной ручки. — Думаю, надежнее будет говорить внизу, нежели в твоей комнате, — добавил он и быстро провел ее мимо уставившегося на них дворецкого в комнату на нижнем этаже, в которую Рейфа раньше пригласил дворецкий.

— Рейф, я…

— Присаживайся…

— Рейф, я…

— И слушай.

Генриетта села. У нее не было выбора, ноги больше не слушались ее.

Рейф сел рядом, взял за руку и стал потирать ее, чтобы согреть. Приподнятое настроение покинуло его. Сейчас он нервничал, его стало мутить от страха.

— Ты была права, — наконец произнес он.

— В чем?

— Во всем! — На лице Рейфа мелькнула улыбка. Он с трудом сглотнул. — Я все время боялся. — После этих слов ему стало легче говорить. — Я прикрывался ужасными событиями, позволил боли и чувству вины ослепить себя, указывать, как вести себя, определить мою сущность. Я замкнулся в себе, чтобы больше не испытывать боли. Ты права. Я не жил, а существовал, прячась в тени жизни, в грош не ставил ее. Видишь, я говорю серьезно. Ты была права во всем.

— О!

Рейф рассмеялся, поднял ее руку и потер ею свою щеку.

— Ты думала, что я не прислушивался к твоему мнению?

— Мне казалось, ты не желал прислушиваться, — откровенно призналась она.

— Я не желал, но у меня не осталось выбора, ибо появилось то, чего больше всего хотелось. А пока я был обращен к прошлому, не мог на это надеяться.

— Что это?

— Ты.

— О!

— Генриетта, знаю, я не без вины. Но не такой черный, как обрисовал себя, хотя и не святой. Я не могу исправить несправедливости, совершенные в прошлом, но могу простить себя.

— О, Рейф, ты и вправду так считаешь?

— Я говорю серьезно, — ответил Рейф, и на его лице снова появилась улыбка. — Все это произошло благодаря тебе. В тот миг, когда я впервые увидел тебя, ты словно луч солнца пронзила облака. Я с самого начала понял, что испытываю к тебе другие чувства. Но отчетливое понимание этого испугало меня. Я был беззащитен. Уязвим.

Ее сердце застучало так тяжело, как никогда прежде. Стало трудно дышать. Генриетта боялась надежды. Как и он, она видела яркий луч света, проникавший через приоткрытую дверь, но Рейф все еще находился по ту ее сторону.

— Я люблю тебя, Генриетта. Я хочу провести оставшуюся жизнь вместе с тобой. — Рейф опустился на пол, встал перед Генриеттой на колени и взял ее ладонь обеими руками. — Я люблю тебя и надеюсь… я так надеюсь, я очень надеюсь… что ты простишь меня за то, что я вел себя глупо и не сразу разобрался в своих чувствах. Прошу тебя, дорогая Генриетта, скажи, что еще не слишком поздно.

— О, Рейф, конечно, еще не слишком поздно. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя. Как ты мог сомневаться в этом?

Он ждал только этих слов. Заключил Генриетту в свои объятия и стал целовать. Впервые в жизни он целовал женщину устами влюбленного. С каждым поцелуем ее губы казались все слаще, а объятия безгранично нежными. Рейф встал на одно колено.

— Генриетта, я со всей покорностью прошу тебя оказать мне честь стать моей женой. Дорогая моя, драгоценная, обворожительная и верная Генриетта, выходи за меня замуж.

— О, Рейф! О, Рейф! Ты это серьезно говоришь? Это правда? Ты не шутишь?

Рейф привлек ее к себе и поцеловал в глаза.

— Я говорю серьезно. — Рейф поцеловал ее в щеки. — Я не шучу. — Рейф поцеловал ее вздернутый носик. — Это правда. — Рейф поцеловал ее в уголки губ. — Клянусь. — Рейф осыпал поцелуями ее лоб. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Генриетта Маркхэм. Я люблю тебя искренно и серьезно. Клянусь.

Генриетта опустилась на пол рядом с ним. Их поцелуи становились все жарче, руки стремились завладеть друг другом, срывали одежды, спеша скорее добраться до плоти. Халат Генриетты отлетел в сторону.

— Шелка и кружева, — пробормотал Рейф, его лицо озарила плотоядная улыбка. Он зарылся в ее груди, где кружевной край сорочки, точно пена, покрывал ее плоть. Его пальцы уже развязывали корсет. Рейф потянул сорочку вниз, обнажив ее соски, и, довольно вздохнув, взял губами розовый сосок и начал сосать его.

Ей казалось, будто она падает, по соскам, животу и женской прелести пробежал ток. Генриетта хрипло застонала. Ее голова упала на шезлонг, на котором она сидела еще мгновение назад. Уста Рейфа творили самые восхитительные трюки, пальцы мяли второй сосок, задевая самые тонкие струны удовольствия, посылая сквозь тело жаркие волны. Его фрак и жилет лежали рядом с ее халатом. Генриетта забралась руками под его рубашку и вытащила ее из панталон. Она заметила ясные очертания его затвердевшего стержня, погладила его через плотно прилегавшую ткань. Рейф вздрогнул. Она тоже вздрогнула, предвкушая удовольствие.

Генриетта желала его прямо сейчас.

— Рейф, — молила она, потягивая его за рубашку. — Рейф, прошу тебя.

Он понял. Встал, быстро сбросил с себя остатки одежды без всякого изящества. Одежда беспорядочно повисла на мебели гостиной леди Гвендолин. Его рубашка оказалась на расписанной ширме перед камином, панталоны обвили изящную витую ножку столика работы Хеплуайта[21] в проеме между двумя окнами. Но они не обращали на это внимания. Высвобождаясь из корсета и нижнего белья, Генриетта не спускала глаз с Рейфа. Обнаженным он смотрелся просто великолепно. Сердце Генриетты сильно забилось, достигло предельной скорости, пока она с бесстыдным удовольствием уставилась на его поднявшееся достоинство. Стоя перед ним на коленях, она ласкала его кончиками пальцев, затем языком. От солоноватой жаркой плоти у нее напрягся живот, разбух и напрягся комок возбуждения, горевший между бедер. Генриетта взяла его стержень руками, и он снова застонал.

— Генриетта, у меня больше не осталось сил ждать.

— Я и не хочу, чтобы ты ждал.

Рейф привлек ее к себе. Глубоко проник языком в ее рот. Крепко прижал к себе, ее груди прижались к его груди, бедра сомкнулись вокруг напрягшегося мужского достоинства. Он снова поцеловал Генриетту, затем опустился на шезлонг, потянув ее за собой. Она очутилась на нем. Рейф вошел в нее медленным движением, отчего у обоих перехватило дыхание.

Накал близился к предельной отметке. Рейф чувствовал, как напрягается его тело, разбухает стержень, что возвещало начало движений, которые вознесут его на седьмое небо. Он ухватился за изящные изгибы ее попки и держал неподвижно, дышал глубоко, сопротивлялся непреодолимому желанию совершить возвратное движение, ждал, не давал ей двигаться, опустился между бедер и погладил ее влажную прелесть.

Генриетта вздрагивала. Она сомкнула мышцы вокруг его достоинства, отчаянно ожидая, когда он начнет двигаться, что приносило столь бесконечное удовольствие. Она наслаждалась трением, которое создавали скользившие пальцы Рейфа, ласкали и вели затвердевшую шишечку ее прелести к кульминации. Генриетта почувствовала дрожь, возвестившую ее начало. Она пыталась сопротивляться, но это оказалось не по силам. На нее надвигалась волна ощущений, заставлявшая стонать и извиваться. Чувствуя, что больше не выдержит, она достигла кульминации. Оказавшись в водовороте оргазма, Рейф ухватился за талию Генриетты и поднял ее, затем дал ее телу опуститься, проникая в нее. Сила оргазма раскрыла Генриетту перед ним.

Она тяжело дышала, набирала темп, цеплялась за его плечи, приподнималась, затем обхватывала его, извивалась на нем, когда он проникал глубже прежнего, затем все повторялось снова и снова. Генриетта поднималась, обхватывала его. После каждого его движения ее пронизывала волна неповторимого удовольствия. Рейф достиг кульминации, издав стон, который, казалось, вырвался из глубин его существа. Горячее семя обдало ее изнутри. Заглядывая в глубины ее глаз, Рейф снова твердил, что любит ее, любит ее, любит ее. Его открытое лицо пылало от любви и страсти, которую разжигала любовь. Он снова поцеловал ее. Генриетта никогда еще не испытывала столь сладких поцелуев. Казалось, будто она достигла края света. Она знала, что любит и любима. Рейф всегда будет любить ее. Всегда.

— Всегда, — подтвердил Рейф, прочитав ее мысли. Он убрал непослушные кудри Генриетты, закрывшие ее ресницы, чтобы заглянуть ей в глаза. В шоколадно-карие глаза с золотистыми искорками. В глаза, потускневшие от любви. — Я всегда буду любить тебя. Обещаю.

— Милый Рейф, я верю тебе.

— Милая Генриетта, — сказал он, смотря поверх ее плеча на хаос, который оба сотворили, — знаешь, мы ведь совершенно голые находимся в гостиной твоей тети, а ты еще официально не дала согласие на то, чтобы стать моей женой. Я не думал, что ты из тех, кто уклоняется от прямого ответа.

Генриетта захихикала.

— Думаю, то обстоятельство, что мы с тобой голые находимся в гостиной тети, уже само по себе ответ. Боже мой, мы даже дверь не заперли.

— Дверь меня не волнует. И слуги тоже. И даже твоя тетя. Позволь мне задать этот вопрос еще раз. Генриетта Маркхэм, ты согласна стать моей женой?

У нее дух перехватило. Рейф улыбнулся ей. Настоящей улыбкой. Она уже догадалась, что в будущем увидит много подобных улыбок.

— Рейф Сент-Олбен, и не пробуй отговорить меня, — ответила Генриетта.

Эпилог

Никак нельзя было ожидать, что родители Генриетты без лишних оговорок согласятся на брак дочери с печально известным повесой, сколь бы хорошего происхождения он ни был и какими бы богатствами ни обладал. Получив письмо от леди Гвендолин, после того как Генриетта впервые переступила порог дома тети, они приехали в Лондон, где им сообщили эту неожиданную и поразительную новость. После объяснения того, как произошел столь замечательный и неожиданный поворот событий, пришлось рассказать неприглядную историю, произошедшую с драгоценностями Ипсвичей.

Мистер Генри Маркхэм облачился в обычную коричневую одежду и выглядел так, будто явился из середины прошлого века. Это был высокий мужчина, сутулость придавала ему вид вопросительного знака. В волосах запутались дужки очков, которые не давали им покинуть лицо владельца, когда сползали вниз к носу, что происходило постоянно.

Его жена тоже отличалась стройностью, но на этом сходство между ними кончалось. Тут же стало видно, что Гиневра Маркхэм до сих пор очень красивая женщина. У нее были густые бронзового цвета волосы, как у женщин на картинах Тициана, безупречная кожа, столь же безупречный профиль и изящно изогнутые брови, из-под которых глядели на мир глаза такого же цвета, как у дочери.

Однако взгляд Гиневры отнюдь не отличался проницательностью дочери. И она запретила Генриетте выходить замуж за человека, который, как она утверждала, обильно проливая слезы, разобьет сердце ее невинной девочки.

Ни возмущенные возражения Генриетты, ни извещение в прессе о предстоящем бракосочетании, ни даже крупное кольцо, инкрустированное изумрудами и бриллиантами, которое она носила на среднем пальце левой руки, не произвели на миссис Маркхэм никакого впечатления. Ее дочь, терпение и преданность которой подверглись невыносимому испытанию, все же потеряла самообладание и резко напомнила, что ей уже двадцать три года и маме придется смириться.

Во время этого разговора на повышенных тонах вошла леди Гвендолин, и тут на поверхность всплыла правда о прошлом Гиневры.

— Будет правильнее сказать, что речь идет о безответной Любви, нежели соблазнении, — откровенно сообщила леди Гвендолин своей племяннице, не обращая внимания на суетливые возражения сестры. Оказалось, что именно Гиневра добивалась любви, а упомянутого джентльмена не волновали ни ее признания, ни предложение пожениться, поскольку тот был уже женат. — Хотя, честно признаться, — добавила леди Гвендолин, — выводок нажитых ими детей привязал бедную жену к их загородному имению.

— Гвен, я не знала об этом, — нерешительно возразила Гиневра.