Но хватило одной-единственной стычки, чтобы пустить под откос весь его продуманный до мелочей план. Мало того что она была единственной, кто осмелился бросить ему вызов. Когда он стал давить на нее еще больше, добавив интерес личного характера, она не упала в его объятия, а стала сопротивляться еще упорнее.

Она даже не потрудилась обдумать его приглашение. Прежде он никого не приглашал вот так, и за эту возможность другие женщины готовы были убить. А она лишь с усмешкой отмахнулась и удалилась, вынеся окончательный вердикт.

«Мы – совершенно разные особи».

Покачивая головой, Антонио вернулся на ее рабочее место и уселся на ее стул. Тот был неудобным и скрипучим, но именно здесь сейчас ему и хотелось находиться. Так он чувствовал себя ближе к ней. Он решил утешиться этим, пока снова не окажется близко к самой Лилиане.

Если ему это вообще когда-либо удастся.

Осознав, что впервые сомневается в своей способности покорить женщину, Антонио вскрыл заявление об увольнении.

Формулировка была подобающей случаю и все же демонстрировала ее непреклонный дух, эту непобедимую искру, подпитывавшую ее уникальность. С каждой буквой что-то все сильнее сдавливало его грудь.

Она просила гораздо меньше, чем заслуживала. Меньше, чем заслуживал самый незначительный сотрудник этой лаборатории, которую Антонио приобрел, чтобы подобраться к Лилиане.

Он оказался прав. Эта женщина понятия не имела, какую ценность представляет.

Как же так вышло? Кто заставил ее так умалить собственную значимость?

Ее жизнь была открытой книгой с немногими сюжетными линиями, так что виновников могло быть лишь двое. Ее отец был главным вершителем этого преступления. Осознание того, что он позволил ей расти, не заботясь поддержанием отношений с ней, наверняка негативно сказалось на самооценке Лилианы. Да и ее мать, будучи весьма проблемной женщиной, к числу образцовых родителей не относилась. Как Лилиана подросла, на ее мать напала одержимость работой, а затем она стала жертвой подтачивавшей здоровье болезни. По сути, она забросила дочь подобно своему мужу, хотя и по-другому.

Это многое объясняло. Такие люди, как Лилиана, заброшенные в детском возрасте, не только испытывали недоверие ко всем вокруг, но и страдали от комплекса неполноценности всю жизнь. Антонио знал это слишком хорошо, ведь тоже был брошенным ребенком.

Но ему повезло. Невероятно, но Организация оказалась лучшим местом для воспитания ребенка, чем биологическая семья, в которой Лилиане так не посчастливилось родиться.

Сегодня он допустил очередной просчет. Решил, что смягчит Лилиану, проявив к ней личный интерес. Но она стала лишь еще несговорчивее – видимо, он действовал слишком быстро, да и репутация неразборчивого в связях «магнита» для женщин, которую Антонио сам и создал, отпугивала ее.

Для Лилианы он был рвачом, как и ее отец, погруженным в корыстные делишки, плюющим на ту разруху, что он оставит после себя.

К тому же, если Лилиана не ценила себя, как следовало из письма, само собой разумеется, что она не могла понять его интерес к ней. Неудивительно, что она оскорбилась и решила, будто он играется с ней.

По иронии судьбы Лилиана подозревала его в манипулировании, тогда как он уже от этого отказался!

В ушах Антонио звучали голоса братьев, заверявших, что он получил по заслугам, – в наказание за изначальный план использовать ее в своих целях. Да они и сами в свое время поступали так же… Рафаэль и Нумар начали отношения с женщинами, впоследствии ставшими их женами, по корыстным мотивам.

Антонио не горел желанием жениться… Он лишь хотел утолить те невиданные желания, которые вызывала в нем эта злючка.

Поначалу его раззадорили ее непредсказуемость и сопротивление. Но сейчас его интересовала сама Лилиана, эта женщина-загадка. Будучи гениальным специалистом, обладая блистательными способностями, она казалась социально неприспособленной, отчужденной. А больше всего влекло то, что под стальным панцирем решительности и стойкости он чувствовал уязвимую, неискушенную мягкость.

Лилиана обладала невероятной проницательностью и чувствовала его, как никто прежде. Настолько тонко, что Антонио терялся. Она видела его насквозь, лучше всех остальных, даже Ивана.

Антонио вдруг утратил все свое самодовольство. Теперь он чувствовал неудержимое желание меняться, чтобы добиться высокой оценки Лилианы.

И эта мысль тревожила его больше всего.

Неужели он мог стать таким же слабаком и глупцом, как его братья? Он, человек со стальными нервами? Ни за что! Он заставит Лилиану уступить, а потом вернется к плану возмездия. По крайней мере, когда страстное желание обладать ею рассеется. Хотя, судя по возбуждению, которое охватывало Антонио при одной лишь мысли о Лилиане, это вряд ли произошло бы скоро.


Лили проснулась очень поздно. Позади осталась еще одна бессонная ночь, наполненная пылкими фантазиями об Антонио Балдуччи.

Она пробудилась с колотящимся сердцем и сжавшимся в чувственном спазме лоном. Распалившись, она едва удержалась от желания освободиться от этой пульсации между бедер в душе.

Выскочив оттуда через рекордно короткое время, чтобы не поддаться искушению, Лили огляделась в поисках пижамы, в которой решила провести весь день. Не найдя пижамы, она безучастно пожала плечами и направилась на кухню, завернувшись в халат. Хотелось сладкого. Много сладкого. Вчера вечером она купила огромные кексы с тройной порцией шоколадной крошки. Два на завтрак – то, что нужно. Это не компенсировало бы потерю работы и стабильности, но настроение точно улучшило бы.

Плюхнувшись на диван перед телевизором, Лили решила упоенно смотреть все без исключения серии любимых ситкомов. И если это означало, что она будет сидеть вот так весь следующий месяц, то так тому и быть.

К четвертому эпизоду любимого шоу Лили уже хихикала, потом смеялась в голос. Она громко распевала со своим любимым героем, когда в дверь вдруг позвонили.

Ее хриплая песнь смолкла, стоило бросить взгляд на настенные часы. В час дня, в среду, в охраняемом жилом комплексе, малочисленные соседи вряд ли заглянули бы к ней, зная, что она – на работе. Не иначе кто-то из них заинтересовался источником необъяснимого шума. Или почтальон, как обычно, доставил что-то из забытого заказа, сделанного по Интернету.

Лили убавила громкость, пригладила волосы и затянула пояс необъятного халата. Не найдя тапочки, она прошлепала к двери босиком.

Лили открыла дверь и опустила глаза, рассчитывая увидеть пакет. Но взгляд упал на пару больших ботинок. Начищенных до блеска, ручной работы.

Ее взор скользнул вверх, по бесконечно длинным ногам, поджарому животу, широченным груди и плечам, и всему этому, заключенному в темную оболочку, которая, казалось, поглощала солнечный свет.

– Вы сидите дома, глядя ситкомы и будоража всю округу, в то время как должны быть в лаборатории, развивая медицинскую науку?

Лили моргнула, на мгновение решив, что гигант перед ней – просто призрак. Видимо, она была так одержима мыслями о нем, что наколдовала его появление.

Но даже ее пылкое воображение вряд ли могло воссоздать столь точную копию. Антонио Балдуччи действительно стоял на пороге, блистая в своем совершенстве, как позолоченное божество на солнце.

И Лили появилась перед этим воплощением великолепия с взъерошенными, нерасчесанными волосами, утопая в материнском халате.

Пока она замерла, в изумлении таращась на него, Антонио скрестил руки на груди и с насмешливой суровостью произнес:

– Разрешите вам напомнить, что вы не спрашивали разрешения взять выходной.

Суровый выговор наконец-то вывел Лили из ступора.

– Разрешите вам напомнить, что я подала заявление об увольнении.

Он вскинул величественную голову, демонстрируя массивную челюсть и раздвоенный подбородок.

– Можете заодно вспомнить, что ваше прошение было решительно отклонено.

Лили тоже откинула голову, подражая его высокомерию.

– Мне требовалось ваше одобрение только для того, чтобы получить выплату по окончании работы в компании. Но я решила отказаться от выплаты. Поэтому могу делать что хочу. Именно этим и занимаюсь. Отсыпаюсь и смотрю телевизор.

– Не хочется разрушать ваши иллюзии, но отклонение прошения об увольнении означает, что вы все еще работаете на меня.

– Нет, это означает, что я отказываюсь от всех прав, сопровождающих принятое увольнение.

– Принятые увольнения сопровождаются не только компенсациями, но и рекомендательными письмами.

Лили отмахнулась:

– Обойдусь и без них.

Он продолжил, словно она не прерывала его.

– … потребуется заполнить и подписать несметное число связанных с увольнением документов…

– Сделаю это как-нибудь на следующей неделе, – встряла она.

Балдуччи замолк и скользнул по ней взглядом. От увиденного его губы предательски задергались.

Она и сама знала, как смешно выглядит!

– Не предложите мне войти?

– Нет.

– Почему?

– По причине всего вышеперечисленного.

Его глаза засверкали синевой на солнечном свете.

– Таить злобу очень вредно для здоровья.

– О, на короткое время это действительно дает прекрасный эффект очищения. Я целую неделю бросала в вашу сторону проклятия.

Он проиграл борьбу с собой и расплылся в улыбке, а Лили вдруг представила молнию, бьющую прямо в его великолепную задницу. И залилась смехом.

Сощурившись, он пристально взглянул на нее.

– Вы пьяны, доктор Аккарди?

– Что, если и так? – прошипела она. – Я что, не могу вдоволь поваляться на собственном диване?

Он вдруг переступил порог, и тысячи сигналов тревоги взревели у нее в голове.

– Эй, не смейте! Я не приглашала вас войти.

Он обошел Лили и направился в прихожую плавной поступью, воплощающей власть и обольщение.

– Да с чего вы считаете меня каким-то злобным вампиром?

– Я не удивилась бы, если бы вы и правда им оказались.

– Тогда я бы точно разработал ту вакцину против солнца, о которой вы упоминали недавно. – Он сделал еще шаг к ней.

Отступив назад, Лили наткнулась спиной на арочный проем гостиной. Сердце чуть не выскочило из груди, когда Антонио наклонился и глубоко вдохнул, глядя ей в глаза.

– Вы пахнете… собой.

Его бархатистый тон прозвучал мрачно.

Пытаясь сдержать дрожь, Лили усмехнулась.

– Спасибо за свежие новости. А я-то всегда думала, что пахну кем-то другим.

– Вы совершенно не представляете себе, как пахнете?

– Пока я не пахну плохо, какая разница?

– Раз вы не знаете как, я не скажу вам. Пока. – Он закрыл глаза и вдохнул еще глубже. – Теперь я знаю, что у несговорчивости, завуалированного сарказма и бесстрашия есть свои ароматы. Пылкие, сладостные и ясные.

Не успела Лили решить, как удержаться от верного обморока, как Антонио добавил:

– А еще вы пахнете имбирем и апельсином.

Он точно определил ароматы ее шампуня и кондиционера для волос. Его глаза тяжело открылись, обожгли ее до глубины души и тут же закрылись.

– И шоколадом.

Сглотнув комок в горле, Лили кивнула.

– Да, у меня передозировка кексов с шоколадной крошкой.

– Звучит восхитительно. А пахнет еще лучше. Угостите меня ими.

– С чего вы решили, что у меня хоть что-нибудь осталось? Стоит напомнить вам значение слова «передозировка»?

Он искоса взглянул на нее, в точности скопировав взгляд Белы Лугоши, известного исполнителя роли графа Дракулы.

– И вы еще будете пререкаться с голодным вампиром, любезно согласившимся довольствоваться шоколадом вместо крови?

– Голодный вампир в любом случае выпьет кровь, так что я хотя бы приберегу шоколад.

Уступая, он покачал головой и засмеялся, обезоруживая ее. Мощная шея, выступавшая из распахнутой черной шелковой рубашки, оказалась так близко к ее губам… Лили с трудом удерживалась от желания потянуться вверх и прикусить…

«Черт! – одернула она себя. – Да когда же он уберется!»

Выскользнув из пространства между Антонио и стеной, Лили схватила пульт и выключила телевизор. Антонио остановился по другую сторону дивана.

– А что, если мы обойдемся без смехотерапии и перейдем к причине вашего вторжения в мой дом?

– Я пришел, чтобы решить проблему, заставившую вас прогулять сегодня работу.

– Повторяю в последний раз: ничего я не прогуливала. Я уволилась.

– Да, я это понял. Я пришел сказать, что увольнение – не выход.

– Это единственный для меня выход. Вы поставили мне ультиматум…

– Я предложил вам альтернативу.

– … а я ее отклонила. Потому что осталась бы у разбитого корыта, забросив свой проект.

Он покачал головой.

– Вы по-прежнему строите стабильно неверные предположения о том, что я думаю или что собираюсь делать.

– И что же неверного в том, что я сказала?

– Ваше предположение, что я не готов идти на компромисс. Тогда как я, разумеется, готов. Вы давили, я парировал, и наши переговоры закончились с вашим уходом, толком не успев начаться.