Белва Плейн - Пожар страсти

Тем не менее Гиацинта дружелюбно ответила:

– Наша комната в Париже зарезервирована, и мы можем быстро вернуться туда, если отправимся рано утром.

– Я предпочел бы вернуться сегодня. Пораньше поужинать в гостинице и уехать. Я сделал бы это сейчас, если бы не твое желание осмотреть собор.

– Я очень хочу осмотреть его. Смотри, вот уже видны два шпиля вдали.

Гид оказался превосходным. Сезон только начинался, толпа была не слишком большой, и Гиацинта следовала вместе со всеми экскурсантами. Они подошли к светящемуся розовому витражу, где, к удивлению Гиа, стоял, нетерпеливо постукивая ногой, скучающий Джеральд.

– Значит, ты нас бросил! – шутливо воскликнула она.

– Я опасался, что он будет говорить до самого утра.

– Жаль. Я думала, тебе это понравится. Ну что ж, давай поедем в гостиницу, пообедаем и отправимся в Париж.

Между тем солнце скрылось и начал накрапывать дождь. Они подняли верх машины. Дорога была извилистая и незнакомая, так что Джеральду пришлось вести машину медленно. Гиа разглядывала карту и следила за дорожными знаками.

Когда они под проливным дождем добрались до гостиницы, уже наступил обеденный час. Они вошли в зал.

– Джеральд, посмотри на портрет мужчины над дверью, в завитом парике и с кружевными манжетами. Возможно, этот дом принадлежал ему.

– Не исключено.

Грибной суп был аппетитным и наваристым, хлеб – теплым, вино – необычайно вкусным. Джеральду оно понравилось.

– Замечательная еда, – сказала Гиацинта.

– Да.

– Джеральд, ты сердишься?

– Сержусь? С чего бы это?

– Не знаю, но у тебя недовольный вид.

– Просто устал, поскольку провел весь день за рулем. К тому же идет этот противный дождь.

– Сегодня льет так, как тогда, когда мы с тобой встретились. Помнишь, какой свирепый был ветер? Я едва удерживала машину.

– Проклятие! И надо же случиться такому, когда мы застряли в какой-то дыре. Ничего другого не остается, как идти спать.

Растерянная Гиацинта огляделась.

Неподалеку расположилась французская чета с тремя детьми. Дети вели себя очень воспитанно. Жена была ничем не примечательной женщиной. А вот лицо мужчины привлекало внимание. Массивное и квадратное, оно не отличалось классической правильностью черт, как у Джеральда, однако в нем была какая-то особая выразительность, заставившая Гиацинту посмотреть на него более внимательно. Нежно улыбнувшись, он коснулся руки жены.

– Что ты там разглядываешь? – спросил Джеральд. – Увидела что-то интересное?

– Эта пара мне очень симпатична.

– Ты заметила, что у нее нет подбородка? Небольшая пластическая операция исправила бы ей лицо.

– Он и без того ее любит.

– О, ты замечаешь такие вещи? Я этого не вижу. Откуда ты знаешь, что он любит ее?

– Догадываюсь… Скажи, а мне нужна пластическая операция?

Джеральд внимательно посмотрел на жену.

– Ты разглядываешь меня так, словно никогда раньше не видел.

– Нет, тебе не нужна.

– Как скучно, – сказала Гиацинта.

Джеральд засмеялся.

– Не напрашивайся на комплименты.

– Мне всегда приходится это делать. Арни восхищается мною. От него я слышу изысканные комплименты.

– Арни! У него женщины по всей стране! В Кентукки, во Флориде – везде! Там, где есть лошади, у него есть и женщины.

У Гиацинты задрожали руки, а на глаза навернулись слезы. Пошарив в сумочке, она достала сигарету, но не успела прикурить.

– Что, опять? – возмутился Джеральд. – Хочешь заработать рак легких? Ты должна помнить, что у тебя двое детей.

Уронив сигарету, она посмотрела ему в глаза.

– Хорошо. Но почему, почему, почему ты не скажешь мне, что между нами что-то не так? Ведь это видно и слепому. Я имею право знать. Я утомительна? Уродлива? Гадко себя веду? В чем дело?

– Да нет между нами никаких проблем, Гиа! Никаких! Доедай свой обед, выпей еще вина.

«И все-таки не понимаю. Нет, не понимаю», – тоскливо подумала Гиа.

На следующий день, когда они гуляли по Парижу, ярко светило солнце. Гиацинта едва поспевала за мужем. Они прошли от площади Звезды до президентского дворца, пересекли реку и вернулись на площадь Согласия.

– В этом городе нужно быть молодым, – усмехнулся Джеральд. – А я уже слишком стар.

– Что за вздор! Стар в тридцать четыре года?

– Нет, не вздор. Этот город создан для молодых, имеющих досуг и средства.

«Он жалеет, что не видел это прежде, – подумала Гиацинта, – и злится на себя».

– Я хочу посетить больницу, – сказал Джеральд. – Я знаю имя того, кто сможет мне все показать.

– Отлично. А я тем временем схожу в музей Родена, и мы встретимся с тобой позже.

Гиацинта изо всех сил выказывала оживление, хотя не испытала его, даже оказавшись в музее. Она шла по залу с тяжелым сердцем, рассеянно глядя на шедевры гениального скульптора.

Внезапно Гиацинта остановилась, увидев небольшую скульптурную группу, изображающую мужчину с радостно смеющейся юной девушкой, которую он поднял высоко вверх. «Je suis belle», прочитала она. Да, конечно, я красива, когда любима. И Гиацинта несколько минут стояла, глядя на их лица и прекрасные юные тела.

Потом она спустилась вниз и прошла по великолепному зеленому саду. Быть в Париже, лучшем из лучших городов во всем мире, – и испытывать при этом такую тревогу! Чувствовать себя такой одинокой! На улице она остановилась перед витриной детской одежды и увидела милое платьице из белого льна с розовой отделкой. Здесь же стояли розовые туфельки. Эмме наверняка понравятся такие туфли. В магазине нет платья ее размера, но завтра оно появится.

– Это точно? Дело в том, что завтра – последний день нашего пребывания здесь. Утром мы улетаем.

Да, у них будут туфли и платье к вечеру. Возвращаясь в отель, Гиацинта думала о детях. Впервые с тех пор, как они уехали из дома, ей взгрустнулось, захотелось увидеть их личики – веселое Джерри и любопытное Эммы.

Затем был обед. Джеральд, упустив человека из госпиталя, провел время в поисках подарков. Он купил подарки родителям Гиа, Арни, Эмме и Джерри, коллегам по клинике и Сэнди – в знак благодарности.

Они отправились в ночной клуб с американцами, которых Джеральд встретил в вестибюле отеля. Сидя рядом с мужем, Гиацинта опять испытала чувство одиночества. Джеральд и чета американцев наслаждались веселой толчеей и выходками обнаженных женщин. Гиацинта делала вид, что это доставляет удовольствие и ей. Она не видела ничего предосудительного в этом; люди имеют право развлекаться в соответствии со своими вкусами. Если бы она знала, чего хочет Джеральд, то охотно пошла бы ему навстречу.

В чем же причина? Другая женщина? Не абсурдно ли такое предположение? Скорее всего абсурдно. У него есть все – ее безграничная любовь, работа, дети, дом. Она сидела, крутя кольца на пальцах: обручальное и перстень с бриллиантом, который подарил ей муж, получив первую зарплату.

– Что ж, – сказал Джеральд ей в номере в тот вечер, – еще бы один день. Я, пожалуй, приеду сюда снова в следующем месяце.

– Я и не знала, что тебе так понравилось.

– Почему ты сомневалась?

– Ты не казался веселым последние несколько дней. Разве я не спрашивала тебя, почему ты такой мрачный?

– Мрачный? Ты имеешь в виду, что мне не понравилась поездка в Шартр?

– Нет, я вовсе не это имела в виду. Прошу тебя, не уклоняйся от вопроса. Ответь мне: я что-нибудь не так сделала? Будь честным со мной.

– Нет, нет и нет – вот ответ на твой глупый вопрос.

– Ты готов в этом поклясться?

– Да, готов.

Свет от ламп падал на блестящие черные волосы и на ямочку на подбородке, которая смягчала суровость его лица. Гиацинта вспомнила скульптурную группу Родена и зажмурила глаза, чтобы муж не увидел ее слез.

– Что с тобой, Гиа? В чем дело? Я не могу видеть тебя плачущей! Это моя вина, я очень сожалею. Но нет никакой причины, ты все выдумываешь…

Она подбежала к нему.

– Подними меня и отнеси на кровать, как ты обычно делал. Я так люблю тебя…

Позже, когда Джеральд спал мирным сном, Гиацинта лежала, уставившись в темноту. Она видела контуры мраморной каминной доски, букет цветов на столе, собранный багаж в углу комнаты. Она хотела подтверждения, и Джеральд дал его или по крайней мере сделал вид.

Гиацинта тихо встала с кровати и подошла к окну. В этот поздний час движения на площади почти не было. На другой стороне возвышались высокие здания, представляющие миру лицо города, исполненное достоинства.

Но в чреве этого огромного, живущего интенсивной жизнью города есть множество людей, которые готовы, так же как Гиацинта, кричать от одиночества и предчувствия беды.

Францина позвонила по телефону еще до завтрака.

– Умер Джим. Заснул вчера вечером после обеда и не проснулся.

За последующие шесть недель произошло слишком много событий, и пребывание в Париже стало отдаленным прошлым. Настоящее казалось угрожающим. Несгибаемую бабушку подкосила внезапная смерть ее второго сына, и она ушла в дом для престарелых. Францина, по настоянию сыновей, отправилась с ними в длительное путешествие на Северо-Запад и Аляску.

– Не беспокойся за нее, – сказал Джеральд. – Францина справится с горем. Она сильная и умная. Она всегда была мозговым центром вашей семьи.

Ошеломленная этими словами, Гиацинта возразила:

– По-твоему, мой отец был глуп?

– Нет, он был интеллигентный и кроткий человек. Францина же так умна, что не демонстрирует это. Я бы не хотел быть ее врагом.

Эти слова вспомнились Гиацинте утром на исходе лета, когда раздался анонимный телефонный звонок.

– Вы меня не знаете, – заявила женщина. – Отчасти я стыжусь того, что делаю, и того, что не сообщаю вам своего имени. Это гадко и трусливо. Я откладывала это уже несколько недель. Но вот сейчас вдруг решила, что должна это сделать. Речь идет о вашем муже и одной женщине.

Рука Гиацинты, сжимавшая телефонную трубку, задрожала.

– О чем вы говорите? Кто вы, скажите мне.

– Не могу. В самом деле не могу. Пожалуйста, поймите. Я не отношусь к числу ваших знакомых, вы даже никогда не видели меня. Я знаю вас лишь благодаря вашей репутации в округе. Мне известно, что вы добропорядочная женщина и что у вас славная семья. Пережив неприятности, я не могу видеть, как мужчины унижают женщин. Вот и все. Я решила сказать вам, что происходит. Возможно, вы что-нибудь предпримете, пока еще не поздно. Женщина работает в офисе вашего мужа.

В трубке щелкнуло. Отбой. Гиа опустила голову на стол. Слова незнакомки походили на правду.

Когда Гиацинта подняла голову, комната поплыла перед ее глазами. Овладев собой, она пригласила к себе Мойру. Ей можно довериться.

Они расположились на террасе.

– Я уже знаю об этом, Гиа, – сказала Мойра. – Это та женщина, которая присматривала за вашими детьми, когда вы были во Франции. Я знала об этом еще до вашей поездки и постоянно спрашивала себя, должна ли рассказать тебе об этом. Думаю, Джеральд знает, что мне это известно, поэтому и не любит меня.

– Как ты это узнала?

Мойра вздохнула.

– Люди говорят. Муж одной женщины – доктор, а его медсестра – подруга Сэнди. Кто-то видел Джеральда с ней в машине, они ехали с пляжа в воскресенье. Кто-то видел еще… Что толку говорить? Их видели не раз, вот и все.

– Значит, знают все, кроме меня.

Гиацинта встала, оперлась о дверной косяк.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Гиа? – Милое, доброе лицо Мойры выразило тревогу.

– Просто у меня слабость.

– Пойдем в комнату, тебе надо присесть. Ах, Боже мой, мне так жаль! Ты этого не заслуживаешь. Ты скажешь ему?

– Я должна сказать, разве не так?

– Хочешь, чтобы я осталась с тобой?

– Нет, спасибо. Мне нужно кое-что сделать для детей.

– Я возьму их к себе. Пусть поужинают у меня. О них можешь не беспокоиться.

– Спасибо тебе за все, Мойра.

– Гадкий, анонимный телефонный звонок, – сказал Джеральд. – И ты приняла его всерьез? Какая-то злобная женщина завидует тебе и брызжет злобой и ядом.

– Она вовсе не походила на злобную женщину.

– А что ты знаешь о ней? Это просто смешно, и ты меня поражаешь.

Не желая упоминать Мойру, Гиацинта осторожно заметила:

– Об этом знают люди. Женщина сказала, что тебя видели в машине вместе с Сэнди.

Джеральд засмеялся:

– Вот так номер! Сэнди – ценный сотрудник. Неужели мне нельзя подвезти ее иногда в машине? Да это просто невежливо!

– Это было по дороге на пляж.

– Ее сестра живет по дороге на пляж. Кстати, на каком километре? Дорога тянется на пятьдесят километров. Неужели ты не видишь, как это смешно и оскорбительно?

Гиацинте хотелось бы верить ему. К тому же она устала. Сегодня был такой длинный день – едва ли не самый длинный в ее жизни.