– Я скажу, что меня обманом вынудили их подписать, – слабо проговорила Мереуин.

Он беззаботно развел руками:

– Очень жаль, моя дорогая, но, поставив на этих бумагах подпись, вы пропали, совсем пропали!

Слова его прозвучали в ушах Мереуин похоронным звоном, и она вступила в борьбу с усиливающимся отчаянием, которое угрожало ее одолеть.

– Когда придем в гавань, вы получите свой экземпляр, – добавил капитан как ни в чем не бывало, допивая вино из бокала. – Другой останется у меня, и я передам его вашему новому владельцу.

Пухлые губы Мереуин задрожали. Она никогда никому не будет принадлежать, никогда! Прежде чем «Горянка» придет в гавань Уилмингтона, она должна завладеть этими бумагами, чего бы это ни стоило!

– Все в порядке, капитан?

Оглянувшись, Мереуин увидела Барроуза, который заглядывал в приоткрытую дверь, с любопытством глядя на нее из-под кустистых бровей.

– В полнейшем, – . спокойно ответил капитан Кинкейд, – и теперь, раз уж ты здесь, можешь проводить мисс Макэйлис обратно в ее апартаменты. – От улыбки Кинкейда девушка содрогнулась. – Мы еще побеседуем, моя дорогая.

Барроуз, едва дождавшись, пока люк полностью откроется, пихнул туда свою юную пленницу, которая неуклюже рухнула на дно трюма. Мереуин на четвереньках заползла на солому в самый темный угол, закрыла лицо руками и дала волю жгучим слезам, жалобно всхлипывая от страха перед тем, что сулило ей будущее. Она оказалась в руках сумасшедшего и знала, что без удостоверяющих личность документов не имеет ни малейшего шанса вновь обрести свободу.

В последующие дни пассажирам «Горянки» разрешили некоторое время проводить на палубе, если позволяла погода. Хотя в начале весны в Северной Атлантике обычно бушевали штормы, «Горянка» на удивление редко попадала в полосу непогоды. Ведущий в трюм люк частенько открывался, и находившиеся внизу люди получали возможность глотнуть свежего воздуха.

Мереуин поражалась количеству несчастных, появлявшихся из темноты трюма, испытывая немалое сострадание к изможденным существам в отрепьях, с исхудавшими лицами, с пустыми, лишенными надежды глазами. Многие из них разговаривали с сильным акцентом, присущим уроженцам Шотландской низменности, но несколько раз она улавливала знакомую и любимую картавость горской речи и даже гэльскую речь.[14] Однако, когда девушка пробовала заговорить с этими людьми, ее встречало либо каменное молчание, либо, хуже того, откровенный страх.

Скоро она отказалась от всяких попыток контакта и проводила благословенные часы под холодным солнцем, кружа по палубе, чтобы размять затекшее тело, боясь ослабеть, поскольку знала, как только «Горянка» придет в колонии, для борьбы с похитителями ей понадобятся все силы. Мысль завладеть подписанным ею контрактом и уничтожить его никогда не покидала Мереуин, она твердо решила, что увидит, как отвратительный капитан со своей воровской шайкой предстанет перед судом.

Она не сомневалась, что оказалась всего лишь одной из множества страдальцев, которых везут в колонии против их воли, и бессильная ярость закипала в ее сердце при мысли о богатстве, нажитом Льюисом Кинкейдом на людском горе.

Вскоре жестокий шторм надолго загнал пассажиров в трюм. Не имея возможности следить за чередованием дней и ночей в своей неизменно сумрачной тюрьме, Мереуин страстно жаждала выбраться наверх. В тесном, темном помещении с застоявшимся вонючим воздухом постоянно звучали, стоны, больных, и сама она была измучена ужасной качкой.

Множество крыс постоянно шныряло в соломе в поисках еды, и Мереуин приходилось не только приноравливаться к броскам качавшегося на гигантских волнах судна, но и следить за наглыми и противными тварями, которые могли лишить ее скудных запасов – черствых пресных лепешек. Она экономила еду на тот на случай, если шторм надолго удержит их внизу и надо будет утолять голод.

Ветер выл, налетая на крепкий корпус судна, гром грохотал над головой с невероятной силой. Мереуин, пнув ногой мерзкое мохнатое существо, почувствовала, что силы ее на исходе, и решимость все вытерпеть сменилась полным отчаянием. Сидя на сырой, кишащей крысами соломе, слушая стоны и крики товарищей по несчастью, она с трудом верила, что жила когда-то в таком милом и прекрасном месте, как замок Кернлах. Даже суровое лицо Александра и мальчишеская физиономия Малькольма затуманились в ее памяти, и девушка поняла, что начинает испытывать желание пойти ко дну вместе с «Горянкой», положив тем самым конец этому адскому существованию.

Внезапно разозлившись, Мереуин спросила себя – что за бред? В конце концов, она Макэйлис, а у бесстрашного клана Макэйлисов есть гэльский девиз, звучащий в переводе, примерно так; «Не сдавайся даже мертвый». Стало быть, твердила она себе, изо всех сил пытаясь не падать духом, желание погибнуть вместе с «Горянкой» есть трусость, и потому не имеет оправдания. Она обязана, по меньшей мере, объяснить Александру и Малькольму, что с ней стряслось, и намерена любой ценой пережить это плавание.

Постепенно устрашающие скачки кочующего по воле волн судна начали стихать, Мереуин села попрямее и внимательно прислушалась. Больше не слышалось ни воя ветра за бортом, ни тяжелых ударов волн о корпус. В темноте трюма раздавалось тихое перешептывание пассажиров, в котором уже не было страха, все чувствовали, что шторм миновал.

Улыбка облегчения появилась на измученном личике Мереуин, хоть никто ее и не видел. На самом деле ей вовсе и не хотелось утонуть, говорила она себе, грызя черствую лепешку. О, нет! Ей хочется снова увидеть Алекса, Малькольма, Энни и даже свою кобылу… каждую комнату Кернлаха, который она так нежно любит.

– Клянусь тебе, Алекс, – шептала Мереуин, сворачиваясь в клубочек, чтобы согреться и заснуть, – я вернусь домой, но не раньше, чем Кинкейд и его шайка заплатят за все, что сделали со мной!

Проснувшись, она почувствовала себя отдохнувшей и из приглушенных разговоров вокруг поняла, что и прочие пассажиры оправились наконец от морской болезни. Заслышав уже знакомый скрип откидывающегося деревянного люка, Мереуин с надеждой подняла глаза. Грубый голос разрешил обитателям трюма подняться наверх.

Выйдя на палубу, она едва поверила своим глазам, так тихи были синие воды после недавно бушевавшей бури. По лазурному небу плыли пухлые белые облачка, теплый бриз игриво перебирал золотые завитки у нее на висках. Девушка подняла лицо к солнцу, надеясь впитать живительную силу его лучей. Усталости как не бывало, молодое тело трепетало от жажды жизни. Мереуин начала, как обычно, быстро ходить по палубе в раздувающемся от ветра красно-коричневом платье.

– Мисс Макэйлис?

Она вопросительно оглянулась на боцмана, который был уже хорошо знаком большинству пассажиров судна. Он был моложе других членов команды «Горянки» и, на взгляд Мереуин, более вежливым и образованным. Среднего роста молодой человек имел приятные черты лица и спокойные, несуетливые манеры, выдававшие натуру сильную и честную.

Наблюдая за его работой на палубе, когда он посылал матросов на реи регулировать такелаж и паруса, Мереуин часто гадала, осведомлен ли он о преступной деятельности капитана Кинкейда. Временами ей казалось, что он человек честный и будет потрясен, узнав правду, но она не осмеливалась подойти к нему с этим вопросом, все же сомневаясь в своих предположениях и опасаясь усугубить свое положение попыткой завоевать его доверие.

Боцман редко заговаривал с ней, однако кивал при случае, а однажды даже дружелюбно улыбнулся.

– Мистер Уилсон? – Мереуин подняла вопросительный взгляд раскосых синих глаз на его чисто выбритое лицо.

– Вас просит капитан Кинкейд. Он у себя в каюте.

Мереуин судорожно сглотнула.

– Он… с-сказал, чего хочет?

Боцман удивился:

– Да нет, мисс. Наверное, решил дождаться вашего прихода, как вы считаете?

Пухлые губы девушки сжались.

– Наверное.

Карл Уилсон стоял и задумчиво глядел на нее сверху вниз, гадая о причине вспыхнувшего в необычайно синих глазах, страха и беспомощной покорности. Хотя он взял за правило не интересоваться ни одним пассажиром, Мереуин. Макэйлис привлекла его внимание с первой минуты своего появления на палубе. Перепачканная и явно испуганная, она, тем не менее, поразила его своим гордым и непокорным видом, а надменно вздернутая золотая головка напомнила ему женщин под вуалями, которых он часто видел в Лондоне, проезжающих мимо в дорогих экипажах.

Особенно понравилось Уилсону, как она отшвырнула руку этого идиота матроса Барроуза, исчезая в ведущем к каюте капитана коридоре, и отряхнула бархатный рукав, словно Барроуз замарал его своим прикосновением. С тех пор боцман присматривался к девушке всякий раз, как она выходила на свежий воздух, прохаживаясь взад-вперед по верхней палубе с решительным выражением на нежном личике, явно не замечая никого вокруг.

Хотя ее красно-коричневое бархатное платье было покрыто пятнами и измято, он видел, что сшито оно прекрасно, и догадывался, что какой-то период своей жизни она прожила в богатстве, потом попала в беду – может быть, после смерти родителей – и была вынуждена закабалить себя. Просто жалость и стыд охватывают, как об этом подумаешь, частенько говаривал он себе, но что тут поделаешь?

– Мистер Уилсон?

Он очнулся от своих мыслей, сокрушенно признав, что забыл обо всем, любуясь раскосыми синими глазами, в глубине которых сверкали золотые искорки, вздернутым носиком и полураскрытыми мягкими алыми губами.

– А? Вы что-то сказали, мисс?

– Я спрашиваю, капитан желает видеть меня прямо сейчас? – повторила Мереуин со снисходительной улыбкой, пытаясь скрыть нетерпение. Она уже дважды задала этот вопрос, а он только глядел на нее, как баран на колоду мясника. Что это с ним такое?

Боцман густо покраснел под ее пытливым взглядом.

– А… о… да, конечно, мисс Макэйлис. Он вас ждет.

Она вежливо поблагодарила и отвернулась, тут же позабыв о нем, поскольку ее начали терзать иные заботы. Чего теперь хочет от нее Кинкейд? С пересохшим ртом она тихо стукнула в дверь каюты и получила краткое разрешение войти.

Капитан Кинкейд сидел за уставленным аппетитными блюдами столом, перед ним вновь стоял роскошный обед, но на сей раз Мереуин удалось побороть усилившееся при виде еды чувство голода. Она все еще злилась, что не сумела совладать с собой при первом свидании с капитаном, и теперь со сдержанной победной улыбкой отклонила предложение пообедать с ним.

– Вы улыбаетесь, мисс Макэйлис, – заметил Кинкейд, внимательно изучая ее. – Почему?

– Вам не понять, – холодно ответила Мереуин. Он продолжал любезным тоном:

– Я смотрю, вам удалось после всего происшедшего за последнее время сохранить хорошее расположение духа. Остается надеяться, что вы так же перенесете и дальнейшее плавание.

Сердце Мереуин екнуло при этих словах.

– И долго еще оно будет длиться? – тревожно спросила она.

– Пять недель. – Капитан рассмеялся, увидев, как она потрясена, и принялся ловко снимать кожуру с мясистого лайма.[15] – Вы, конечно, не станете утверждать, будто время летит незаметно, – поддразнил он.

– Нелегко различать дни и ночи, когда тебя вынуждают жить в темноте, – хмуро заметила она.

– Приношу извинения за апартаменты, – проговорил капитан, изображая очередную улыбку, настолько самодовольную, что ей страшно захотелось влепить ему пощечину – но хоть я и решил позаботиться о том, чтобы вы прекрасно выглядели, делить с вами свою каюту не собираюсь. Ах, кстати, это напомнило мне о вопросе, который я хотел вам задать. Вы уверены, что до сих пор сохранили девственность?

Щеки Мереуин полыхнули румянцем, капитан захохотал, а его желтые глаза выразили искреннее наслаждение.

– Великолепно. Это позволит поднять на вас цену.

– Какое значение имеет моя… моя… – Мереуин задохнулась.

Капитан, все еще занятый чисткой фрукта, пожал плечами:

– Это имеет значение для того, кто вас купит.

Ее настиг взгляд наглых глаз, и устрашенная намеком девушка отвернулась, чтобы не видеть появившегося в них выражения жестокого веселья. Неужто правда, что тот, кто ее купит, может попробовать… потребовать… Она прижала ладони к горящим щекам и страдальчески застонала.

– Ох, да не переживайте вы так, – спокойно посоветовал ей Кинкейд. – Я ни на секунду не поверил, будто вы проститутка, как отрекомендовал вас Эдмунд. Совсем, не тот тип, и поверьте, – глаза его сверкнули, – я достаточно опытен, чтобы отличить один тип от другого. Только ведь все равно вы едва не ограбили джентльмена, так откуда мне было знать наверняка?

Мереуин, не понимая, смотрела на него лихорадочно блестевшими синими глазами.

– Вам прекрасно известно, о ком я толкую, – нетерпеливо продолжал капитан Кинкейд, кладя в рот ломтик лайма и морщась от брызнувшего на губы кислого сока. – Об Уильяме Роулингсе. Вы пытались украсть у него перстень.

– Откуда вы обо мне столько знаете? – шепотом спросила Мереуин и попятилась к двери.