— Всего-навсего сестра! Вы только послушайте! — Она повернулась к брату. — Мог бы куда-нибудь меня пригласить.

— Зачем? — поинтересовался Христиан.

— А что если мы втроем пройдемся в дискотеку «П-1»? — предложила Сильви.

— Сожалею, — улыбнулся Тобиас, — но это не по моей части. Я никогда не хожу на дискотеки.

— Почему же? Непонятно.

— Я, видимо, уже вышел из этого возраста.

— Ну, в «П-1» можно встретить мужчин и за тридцать.

— Давай лучше пойдем в кино, — предложил Тобиас — Или, может, в театр. А можно и в ресторан. Как?

— О, это с удовольствием. Когда?

— Я тебе позвоню, — пообещал он, добавив: — Как только у меня выдастся свободное время. Надеюсь, ты сможешь ненадолго освободиться?

Она просияла.

— Для тебя — определенно!

Христиан вернулся к ранее затронутой теме.

— Скажи, а почему, собственно, подружка тебя вышвырнула? — осведомился он.

— Ревность.

— А, вот оно что. Вполне понятно. Все девчонки ревнивы.

— Только не я, — заявила Сильви.

— Ты в первую очередь, — возразил брат.

После завтрака они решили прогуляться по близлежащим лугам вдоль реки Изар. В предшествующую ночь прошел снег, и казалось, что дороги, деревья и кусты на речном берегу осыпаны белой пудрой. Солнце сияло на светлом, почти бесцветном небе, покрывая глянцем близлежащий ландшафт.

Случайно или, может быть, по инициативе Крошки Сильви получилось так, что трое представителей младшего поколения — Крошка Сильви в середине, молодые люди по бокам — пошли вперед, а Доната и Сильвия-старшая — за ними. Поскольку сестры обулись в прогулочные туфли на высоком каблуке, разрыв между тройкой и парой все более увеличивался.

Христиан набрал в ладони снегу. Чтобы слепить снежок, его оказалось недостаточно, и тогда он сунул снег сестре за ворот. Она вскрикнула, выбранила его со смехом, а в отместку попыталась размазать снег по лицам Христиана и Тобиаса. Они гонялись друг за другом, хватая на бегу с земли горсти снега и являя собой веселое зрелище.

— Словно дети, — заметила старшая Сильвия. — И Тобиас один из них. — Доната не ответила. — Тебе не бросилось в глаза, что он сразу же нашел общий язык с Христианом и Сильви?

— Что же тут особенного? — равнодушно спросила Доната.

— Они почти ровесники, не так ли? — продолжала подкалывать сестру Сильвия.

Доната вновь промолчала, а Сильвия гнула свою линию:

— Я, конечно, понимаю, что он тебе нравится. Именно потому, что так молод. И все же тебе следовало бы от него отцепиться. Он — человек другого поколения.

Донате это, наконец, надоело.

— Знаешь, Сильвия, если мне потребуется твой совет, я обращусь к тебе, как к человеку, полностью заслуживающему моего доверия. А до этого, будь добра, прибереги свои советы для других. Договорились?

Но старшей сестре не хотелось прекращать этот разговор.

— Ты нарываешься на беду, Доната. Ты еще не ощущаешь себя старой, я это знаю, и даже признаю, что выглядишь ты еще молодо. Но ты не хочешь подумать о том, как быстро можешь покатиться под горку. Как только подойдут годы климакса…

— Они у меня уже прошли, — сухо бросила Доната. Сильвия невольно остановилась.

— Что это ты говоришь?

— Говорю, что климакс у меня уже прошел. Во всяком случае, таково мнение доктора Хайды Гурлер.

— Но это же ужасно!

— Почему? Разве климакс так хорош, что лучше бы он не проходил?

— Ты все смеешься надо мной.

— Во всяком случае, я рада, что он для меня позади. Конечно, рановато, это верно, но зато без всяких осложнений.

— А я совсем не заметила.

— Я тоже. Именно это и хорошо.

Впереди Крошка Сильви повисла на руке Тобиаса. Словно беря пример с дочери, Сильвия старшая взяла под руку Донату.

— Если ты действительно уже преодолела климакс, — обрадовалась она, — то обо всем этом деле и говорить нечего. Ведь теперь эротики тебе все равно хватит ненадолго. Держу пари сто против одного, что эта связь через самое короткое время станет для тебя лишь тяжелым бременем.

— Что ж, тогда и ты наконец перестанешь волноваться по этому поводу.

— Он ведь не останется в нашем доме, а? — с надеждой спросила Сильвия. — Ты скажешь ему, чтобы он уходил?

— Да, — только и ответила Доната.

— Браво, Доната! Наконец-то ты становишься разумной!

— Я основательно все обдумала. Оставаться здесь ему просто не следует. Молодому человеку нужна совершенно самостоятельная квартира с отдельным входом.

— Чтобы он мог водить туда подружек? — злорадно спросила Сильвия.

— Думаю, в первую очередь, друзей.

— Не хочу с тобой спорить, но, во всяком случае, лакомого кусочка он, видимо, не упустит. На мою Сильви просто-таки сразу набросился.

Доната считала, что, наоборот, ее племянница делала Тобиасу совершенно явные авансы, но этого не высказала.

— Как это лестно для Крошки Сильви!

— Ты совсем не ревнуешь? Правда, нет? Это хорошо, это очень хорошо. Это — доказательство того, что твои чувства уже остывают.

Трое молодых остановились у развилки дорог.

— Идем в эту сторону? — закричали они. — Туда? Или возвращаемся?

Молодые постояли в ожидании сестер. Потом все пятеро стали советоваться и никак не могли прийти к единому мнению.

Мягко, но решительно Тобиас освободил свою руку от руки Крошки Сильви.

— Я предлагаю разделиться, — заявил он. — Доната и я пойдем дальше по берегу Изара…

— И я туда же, — перебила его Крошка Сильви.

— Хорошо, только тогда мы с Донатой… — Он приветливо улыбнулся девушке. — Мы пойдем другой дорогой.

— Ты хочешь от меня избавиться? — возмутилась Крошка Сильви.

— По правде говоря, да. Мне на этот раз было вполне достаточно вашего общества, зелененькие вы мои. Мне с вами чересчур утомительно.

— Козел с ранцем[9]!

— Какие мерзкие слова из детских уст! — Он неодобрительно поцокал языком, а затем предложил руку Донате. — Пойдем, любимая!

Увлекаемая вперед, она двинулась вместе с ним, ощущая, что остальные смотрят им вслед.

— Ты сделал это довольно резко, — заметила она, когда их уже не могли услышать.

— Иначе от них не избавишься.

— Потому что малышке очень уж не хочется отказываться от возможности пофлиртовать.

— Тебя смутила моя резкость?

— Нисколько, — призналась она. — Я тобой горжусь. Он остановился перед ней, глядя с улыбкой в ее глаза.

— Как хорошо, что я в твоих руках.

— Да, любимый. Я знаю, что это не вечно, но хотела бы не отпускать тебя как можно дольше.

Они обнялись и стали целоваться, хотя в этот чудесный зимний день гуляющих людей вокруг них хватало. Впрочем, немало было и целующихся, так что Доната и Тобиас внимания не привлекали. Но даже если бы на них указывали пальцами, им было бы все равно! На этой стадии любви мнение окружающих их не интересовало.


У Артура Штольце было в запасе еще несколько недель отпуска. Объявив, что изымает деньги из архитектурной фирмы Бек только к исходу декабря, он фактически покинул офис уже в середине месяца. Доната полностью доверила ему решение всех финансовых вопросов. Несмотря на возникшие между ними трения, она в его порядочности не сомневалась.

— Мне будет тебя недоставать, — заметила она, прощаясь, и сказано это было вполне серьезно.

Он устроил для сотрудников прощальное угощение, после чего они остались вдвоем в его кабинете, из которого он уже забрал все свои личные вещи.

— Ну, с бухгалтерией-то ты справишься, — произнес он. — Хотя сомневаюсь, что твой молодой человек в этом что-нибудь смыслит.

— Да, он ближе к искусству, чем к финансам, — миролюбиво согласилась она.

— Мой последний совет: если дела пойдут плохо, не барахтайся зря, а объяви фирму банкротом. Это все же обойдется дешевле.

— Я об этом подумаю.

Он вздохнул.

— Мне нелегко расставаться с фирмой.

— Ты ведь делаешь это по собственной воле, — напомнила она.

— Не совсем. Ты меня поставила в такое положение, что…

Она прервала его:

— Не надо, Артур, прошу тебя! Упреков было уже высказано достаточно.

Он замолчал и печально посмотрел на нее своими мутноватыми карими глазами.

— Я ведь признаю, — продолжала она, — что сохранять эту связь с молодым человеком, быть может, и не умно с моей стороны. Но почему это тебя в такой степени взбесило, я и до сих пор не пойму. Не исключено, что все это закончится через пару недель или месяцев. Ты об этом не подумал?

— В этом горечи больше, чем я могу вынести.

Он повернулся к двери и вышел не прощаясь. Такой исход разговора ее несколько обидел, но серьезно не уязвил. Она посчитала, что Артур уже не вполне вменяем.

Это ее предположение довольно точно отвечало действительному положению вещей. Штольце давно уже жил в страхе, что жена его обманывает. Правда, доказательств у него не было, но чувство неполноценности одолевало его с тех пор, как стала слабеть его половая потенция. Алина вроде бы относилась к этому равнодушно, вела себя как любящая жена, веселая и уравновешенная. Но именно такое ее поведение глубоко его беспокоило. Он полагал, что она должна где-то на стороне компенсировать себе то, что он уже дать ей не в состоянии. Иначе объяснить себе ее удовлетворенное состояние не мог.

Говорить с ней на эту тему он не решался. Делая иногда робкие попытки обсудить создавшееся положение, он не доводил разговор до конца. Если и вызовешь ее на откровенность, думал он, то толку от этого не будет. Она может утверждать, что секс ее не волнует, и каким образом он узнает, что это не ложь? И еще хуже (а именно этого он, собственно, и ожидал), если она открыто признается, что у нее есть любовник.

Что он мог бы сделать в таком случае? Накричать на нее? Бесполезно. Побить? Это не в его правилах. Выгнать из дома? Дорогое удовольствие. При любой из его возможных реакций на ее признание он ее потеряет. Не оставалось ничего другого, как смотреть на ее поведение сквозь пальцы и молча страдать.

И то бешенство, которое он испытывал по отношению к жене, он, даже не сознавая этого, перенес на Донату. На нее-то он мог нападать, мог назвать ее шлюхой, мог с ней порвать, не опасаясь одиночества. В его глазах Доната была столь же виновной, сколь и его собственная жена. С его точки зрения, Донату не оправдывал и тот факт, что она — в отличие от Алины — не обязана быть кому-то верна. Ее покойный муж был другом Штольце, почти ровесником ему. Поэтому Артур инстинктивно, не утруждая себя рассуждениями, считал неоспоримым, что Филипп, будь он жив, тоже уже не мог бы сексуально удовлетворять Донату. И если бы она сейчас была за ним замужем, все равно вот так же, очертя голову, бросилась бы в объятия Тобиаса. Впрочем, во всем этом полной ясности у него не было, как и в ситуации, связанной с его супружеством. Если бы Доната без обиняков сказала ему, что с ним творится, он стал бы это яростно оспаривать. Однако и ей было известно не больше, чем ему самому, что она стала лишь козлом отпущения за потенциальные грехи его жены. Если бы кто-то сказал ей об этом, она наверняка нашла бы такое объяснение смешным.

Из-за ухода Штольце в механизме фирмы возникло недостающее звено, что, однако, ощущалось лишь Донатой. Сотрудники никогда не смотрели на коммерческого директора как на человека из их среды, видя в нем, скорее, надзирателя, который их контролирует.

Донате волей-неволей пришлось принять на себя его обязанности. Лишь из практических соображений она перешла в его кабинет, села за огромный письменный стол и стала рассматривать одно за другим дела по ходу выполнения отдельных заказов. Еще изучая их, она с облегчением установила, что все детали отложились в ее памяти «Тогда, вообще, зачем он мне был нужен?» — подумала она. Но это был глупый вопрос, и она сразу же это поняла. Ведь именно его состояние обеспечивало фирме уверенность. А должность коммерческого директора была, так сказать, изобретена еще ее покойным мужем, чтобы привлечь Штольце к работе в фирме и вызвать у него ощущение активного участия в ней.

У Донаты не было первоначально желания переезжать в его кабинет, который казался ей слишком официальным и помпезным. Прежнее небольшое помещение вполне ее удовлетворяло.

Но сидя в его чрезвычайно удобном кожаном кресле, со спинкой особой формы, дающей отдых спине, она передумала. Ведь в ее прежней комнате определенно не найдется места для всех этих папок с текстами договоров и документов по строительству. Почему же тогда не остаться здесь самой? Она, в конце концов, глава фирмы. Можно притащить сюда бочку с каким-то растением, например, с пальмой, это придаст кабинету больше уюта, а, если еще и поместить сюда же чертежную доску, кабинет уже не будет казаться непомерно большим.