Никто из детей не вернулся в Отли предать земле тела родителей, когда их обнаружили, так что церковному приходу осталось устроить им благопристойные похороны. Томас уже больше не надеялся увидеть Полли.

Верным оказалось предположение Джона, что желание сына освоить плотничье дело лишь окрепнет. Он всегда брал сына с собой на работу, если подворачивалась такая возможность. Томас был рад, если мог оказаться полезным в том, что от него требовалось, однако для него не было большего удовольствия, чем мельком увидеть роскошную мебель в прекрасной обстановке. Джон уже знал, где искать сына, если тот исчезал в таком доме. Томас все больше и больше говорил о том, что ему очень хочется однажды, когда он вырастет, сделать такую мебель самому. Джон взял это на заметку и решил позаботиться о том, чтобы сын достиг этой цели, если только мечты молодости вдруг не изменятся. Он начал присматривать ему подходящее место для обучения, когда настанет время.

Один зимний день привел отца с сыном в большой дом с красивым фронтоном, построенный в стиле эпохи Тюдоров. Перед Джоном стояла трудная задача — помочь домашнему плотнику соорудить пристройку к конюшне, расположенной в заднем дворе особняка, но Томас надеялся хотя бы через окна увидеть, какие сокровища находятся внутри. Ему не повезло — крепкому парню с парой быстрых ног нашлось множество дел. Томасу приходилось бегать целый день, если не считать очень короткого перерыва, когда он с отцом ел взятый с собой обед — пирог с мясом кролика в обществе искусных плотников и каменщиков, собранных для того, чтобы быстрей закончить строительство. Ему ни разу не представился случай побродить возле дома, и он был недоволен, когда затемно при встречном ветре возвращался домой, причем единственным источником, освещавшим дорогу, стали тусклые фонари фургона. Томас замерз и устал, и после того, как он, задремав, чуть не свалился с сиденья, Джон поднял навес, давая ему возможность забраться в фургон и свернуться под брезентом. Он нашел свернутый мешок, который служил ему подушкой, и закрыл глаза под громкий стук колес, пока фургон подпрыгивал на неровной дороге.

Под соседним брезентом что-то зашуршало и, когда он вскочил, думая, что это крыса, маленькая рука зажала ему рот, он почувствовал теплое дыхание, и хорошо запомнившийся голос Полли прошептал ему на ухо:

— Ни звука, Томас Чиппендейл! Я сбежала!

Он машинально выполнил этот приказ, накрыл себя и Полли брезентом и, оттолкнув ее руку, сердито прошептал:

— Полли! Я не знал, что ты работаешь в этом доме! Ты бестолковая деревенщина! Почему ты сбежала? Они ведь устроят погоню и отвезут тебя назад!

— Если они не найдут меня, то не отвезут обратно! — отрезала она. — Мне там не нравится. Сначала я с утра до ночи чистила горшки и сковородки. Эти знатные люди едят до отвала, а я с мальчиком на судомойне никак не успевала перемыть все. Я плакала, пока не иссякли слезы. Тогда мне все стало безразлично, и я чуть не умерла. Но одна из служанок сжалилась надо мной. Она была любовницей дворецкого и уговорила его, чтобы он позволил мне подметать, натирать полы в доме и все такое прочее. Но сейчас мне эта работа совсем опротивела. — В ее голосе появились нотки крайнего отчаяния. — Том, ты должен мне помочь. Я решила сбежать при первой возможности, какая подвернется, и когда сегодня увидела тебя с папой у конюшни, то поняла, что такая возможность появилась.

Полли обхватила его за шею, чуть не задушив, крепко прижалась лицом к нему и разразилась слезами, которые долго сдерживала, считая, что ей не подобает выказывать такую слабость.

Томас разозлился на нее. Ей повезло, ведь ее повысили среди слуг, а она бросила все ради чисто женского каприза, который он никак не мог понять. Если бы у Томаса хватило ума, он крикнул бы отцу, фургон развернули бы и отвезли Полли обратно, прежде чем обнаружилось ее отсутствие. Но он не мог предать ее. Она источала приятный чистый аромат, волосы, упавшие ему на лицо, были мягкими и шелковистыми, исчез неприятный запах, каким в прошлом отдавала ее одежда и одежда любого, кто жил в лачуге ее семьи. Ему было приятно ощущать ее тело, это было новое ощущение, пробудившее в нем любопытство. Он стал гадать, похорошела ли она и поправилась ли от вкусной еды, по тяжести ее тела он догадался, что за полтора года с их последней встречи она выросла.

Но тут его снова обуял гнев. Его ничто так не порадовало бы, как работа в великолепном доме. Когда-то он думал, что у нее не все в порядке с головой, и сейчас ему показалось, что это так. Чуть не задохнувшись, он легонько отстранил ее от себя, радуясь, что при таком свисте ветра, гулявшего в скрипучих ветвях, их перешептывания не достигнут ушей отца.

— Подумай хорошенько, прошу тебя, — умолял он. — Там не может быть так плохо, как ты говоришь. Похоже, в том доме у тебя появились друзья, но, увидев меня, ты затосковала по дому в Отли и временам, когда мы там встречались.

На это последовал сердитый ответ:

— Если ты отправишь меня назад, я утоплюсь в реке, клянусь.

Столь отчаянный ответ смутил его. Старый особняк стоял на южном берегу реки Ур, и вдруг он мысленно представил, как она ныряет в бурную реку.

— Но почему? Почему?

Прошла долгая минута, пока она нашла силы ответить.

— Там со мной жестоко обращались. Это сделал сам хозяин. Он пожилой мужчина и не любит старых женщин, если ты понял, что я имею в виду. Если бы я продолжала мыть горшки и сковородки, он бы никогда не заметил меня.

Том почувствовал, как его охватывает страх, а кровь стынет в жилах, Недавно одного мужчину из Отли повесили после того, как тело изнасилованной девочки нашли в канаве. Однажды, ожидая в таверне появления отца, он услышал, как тихо разговаривают двое мужчин, не заметивших его за деревянной скамьей с высокой спиной. Он услышал много и понял, что купля и продажа детей в Лондоне и крупных городах — дело обычное. Подумав, что Полли подверглась греховному обращению, он испытал ужасный стыд за весь мужской род. Он чуть не потерял дар речи.

— Тогда ты больше не вернешься в это место! Никогда! Я позабочусь о тебе. Я найду тебе надежное место.

Томас придумал, как поступить. Ее надо спрятать на чердаке мастерской. Чердак обогревала труба кухонного очага, а отец наведывался туда редко. Поскольку его мать лежала в постели после очередных неудачных родов, достать из кладовой еду для Полли будет совсем нетрудно. Никто ничего не заметит. Казалось, что все чудесным образом уладилось. Но ему не пришло в голову, что Полли кое-что утаила от него.

Полли оставалась в фургоне под брезентом до тех пор, пока Томас с отцом не распрягли лошадь. После того как они накормили и напоили животное, Джон вошел в коттедж проведать жену, прежде чем отправиться в трактир «Герб плотника», расположенный на другой стороне улицы. Как только опасность миновала, Томас повел Полли, державшую в руках небольшой сверток с пожитками, на кухню. Он впервые увидел ее при свете. Нет, она не похорошела, печать старости, не исчезающая с лиц бедных людей с самого рождения, лишала их возможности стать красивей даже тогда, когда их жизнь улучшалось. Но ее волосы, перехваченные сзади лентой, стали густыми и обрели красивый рыжевато-золотистый цвет, какого ему раньше не доводилось видеть.

— У тебя классные волосы, — с восторгом сказал он.

Она обрадовалась и ответила бы ему, но из спальни раздался голос матери:

— Это ты, Том?

— Да, мама. — Он вошел к ней. Она выглядела бледной и усталой, беда настигла ее предыдущим днем, но мать берегла для него нежную улыбку и хотела узнать, как прошел день. Затем он оставил ее спать, закрыл обе двери, отделявшие остальную часть коттеджа от кухни, и вернулся к Полли. Он знал, сколько отец пробудет в таверне, он там никогда не задерживался более трех четвертей часа. Они быстро и жадно доели ужин, оставленный на столе одной из соседок, помогавших по очереди, пока Мери Чиппендейл испытывала недомогание. Томас на ходу прихватил еще немного еды, кувшин с водой, чтобы Полли хватило на ночь и на следующий день. Он также взял одеяло, необходимый ночной горшок и отнес их по узкой лесенке на чердак. Полли следовала за ним, неся сверток со своими пожитками и зажженный фонарь, которые он ей вручил.

Она обрадовалась, увидев, что на чердаке есть небольшое окно, с которого можно снять ставни, тогда днем здесь будет светло. Когда оба соорудили постель на мешках с чистой стружкой, он дал ей последние наставления.

— Завтра я иду в школу, а отец весь день будет работать дома, так что тебе придется оставаться здесь до вечера, пока он не уйдет. Отец пойдет на травлю собаками привязанного быка, которая состоится на лугу при освещении. Он такого зрелища не упустит. Ты не возражаешь, если останешься взаперти до этого времени?

При свете фонаря она подошла близко к нему, ее лицо выражало нескрываемую преданность.

— Нет, Том. Здесь я чувствую себя в безопасности. Мне больше не страшно.

Он был глубоко тронут тем, что она доверяет ему. Тут она, к удивлению мальчика, обхватила его шею руками и запечатлела на его губах мягкий, влажный и странный поцелуй. Он неожиданно заволновался, отчего у него быстро забилось сердце.

— Том, мне здесь нравится, — прошептала она. — Мне здесь всегда нравилось и будет нравиться.

Затем она отступила назад и взялась за люк, закрывавший чердак, и он, будто во сне, спустился вниз по узкой лесенке.

На следующий день он в школе почти не обращал внимания на уроки. Он напряженно думал о том, как поступить с Полли. Она не могла оставаться на чердаке до тех пор, пока он подрастет, женится на ней и защитит от всего мира. Если бы мать сейчас не находилась в нервозном состоянии, он уговорил бы Полли довериться ей. Правильно было бы рассказать все человеку, заслуживающему доверия, и в обычных условиях маленькая девочка обрела бы достойную защиту. Однако, как Полли заметила за ужином, никто не станет принимать на веру ее обвинения против знатного джентльмена, и она была права. Более того, следовало принимать во внимание еще одно обстоятельство — она родилась в семье, где проституция и дебоширство было обычным делом. Какое бы решение Томас ни пытался найти, круг замыкался, и он возвращался к исходной точке. Все еще раздумывая над этим, он торопился домой.

Едва войдя в коттедж, он понял, что случилось что-то страшное. Его мать, одетая, сидела в кресле у очага, обложившись подушками, у нее покраснели глаза от слез. Отец с суровым выражением лица встал из-за стола, за которым сидел, и уставился на Томаса.

— Как долго Полли пряталась на моем чердаке?

Так вот в чем дело. Отец обнаружил ее, но еще не все потеряно. Хорошо, что все раскрылось и он сможет обратиться за помощью к взрослым.

— Со вчерашнего вечера. Я больше нигде не мог оставить ее. Полли страшно обидели, и я подумал, что лучше всего оставить ее там, пока не найдется самое верное решение. Отец, надеюсь, ты не сердился на нее. Здесь я во всем виноват.

— Я ее не видел. Я только знаю, что она там была.

Томаса охватил страх.

— Где же она в таком случае?

Он бросил учебники, которые держал в руках, и бросился в мастерскую. Люк был открыт. Томас уже почти добрался до него, думая найти Полли в каком-нибудь углу чердака, когда следом за ним в мастерскую вошел отец.

— Там ты никого не найдешь, — глухо сказал Джон. — Скорее всего, она страшно испугалась, услышав голоса двух представителей закона, которые во дворе наводили о ней справки. Само собой разумеется, я сказал, что понятия не имею, где ее искать, ведь я не подозревал, что она рядом. Но ведь известно, что она родилась в Отли, и они расспрашивали всех, кто с ней был знаком. Позднее я вышел из мастерской на пару часов, а когда вернулся, то нашел люк открытым. Наверно, она испугалась, что они вернутся, и удрала. К полудню ее поймали.

От отчаяния Томас громко простонал и медленно спустился по лесенке. Если бы он был дома, Полли бы ни за что не вздумала бежать.

— Она не должна возвращаться в тот старый дом. Это плохое место.

— Они отвели ее не туда, а в тюрьму Йорка, где она останется до суда.

Не веря своим ушам, Томас уставился на отца.

— В чем ее обвиняют?

— В краже. Я слышал, будто при ней нашли улики. У нее в кармане лежал кошелек с тремя золотыми гинеями, которые она стащила у хозяина.

Лицо Томаса стало пепельно-бледным.

— Полли не воровка! — Но он вспомнил звон монет, когда Полли поднималась по лесенке на чердак. Тут в его голове все прояснилось. Она не украла эти деньги. Эти деньги Полли дали за молчание, а когда девочка сбежала, ее обвинили в краже, чтобы никто не поверил ей, даже если бы она сказала правду. Разве можно ожидать, что наивный ребенок расстанется с тем, что ему показалось целым состоянием, невзирая на то, за что ей достались эти деньги? Он вздрогнул и почувствовал тошноту. — Что с ней будет? — со страхом спросил он.