Наступил день отплытия, в гавань с утра собрались рабы и рабыни, а перед тем, как корабль должен был отчалить, на берегу были уже не только все эфесцы, но и многие из служительниц Артемиды с факелами и жертвенными животными.[20] Родители Габрокома, Ликомед и Фемисто, в отчаянии лежали на земле, непрестанно думая и о пророчестве, и о судьбе сына, и о разлуке. А Мегамед и Евгиппа, хотя и испытывали те же тревоги, были бодрее, утешаясь завершающими прорицание словами. Вот уже засуетились моряки, стали отвязывать причалы, кормчий занял свое место, и корабль медленно начал двигаться. Громкие голосу с берега смешивались с голосами отъезжающих; одни кричали: «Дети любимые, приведется ли родителям вас увидеть?», а другие: «О родители, сумеем ли вас снова обнять?» И слезы, и стенания, и каждый окликал близкого, желая сохранить в памяти милое имя. Мегамед, творя возлияние из жертвенного сосуда,[21] громким голосом, чтобы его услышали на корабле, начал говорить: «О дети, желаю вам быть счастливыми и избегнуть предсказанных бедствий; пусть эфесцы встретят вас здоровыми и невредимыми, и да узрите вы вновь милую родину. Случись иначе, знайте — и нас не будет в живых. На тяжелые, но неизбежные скитания обрекаем мы вас».

11. Льющиеся слезы мешали ему говорить.

Родителей, направившихся домой, весь народ стал уговаривать не падать духом; Габроком же и Антия лежали рядом, печалясь о многом: жалели родителей, тосковали по родине, страшились пророчества, опасались чужбины. И одно было у них утешение — что плыли они вместе. В тот же день благодаря попутному ветру им удалось счастливо достичь Самоса, священного острова Геры.[22] Здесь они совершили жертвоприношения, подкрепились едой и, сотворив молитвы, с наступлением ночи снова двинулись в путь. Они плыли благополучно, и часто между ними бывали такие речи: «Дадут ли нам боги прожить жизнь вместе?» Однажды как-то Габроком даже начал громко стенать, вспомнив о своей печальной участи, и сказал: «О моя Антия, ты дороже мне самой души. Да будем мы счастливы и от всех опасностей друг для друга спасены. А если нам суждено страдать и, может быть, расстаться, поклянемся, дорогая, ты — что останешься чистой и другому мужу не покоришься, я — что не возьму другой жены». Услышав эти слова, Антия горько заплакала. «Как это, — сказала, — Габроком, мог ты подумать, что я в разлуке с тобой буду еще помышлять о новом муже и браке, когда я и вовсе жить не стану без тебя. Богиней нашей, великой эфесской Артемидой, и этим морем, по которому мы плывем, и богом, подарившим нас прекрасным безумием, клянусь, что, и на краткое время тебя лишившись, я ни жить, ни на свет солнца глядеть не стану». Так она говорила, и Габроком повторил ее слова, а жребий, им назначенный, делал их клятвы еще более зловещими.

Между тем, миновав Кос и Книд, корабль приближался к Родосу,[23] острову обширному и прекрасному. Здесь была назначена стоянка. «Нужно, — говорили моряки, — и водой запастись и самим отдохнуть перед далеким плаванием».

12. Причалив, команда сошла на берег; спустился и Габроком об руку с Антией. Все родосцы сбежались, пораженные красотой молодых людей, и никто не прошел мимо молча: одни говорили, что это явились боги, другие молились и падали ниц. Скоро имена Габрокома и Антии стали известны всему городу. Им всенародно молятся, приносят богатые жертвы, приезд их празднуют, как великий праздник. Они же осмотрели весь город, посвятили в храм Гелиоса[24] золотое оружие и в память о себе оставили надпись:[25]

В дар золотое оружье приносят тебе чужестранцы

Антия и Габроком, Эфеса священного дети.

После этого они недолго пробыли на Родосе; моряки торопились в путь, и, запасшись всем необходимым; они отправились дальше. Провожали их все родосцы. Поначалу ветер благоприятствовал, и плыть было легко; в течение первого дня и следующей за ним ночи они уже вышли в море, называемое Египетским.[26] Но на второй день ветер стихает, на море тишь, плавание медленное, праздность моряков, пирушки, опьянение и начало предсказанных зол. Габрокому в сонном видении предстает женщина, страшная на вид, выше человеческого роста, в багряной финикийской одежде. Приблизившись, она, — так казалось Габрокому, — поджигает корабль, и все гибнут, только он с Антией спасаются. Габроком был напуган видением и стал теперь ждать беды. И беда действительно пришла.

13. Еще в родосской гавани рядом с ними стояли пираты, финикийцы родом, приплывшие на большей триере.[27] Они выдавали себя за купцов; было их много, и все — молодец к молодцу. Они проведали, что на соседнем корабле — золото, серебро и нет недостатка в отборных рабах, и решили, напав, перебить всех, кто будет сопротивляться, а остальных захватить вместе с богатствами и увезти в Финикию на продажу: этих людей пираты презирали, видя в них недостойных противников. Главарь пиратов, по имени Коримб, был громадный детина, со свирепым взглядом; волосы его в беспорядке падали на плечи. Обдуман план нападения, пираты сначала спокойно плыли за кораблем Габрокома, а около полудня, когда моряки пьянствовали и бездельничали — одни спали, другие слонялись из угла в угол, — молодцы Коримба налегают на весла и начинают быстро приближаться. Как только корабли оказались рядом, пираты в полном вооружении одним прыжком перескочили на палубу, размахивая обнаженными мечами. Тут некоторые в страхе бросились в воду и утонули, а те, кто защищался, были убиты. Габроком и Антия подбегают к пирату Коримбу и, с мольбой обняв его колени, говорят: «Золото и все богатства — твои, и мы тебе отныне рабы, владыка, но ради этого моря и твоей десницы пощади наши жизни и не убивай тех, кто покорился тебе добровольно. Вези нас, куда угодно, и продай, но будь милостив, позволь нам служить одному господину».

14. После таких слов Коримб тотчас же велел прекратить резню. Перенеся на свою триеру все самое ценное, забрав с собою Габрокома, Антию и несколько рабов, он поджег корабль, так что всех, кто на нем оставался, охватило пламя. Ведь увезти всех он не мог, да и не считал безопасным. Жалостное это было зрелище, когда одни с пиратами уплывали, другие в огне сгорали, и руки простирали, и слезы проливали. С корабля слышались крики: «Куда вас увозят, господа наши, что за земля вас примет, и в каком городе вам суждено жить?» И в ответ: «О счастливцы, вы умрете раньше, чем узнаете оковы и изведаете рабскую долю». С такими словами одни прочь уплывали, другие сгорали.

В этот миг воспитатель Габрокома, глубокий старик, почтенный на вид и внушающий жалость своей дряхлостью, не вынеся расставания с юношей, бросается в мере и плывет, пытаясь догнать триеру. «Как можешь ты меня покинуть, дитя, — меня, твоего старого наставника? Куда тебя увозят, Габроком? Лучше сам убей меня, злосчастного, и сам схорони; незачем мне жить без тебя». Так он говорил и в конце концов, отчаявшись когда-нибудь еще увидеть Габрокома, утонул, перестав бороться с волнами. Эта потеря была для Габрокома самой горькой; он протягивал старику руки и умолял пиратов поднять его на палубу, но те на слушали просьб юноши.

В три дня они окончили плавание и прибыли в финикийский город Тир, где у них было убежище. Однако пираты не повели пленников в самый город, а оставили поблизости, в поместье некоего Апсирта, которому все они и сам Коримб служили за жалованье и долю в добыче. Привыкнув во время путешествия каждый день видеть Габрокома, Коримб полюбил его страстной любовью, а постоянное общение все больше его разжигало.

15. Видя, как тяжело страдает юноша и как сильно он любит Антию, Коримб в дороге не пытался соблазнять его и не отваживался применить силу, опасаясь, как бы Габроком из-за такого поношения не совершил над собой чего худого. Только в Тире он дал волю своей любви — начал оказывать Габрокому услуги, уговаривал его мужаться и всячески о нем заботился. А тот думал, что Коримб добр к нему из одной жалости. Вскоре Коримб открывает свою любовь одному из товарищей по ремеслу, Евксину по имени, просит помочь ему и дать совет, как вернее склонить юношу к любви. Не без удовольствия выслушивает Евксин слова Коримба: ведь сам он пленился Антией и страстно ее полюбил. В ответ он рассказывает Коримбу о своей заботе и советует дольше не печалиться, а прямо приступить к делу. «Очень неразумно, — говорил он, — чтобы те, кто подвергаются опасностям и риску, не насладились спокойно тем, что им с таким трудом досталось. Мы, конечно, вправе получить из добычи каких желаем пленников». Такими речами он без труда убеждает влюбленного Коримба. Они решают говорить один в пользу другого и склонять: Евксин — Габрокома, а Коримб — Антию.

16. Пленники в это время печалились, с беспокойством ожидая новых бед, снова и снова обещая соблюдать свои клятвы. Коримб и Евксин входят к ним и, заявив, что желают поговорить наедине, уводят — один Антию, другой — Габрокома. А у тех в предчувствии недоброго упало сердце. И вот Евксин говорит Габрокому: «Я вполне понимаю, юноша, что ты тяжело переносишь свое несчастье, превратившись из свободного человека в раба и из богатого в нищего. Ты должен все отнести за счет судьбы, смириться со своей участью и полюбить того, кто отныне твой господин. Знай, от тебя самого зависит стать вновь свободным и счастливым, если ты только пожелаешь уступить своему господину Коримбу: он любит тебя страстной любовью и с радостью сделает хозяином всего своего добра. Ничего худого с тобой не случится, напротив, Коримб будет к тебе еще благосклоннее. Подумай, Габроком: нет у тебя друга, земля вокруг чужая и незнакомая, повелители — пираты, и не избегнуть тебе места, если отвергнешь Коримба. Зачем тебе теперь жена и семья, зачем возлюбленная столь юному отроку? Оставь все это, смотри только на одного Коримба, только его одного слушайся». Евксин кончил, а юноша стоял в молчании и не знал, что ответить. Он затосковал и заплакал, видя, в какой он опять беде, а потом говорит Евксину: «Дай мне срок обдумать твои слова, и тогда я дам ответ». Евксин ушел. Коримб в свою очередь говорил Антии о любви к ней Евксина, о неизбежности ее теперешней судьбы и о том, что ей придется покориться. Он пообещал многое: и брак законный, и богатство, — если она будет послушна, — и всяческие блага. Антия ответила так же, как Габроком, — попросила отсрочки для размышления. Евксин и Коримб ожидали их ответа, сидя вместе, и надеялись, что их замысел удастся.


Книга вторая

Между тем Габроком с Антией вернулись туда, где они теперь жили, и, рассказав друг другу все, чго им пришлось выслушать, в слезах упали на пол. «Отец, — взывали они, — мать родная, родина любезная и вы все, близкие и дорогие сердцу!» Но потом Габроком овладел собой. «О мы, злосчастные, — сказал он, — в чужой земле какие еще муки суждено вынести нам, отданным во власть наглых пиратов? Сбывается предсказанное. Это бог мстит мне за гордыню. Любит меня Коримб, тебя желает Евксин. О губительная для нас обоих красота! Затем ли я доселе хранил свою чистоту, чтобы отдаться разбойнику, пылающему постыдной страстью?! Что за жизнь ожидает меня — из честного человека я стал продажной девкой и Антию свою потерял. Но нет, клянусь чистотой — моей подругой еще с детских лет, я не покорюсь любви Коримба. Лучше мне умереть и этой ценой сохранить целомудрие». Так он говорил и горько плакал.