Ксения Иллюзия - Пожалей меня, Голубоглазка

Он дотронулся до вмятины, пальцами повторяя форму углубления, потом начал отдирать жвачку, с каждым брошенным на пол куском становясь все злее на того придурка, который додумался это сделать. Достал маленький нож с очень тонким лезвием, проверил им сердцевину замка и понял, что резиновая гадость плотно и далеко застряла внутри.

Костя постучал: сильно, громко и особым ритмом. Если она дома — поймет и откроет, узнав его «почерк». И почти услышал торопливые шаги маленьких ног, наверняка обутых в объемные смешные тапки — мордочки коровок.

Почти.

Никто навстречу ему не бежал, не распахивал изуродованную дверь, крича «Ты!» и бросаясь на шею.

Никто.

Ну, он же так и думал, верно? Ведь догадывался? Тогда чего упираться лбом в холодный равнодушный металл и закрывать в отчаянии глаза? Чего расстраиваться тишине по ту сторону? Чего сцеплять зубы, чтобы не произнести «Где ты?» Он же был уверен, что она больше здесь не живет, правда?

Почти.

— Эй, милок, чего там, не здоровится тебе, что ль? — как в хорошем фильме про плохого мальчика, открылась соседская дверь, и старушечий голос спросил.

— Нет, — он повернулся, выпрямляясь, и повторил, уже тверже: — Нет.

Вышедшая на площадку женщина осмотрела его с ног до головы, отмечая аккуратную стрижку, добротную ткань пальто и чистую обувь. Одобрительно прищелкнула языком и указала на дверь, возле которой он стоял.

— Ищешь кого?

Он не хотел отвечать. Какое её ср*ное дело, чем он занимается и кто ему нужен, но понимал: если соседка что-то знает — это в сто раз сократит поиски и потраченное время, что было крайне важно.

— Ищу.

— Взгляд уж у тебя больно тяжелый, милок, видно, должна тебе много.

— Кто?

— Та, которую ищешь, думаю.

— Должна, — решил подтвердить слова старухи, надеясь, что поможет ускорить процесс.

— Так и знала, — женщина покачала головой. — Всем должна осталась, всем, кто приходил, приходит и будет приходить. Всем, кто живет здесь.

— Часто приходят?

— Теперь уже реже, но бывает, ломятся. Правда, вид у них похуже твоего будет.

— Что она задолжала?

— Деньги в основном, вещи…Разное.

Ему стало тошно. Стало тошно так, что хотелось выблевать тут же, к ногам старухи, выплевывая свой желудок. Не мог дышать, будто диафрагму придавили огромным камнем. По конечностям заползали муравьи, поливая кожу кислотой.

Он подошел ближе и умудрился задать последний вопрос:

— И тебе должна осталась?

Соседка попятилась, почуяв запах злобы и не понимая, кем приходится этот солидный, красивый, пусть и мрачный, мужчина той, что раньше жила в восьмой квартире.

— Н-нет, — сказала правду. — Помогала ей, чем могла. Она же глупая, молоденькая совсем была…

— Не была — есть.

— Так говорят, что…

— Врут все.

— Кто будешь-то? — не сдержала любопытства.

— Много, видать, знаешь, раз состарилась уже. Больше тебе не надо — сдохнешь.

Он развернулся, обрывая дальнейший интерес, но женщина крикнула вслед:

— Оставила она кое-что!

Он резко остановился, словно на стену налетел, и занесенная над ступеней нога, вернулась обратно. Обернулся.

— Сказала «Отдашь ему», а кому именно — не сказала, добавила только, что узнаю его, будет отличаться от обычных людей. Смотрю теперь и понимаю, что тебе оставила.

Костя молчал, а женщина зашла в свою квартиру и через несколько минут вынесла маленький конвертик не типографской продукции.

Протянула ему:

— Держи, может, сгодится.

Он смотрел на белую бумагу, местами затертую, и как-то странно себя чувствовал. Не хотел об этом думать, да и показывать свое состояние не видел смысла. Старуха ему была чужой.

— Держи же, ну?

Он взял наконец и, кивнув, начал спускаться вниз, торопясь глотнуть морозного, но свежего воздуха. Бумага жгла пальцы, а тело потихоньку распадалось на молекулы. Он ещё не понимал до конца, что значило для него её отсутствие, что принесет за собой эта потеря, но уже на губах появлялся неприятный вкус, а в ноздри лез отвратительный запах. В голове расползался туман, мешая ясно мыслить.

Выйдя на улицу, он снова спрятал руки в карманы пальто, вместе с конвертом, и отправился в обратный путь. Главное, добраться до машины, припаркованной в километре отсюда. Главное, не сбиться с шага, оставить его твердым. Главное — не рассыпаться на части, подгоняемым ветром. Главное…

Ну, что же вы, — Костя оторвался от созерцания потолка и посмотрел в глаза администратору ресторана, — Марина Александровна, правильно?

Женщина кивнула. Она сидела напротив равнодушно спрашивающего мужчины, вот уже как двадцать три минуты только кажущимся равнодушным, и признавалась самой себе, что зря послушалась совета продавца купить тот антиперспирант. И тонкая белая шифоновая блузка, и трикотажный пиджак промокли насквозь в зоне подмышек, доказывая, что сомнительный на вид дезодорант оказался сомнительным и в своем действии. Что ни говори, а экспериментировать с маркой иногда вредно и не идет на пользу имиджу.

— Ну так что же вы, Марина Александровна, водите меня по кругу, — скорее утверждал, чем спрашивал Костя, восседавший на стуле с закинутым на край спинки локтем и подперев висок указательным пальцем, сдвигая им кверху внешний угол глаза. — Мне прекрасно известно, кто является директором этого темного во всех смыслах заведения, кем лично вы приходитесь вашему начальству и для каких целей используется отдельная комната, в которой мне пришлось недавно побывать. Сядь! — зло рыкнул на женщину, попытавшуюся подняться.

От резкой и какой-то даже звериной команды она шлепнулась обратно, невольно вскрикнув:

— Что вы себе…

— Закрой пасть, — Костя вернул спокойный тон, вставая со стула одним движением гибкого тела. Одетый полностью в черное, он напоминал пантеру, что усиливало потоотделение администратора ещё больше. — У тебя было время ответить на мои вопросы честно, с чувством так присущего тебе собственного достоинства, пользуясь возможностью обыграть шанс остаться на прежней должности и заслужить мое уважение. Но, увы. Ты его проср*ла, как и достойную денежную компенсацию.

Он начал ходить по кабинету, в котором они находились, вернее, в который он её притащил, говоря монотонно и на первый взгляд самому себе. Смотрел под ноги, засунув руки в карманы черных брюк, и делал неторопливые, очень тихие шаги.

— Ты думаешь, я не знаю ваших с директором грязных секретов? — остановился, сдунул невидимую пылинку с плеча и ухмыльнулся, покачав головой. — Порочной страсти одной и извращенной слабости другого? — начал медленно приближаться, сжимая в кулаки пальцы в карманах. — Или мне надо тебе по буквам, раздельно и четко? Озвучить то, что прячется в темноте? Вытащить на свет? Так ты скажи, я могу.

Марина молчала, уставившись на него во все глаза.

— Или, может, ты ещё не поняла, как серьезно я настроен? Как я решительно намерен добиться успеха в лечении твоей немоты? — подошел максимально близко и наклонился, не вынимая рук. — А?

Марина помотала головой, не в силах отвести взгляд, а Костя принюхался:

— Запах твоего тела выдает твои мысли — такие же омерзительные.

Администратор, смутившись, покраснела, но глаза по-прежнему смотрели в лицо Косте.

— А теперь открой, наконец, пасть и начинай исправлять ситуацию. Начинай делать хоть что-то, что бы мне понравилось. Я же выкуплю эту халупу, даже не споткнувшись, и разберу до последнего кирпичика, завалив ими ваши вонючие туши, понимаешь? И никто, ни одна живая душа мне не сможет помешать. Не вякнет и не попытается отсрочить — наоборот, бросится помогать, уговаривая меня поторопиться. Я же знаю, овца, и про камеру, и про адвокатов, и про шмаль. У вас денег не хватит не то что откупиться, а даже помочиться как следует. Будете по очереди в яму ср*ть да земелькой за собой присыпать, — выпрямился и снова ухмыльнулся, — если, конечно, из-под кирпичей выберетесь.

Марина открыла и закрыла рот. Зубы клацнули, и звук в тишине ударил по нервам. Костя выпрямился и сделал пару шагов назад, рассматривая её насмешливо и брезгливо, словно она облита помоями.

— Ты думаешь, я не смогу ударить тебя? — спросил тихо. — Не смогу причинить женщине физического насилия?

Она опустила глаза, не выдерживая напряжения и пряча за ними страх.

— Ты права, но, видишь ли, есть одна незначительная деталь, которую ты должна принять во внимание.

Он помолчал, все так же её разглядывая, словно решал, с чего лучше начать.

— Дело в том, что для меня ты не женщина, и именно поэтому я держу свои руки в карманах. Открой свою пасть и начинай мне доказывать, что я не зря стараюсь. Не зря терплю зуд в ладонях и дышу глубоко тоже не зря. У тебя ровно две минуты. По одной на каждое мое усилие. Ровно через две минуты моя кровь побежит быстрее, ударит фонтаном в голову, и тогда тебе уже будет не нужно ничего говорить, да ты и не сможешь.

Он вытащил руки и посмотрел на них. Марина заметила, как от нетерпения дрожат его пальцы. Сглотнула.

— А мне не нужно будет стараться.

— Я… я мало знаю. Она новенькая, подружка Людмилы Маркиной. Она… она заменяла её в тот вечер, неофициально, естественно. И я пыталась её отговорить, но ей нужны были деньги, а ваши друзья сделали очень выгодное предложение, — Марина Александровна затараторила без передышки, вглядываясь в Костю, ловя малейшие изменения в его лице. — Всего и надо-то было сделать, что спеть.

— Что сделать? — черные брови встали домиком.

— С-спеть… или рассказать что-нибудь, поговорить…

— Зачем? Что за бред? Кто это придумал? Я что, бл*дь, по-твоему, на плюшевого зайку похож?

— Н-нет.

— Тогда какого члена ты мне сейчас байки травишь?

— Так друзья ваши… У неё голос просто хриплый, им очень понравился.

При слове «хриплый» Костю прострелило воспоминание. Вот, вроде бы и забыл думать, а тут… Хриплый, значит…

— Она курит?

— Что? Нет. На работе это запрещается, и я…

— Курить, значит, у вас нельзя, а еб*ться можно?

— По обоюдному же согласию…

— Это мы сейчас с тобой по обоюдному, а с ней я должен был сказки на ночь. Поет?

— Не слышала.

— Хр*новый из тебя администратор. Не знаешь, не слышала… Имя, может, назовешь или тоже не при делах?

— Рая.

— Полностью.

— Раиса Константиновна Климова.

Костя закрыл глаза. Если это не предательский хук от старухи судьбы, то он тогда доморощенный балерун. Климова… Раиса Константиновна… Ох*еть!

— Мне нужны копии её документов, — открыв глаза, холодно бросил. — Все, что есть в твоем закрытом шкафу на третьей полке сверху. Все документы на подружку и эту… Раиску-крыску.

Марина с трудом поднялась, опасаясь его приближения и стараясь держаться прямо, несмотря на головокружение. Мокрыми были не только подмышки, но и спина, и ладони, и области подколенных сгибов. Капроновые колготки создавали ощущение пленки, и до одури хотелось снять с себя всё и помыться, но выражение лица мужчины, желающего видеть документы, его побелевшие губы и подвижные желваки не давали задержаться на мысли об этом.

— Потом вы уйдете?

— Ненадолго. Я вернусь через три дня, давая тебе возможность зачистить следы, предоставить мне негативы и записи, написать заявление об уходе и получить расчет. Твой директор в данный момент уже заполняет необходимые бумаги в одном интересном месте, так что рассчитывать на его поддержку и помощь категорически не советую — только время потеряешь.

— У вас может ничего не выйти.

— У меня не может ничего не выйти или у тебя амнезия?

— Ресторан приносит существенную прибыль.

— А кто сказал, что я его продам?

— Но…

— Цокай живей, у меня мало времени. Все, что тебе надо знать, ты знаешь. Три дня. Сбежишь — сдохнешь быстро. Исполнишь, как велено, — может, успеешь человеком стать.

Она вообще не разбиралась в машинах. Никогда. Ни в каких. Единственное, чем для Аи они отличались — это цветом. Костя смеялся над ней, спрашивая порой, какой марки проехал автомобиль, но Ая практически никогда не могла ответить правильно. Тоже смеялась и просила не пудрить ей мозги тем, что ей в жизни никогда не пригодится. Все, что она могла сказать про машину, — это то, что проехала какая-то синяя, красная, серая и т. д. Могла ещё добавить, грузовая та или легковая. Он всегда поправлял, показывая отличительные знаки, форму фар и кузова, указывал на посадку и много чего ещё, но все было бесполезно.