Отдохнув несколько минут на каменной скамейке, она решила рискнуть и преодолеть еще несколько ярдов, что ей неплохо удалось. Она осталась довольна собой. Только обернувшись, чтобы проделать обратный путь, Изабелла поняла, что безрассудно увлеклась. Казалось, оранжерея осталась на опасном удалении от нее, более того, безобидный ветерок неожиданно изменил направление, принес скверную погоду, усилился и бил ей прямо в лицо.

Она уже устала, каждый шаг назад давался с огромным трудом, накидка то вздымалась, то обвивала ее тело, ленты шляпки пустились в дикий пляс. Вскоре она обнаружила, что шатается от полного истощения сил, и вытянула руки вперед, дабы удержать равновесие. К ее отчаянию, одна тяжелая капля дождя упала ей на руку, другая — на плечо. Спустя мгновение небо разразилось ливнем.

Стараясь из последних сил найти укрытие от дождя, она споткнулась, упала головой вперед, и у нее сбилось дыхание. Ей казалось, что она никогда не сможет встать, и она заплакала от отчаяния. Ужасная мысль, что она наверняка умрет от нового приступа легочной лихорадки, заставила ее снова подняться на колени, затем на ноги. Изабелла думала лишь о том, как добраться до спасительного кресла, где она окажется в полной безопасности, избавится от дождя и ничто не причинит ей вреда. Но скудные запасы сил совсем покинули ее и, сделав еще один нетвердый шаг, она снова упала.

На этот раз ее подняли. Доусон и его товарищ вернулись, когда переменилась погода, и, не найдя девушку в оранжерее, побежали искать ее. Изабеллу завернули в теплые покрывала, которые слуги прихватили с собой, усадили в кресло и отнесли через парк в Ностелл.

Несколько дней спустя Изабелла избавилась от последствий опасной прогулки, что посчитали хорошим знаком — к ней возвращалась способность быстро восстанавливать физические и душевные силы.

Однако это происшествие, заставившее Изабеллу так переволноваться, настолько расстроило ее, что ей все меньше и меньше хотелось покидать надежное кресло, будь то дома или на природе. Она желала путешествовать в нем гораздо дальше, чем было необходимо. Временами она ловила себя на том, что трясется от страха при мысли, что придется выйти из кресла и совершить короткую прогулку. Изабелла находила предлоги, чтобы сидеть в кресле, читать или шить, она даже избегала возможности выехать в карете и впервые познала одиночество, влекшее за собой неизбежное подавленное настроение, которое обрушивалось на нее, словно черная туча. С каждым днем она все больше интересовалась креслом, задавала вопросы о дереве, из которого оно сделано, расстраивалась, когда ей казалось, что невнимательный слуга поцарапал его, и, видно, забыла, что оно является не ее собственностью, а хозяина дома. Ее горничная заметила, что этот чертов предмет мебели заворожил бедную юную барышню.

Как можно было ожидать, Изабелла наконец послала за плотником, изготовившим его.

Она ждала его в библиотеке и, случайно оторвав глаза от книги в тот момент, когда в дальней двери показался Томас Чиппендейл, крайне изумилась. Она никак не ожидала увидеть столь молодого человека. Он приближался через туннель комнат, ведших одна в другую и освещенных солнцем, лучи которого мерцали на дамаске, фарфоре, роскошных гобеленах, шел уверенно, размахивая руками, как бывает, когда молодость и хорошее здоровье бьют через край. Она невольно чуть подалась вперед, будто все ее тело стремилось уловить часть энергии, которую излучал приближавшийся незнакомец.

Тут она обуздала эту глупую фантазию и опустилась в любимое кресло, вселявшее уверенность. Она закрыла книгу, лежавшую на коленях, и опустила хрупкую руку, пальцы которой стали такими худыми, что кольца на них свободно болтались.

— Госпожа, я Томас Чиппендейл. — Он поклонился уважительно, но не подобострастно. — Мне сказали, что вы желаете меня видеть.

У него был низкий сильный голос, соответствовавший его внешнему виду. Она заметила, что, невзирая на обилие согласных среднего подъема, свидетельствовавших о его йоркширском происхождении, он избавился от распространенных слов местного диалекта и хотя держал широкополую шляпу в руке, но не вертел ею и не проявлял свойственной сельским жителям неуклюжести, какую она могла бы ожидать. Он стоял спокойно, смотрел настороженно и был озадачен приглашением, ибо между ними зияла глубокая пропасть классовых различий, материального положения и происхождения. Они внимательно смотрели друг на друга. Он был в рабочей одежде, домотканом пальто, достигавшем колен, поверх застегнутого, такой же длины камзола из изрядно поношенной кожи, а не из парчи или другого тонкого материала, какой стал бы носить джентльмен. Она заметила, что он вычистил свою одежду до прихода сюда, хотя несколько незамеченных стружек прилипли к штанам из грубой коричневой пряжи, заметила еще один кусочек бледной стружки, запутавшийся в его пышных иссиня-черных волосах, которые он завязал в пучок на затылке. Этой прическе искуснее всего подражали мужчины из партии вигов, занимавших более высокое положение в обществе. Его лицо отличалось выступающими скулами, которые придавали ему привлекательное выражение, причем темно-карие проницательные глаза играли в его облике главную роль. Нос был крупным и прямым, рот казался немного воинственным, подбородок источал непоколебимую решимость. Вообще, он был из тех мужчин, на которых любая женщина, будь то леди или служанка, взглянет раз или два, а то и три, еще до того, как он пройдет мимо нее.

Изабелла поняла, что она не составляет исключения. Сейчас ее положение было уязвимее, чем прежде; она уже составила о нем пристрастное мнение из-за этого кресла и почувствовала, что у нее перехватило дыхание, когда заговорила с ним.

— Ах, да. Это так. Речь идет об этом кресле, которое вы сделали на то время, пока я буду гостить здесь.

— Оно вам больше не подходит? Может быть, требуются лишь незначительные изменения. — По тону его голоса стало ясно, что он не допускает возможности, что с творением его умелых рук что-то может быть не так, однако он все же положил свою шляпу, быстро подошел к ней, присел и хмурым взглядом стал осматривать кресло. Девушка подергала его за рукав.

— С креслом ничего не случилось. Совсем наоборот! Я хотела поздравить вас с искусной работой и поблагодарить за то, что вы позаботились, чтобы мне в этом кресле было удобно.

Он опустился на одно колено и, оставаясь в таком положении, положил одну руку на другую и, прищурив глаза, смотрел на нее. Она хотела поблагодарить его? Мелкопоместное дворянство, не говоря уже об аристократии, не знало, что такое любезность, если дело касалось тех, кто занимал более низкое положение в обществе. В то время, когда везде строились новые и расширялись старые загородные дома, владельцев не волновали судьбы более скромных людей, если их собственность загораживала вид из больших окон. Сносились целые деревни, все население перемещалось в другое место, конечно, с целью улучшить жилищные условия, если для них строились специальные дома. На том месте, где из поколения в поколение жили и работали семьи, вырастали рощи новеньких кедров или буковых деревьев. Их мнения никто не спрашивал. Томас сам хорошо знал, что такое открывать ворота перед теми, кто занимает более высокое положение, словно превращаясь в невидимую пару рук, и молча терпеть, когда копыта лошадей и колеса обдают тебя грязью. Часто приходилось отрываться от работы, сколь бы сложной та ни была, чтобы по велению властного жеста преклонить колени на мощеном полу конюшни и счистить навоз с элегантных сапог хозяина. Приходилось таскать и показывать бессчетное число образцов дерева для будущей двери или обшивки, по чьему-то капризу перетаскивать тяжелую мебель из одного конца в другой, затем все вернуть на прежнее место, если что-то не понравилось, при этом никто даже не кивнул головой в знак благодарности! Он снова взглянул на нее.

Лично девушка его не заинтересовала в тот момент, когда он во дворе мельком увидел ее в этом кресле, однако теперь он сообразил, что она понравилась бы ему, если не была бы столь худой и обладала всеми соблазнительными изгибами женщины, которые так приятно ласкать. Ему нравился светлый цвет ее волос и, хотя голову девушки скрывал кружевной чепчик, над красивым лбом виднелся аккуратный прямой пробор и несколько мягких завитков. Невзирая на то, что болезнь оставила свою печать на ее лице, оно казалось весьма привлекательным, в нем было что-то неотразимое, приковывавшее внимание, а рот отличался красивой формой. Томас заметил ее волнение, пока он внимательно рассматривал ее. К ее бледному лицу приливала кровь, придавая ему более естественный оттенок. Ее глаза, хотя и запали от всего того, что она пережила, были замечательного ясно-голубого цвета с темными глубокими вкраплениями и напоминали летнее озеро.

— Это мой первый приезд в Ностелл, — робко сказала она. — Я боялась, что стану невыносимым бременем для хозяина и хозяйки, но ваше кресло избавило их от лишних забот. Я в силах вести почти самостоятельную жизнь в те часы дня, которые могу проводить по собственному усмотрению.

— Я лишь следовал указаниям сэра Роуленда, — напомнил он ей, не собираясь вставать.

— Я знаю, но замысел кресла принадлежит вам. Мне так говорили.

Он стал догадываться, что ее благодарность неподдельна, и это побудило его пуститься в дальнейшие объяснения.

— Дуб для него спилили уже давно на участке леса в Уорфедейле, который почти граничит с городком, в котором я родился.

— Как он называется?

— Отли. Он совсем небольшой, но там кипит жизнь. Большинство людей из близлежащих деревень и ферм едут туда на рынок.

— Я слышала об Отли, хотя никогда там не бывала. Но ведь до приезда в Ностелл я никогда не бывала в Йоркшире.

— Это самое красивое графство во всем королевстве. — Он не упомянул, что никогда не покидал его. — Мои предки жили здесь поколениями. Откровенно говоря, мы, Чиппендейлы, всегда в той или иной мере занимались древесиной. Изготовляли колеса, как мой дедушка, плотничали, как мой отец, рубили лес, строили, работали отделочниками, были отличными столярами, если перечислить лишь некоторые из выбранных ими профессий.

— Разве не было ни одного исключения?

— Единственным исключением, насколько я знаю, был один мой дядя, работавший учителем латинской грамматики в школе Отли. — В его глазах загорелись веселые огоньки. — Но даже он не совсем расстался с деревом. Дядя Джозеф точно знал, как пускать в ход березовые розги. Когда я во время учебы в школе имел несчастье стать учеником в его классе, он делал это довольно часто.

Ей было неприятно думать, что кого-то могли пороть. Однажды она видела, как провинившуюся женщину раздели до пояса и били, пока та была привязана к телеге, которую лошадь тащила по улице. Женщина отчаянно кричала, но к ее мольбам никто не прислушивался.

— Мистер Чиппендейл, я уверена, что вы не заслужили наказания березовыми розгами.

Он энергично покачал головой, отмахиваясь от ее благожелательного предположения.

— Уверяю вас, мадам, я это заслужил. У вас нет братьев? Нет? Ну, тогда понятно, что вы не знаете, на какие проделки способны мальчишки. Мой дядя относился ко мне суровее, чем к другим, чтобы его не заподозрили в покровительстве, а я был самым непослушным именно из-за родственных уз с ним.

Его непокорность объяснялась и другими причинами трогательного и мучительного характера, но он не собирался распространяться о тех годах своей жизни. Томас легко поднялся с колена, встал во весь рост рядом с креслом и отступил на шаг.

— Вы уже давно в Ностелле? — поинтересовалась она.

— Мои семь лет ученичества близятся к концу. Когда они закончатся, я смогу работать столяром-краснодеревщиком.

Он посмотрел в сторону окна, словно вглядываясь в свои новые горизонты.

— Это великолепное кресло говорит о вашем высоком мастерстве. — Она не видела смысла скупиться на похвалу, если ее заслуживали. — Думаю, вы скоро займетесь изготовлением мебели для нового дома.

Его взгляд остановился на ней. Она была в восторге от него. Женщины так легко выдают себя подернутыми влагой глазами, хотя в ее поведении не чувствовалось никакого кокетства. Ее необычайно голубые глаза выражали восторг, связанный в равной мере с его талантами мастера и привлекательной внешностью, что для него не было тайной. Если бы она была здоровой, его мучил бы соблазн испытать свое счастье. Никто, кроме него, так быстро не цеплялся за вдруг представившийся удобный случай. Что же до Изабеллы Вудли, то к ее болезненному состоянию можно было относиться лишь с состраданием. Как ни странно, он испытывал забавное сожаление оттого, что никогда не узнает ее лучше, чем сейчас.

— Госпожа, надеюсь, что вскоре я покину эти места. Пока что я сам строю свои планы на будущее.

Томас дал ей вежливый отпор. Он заметил, как она сомкнула ресницы, чтобы скрыть свою реакцию на его слова. Она тихо произнесла: