Она наблюдала за ним. Значит, он слышал о празднестве, которым отметят ее выздоровление. Ему не было суждено знать, что для нее гораздо больше значит находиться с ним наедине в холодном и пыльном складе, чем принимать поздравления под хрустальными канделябрами. Однако интерлюдия подходила к концу. Томас уже взял большой чехол и накрыл им кукольный дом.

— Когда я увижу комнаты обставленными мебелью? — спросила она.

Он разглаживал складки и морщины.

— Все зависит от того, останетесь ли вы в Ностелле до тех пор, пока я не завершу работу.

— Мне предложили остаться здесь столько времени, сколько я пожелаю.

— До конца лета?

— Хозяева дома уговаривают меня остаться до конца лета.

— Если вы примете такое решение, то увидите, как кукольный дом обставят и перенесут в Ностелл.

Он поправил последний угол чехла. Со стороны конюшни к окну подъехала пустая карета, на складе стало совсем темно, стук копыт лошадей о мостовую перебивали голоса конюхов.

Когда Томас повернулся к ней лицом, обоим казалось, будто они стали ближе.

— Тогда у меня нет иного выбора, кроме как остаться. — Изабелла говорила так тихо, что он едва расслышал ее слова, хотя ей показалось, будто ее голос звучит не тише, чем шум на улице. В это мгновения казалось, будто девушку оставляют силы, управлявшие ее жизнью.

Томас смотрел на нее, прищурив глаза.

— Было бы обидно, если бы вы решили иначе.

Она встала, понимая, что должна уходить, хотя ей и не хотелось этого. Томас приблизился, будто собираясь отодвинуть кресло, и стоял так близко, что если бы она повернула плечо на дюйм, то коснулась бы его груди. Затем он сказал то, что она и надеялась, и боялась услышать.

— Вы иногда гуляете у озера, в вечерние часы. После окончания работы я сам хожу туда, когда там никого нет.

До сих пор она одна не выходила из дома после сумерек, но если бы ей удалось избежать общества других, то это можно было бы исправить.

— Возможно, я пойду туда подышать воздухом. Точно обещать не могу.

Пока Изабелла больше обещать не могла.

Она ушла, церемонно поблагодарив его на ходу за то, что он уделил ей свое время. Пока Изабелла возвращались домой, олени, совсем недалеко щипавшие траву, насторожились, почувствовав ее приближение, и подняли головы. Она остановилась и следила за оленями, пока те не присоединились к другой группе сородичей, находившихся вдали. Она остановилась, придя к убеждению, что ее раннее предчувствие оказалось верным. В этот день она решила свою судьбу, и от нее уже никуда не уйти.

В Ностелле, как и в других благополучных местах, начиная от королевских дворцов до простых жилищ мелкопоместных аристократов, в три часа дня было принято садиться за обед, во время которого подавали много блюд. Если за столом было мало человек, то пользовались семейной столовой скромных размеров. Но когда в доме бывали родственники и гости, как сейчас, сэр Роуленд и его жена усаживались в противоположных концах длинного стола, сооруженного из откидных столов, которые складывались и хранились в передней после каждой трапезы. Прочный сплошной стол из прошлых веков вышел из моды. Изабелла заняла место среди сорока с лишним гостей за столом, накрытым Дамаском, перед хрусталем и серебром, и обнаружила, что не может слушать разговоры тех, кто сидел справа и слева от нее, а аппетит, недавно вернувшийся, снова исчез. Она с трудом заставила себя отведать немного от каждого блюда, но все время думала о том часе, когда ей удастся выскользнуть из дома.

Оставшуюся часть дня она следила за погодой. Любой из слуг посчитал бы ее сумасшедшей, если бы Изабелла рискнула покинуть дом в ненастный вечер, ибо все домочадцы вместе и каждый отдельно гордились тем, что она поправилась. Даже воды Бата не смогли ей помочь. Нога сэра Роуленда вряд ли ступала хотя бы в одну из кухонь, его жена даже не видела их, но Изабелла напугала всю домашнюю прислугу, однажды явившись туда. Изабелла беседовала с поварами, которые так старались приготовить вкусные блюда, когда она чувствовала себя хуже всего. Она разговаривала с теми, кто поддерживал огонь в камине ее комнаты, чтобы не дать ей заболеть лихорадкой после прибытия в Ностелл, нашла самую незначительную маленькую прислугу на кухне, сорвавшую дикие примулы, которые ей однажды доставили на подносе. Домашняя прислуга не одобрила ее визита, но, как это ни парадоксально, оценила его по достоинству. С тех пор они оберегали ее восстановленное здоровье столь же ревниво, сколь раньше старались помочь ей выздороветь. Иногда ей надоедали подушками, пледами, зонтиками от солнца, даже когда без всего этого можно было обойтись. Больше всего ей придется остерегаться зоркого ливрейного слуги, дежурившего у двери. В любом случае она обязательно должна вернуться к десяти часам, к ужину. Тогда все соберутся за столом, начнутся любительские театральные представления, игра в карты или другие развлечения, подадут легкий ужин.

Надев черную кружевную шаль, скорее чтобы слиться с ночью, нежели уберечься от холода, она вышла из дома через неприметную боковую дверь, которую обнаружила днем. Она пребывала в сильном волнении. Луны не было, но звезды сияли ярко и крохотными огоньками отражались в озере за деревьями, указывая ей путь.

Она уже приблизилась к ивам на берегу, когда перед ней возник Томас, да столь неожиданно, что она невольно вскрикнула, чуть было не столкнувшись с ним. Он поймал ее за локти, притянул к себе и посмотрел ей в лицо.

— Извините меня, я напугал вас, — шепотом произнес он, едва заметно улыбаясь. — Я увидел вас издали и, охваченный нетерпением, совсем забыл о том, что вы можете не заметить меня.

Она тихо рассмеялась.

— Я догадалась, что это вы, даже в то мгновение, когда вскрикнула. Как глупо, что я так испугалась.

— Вам было трудно уйти?

— Нет.

— Это хорошо. — Он взял ее за руки. — Придя сюда, вы оказали мне большую честь.

Он весьма успешно освоился с хорошими манерами, наблюдая за тем, как аристократы относятся друг к другу, прислушиваясь к комплиментам, которые они расточали, видя поклоны, какие те отвешивали. Поскольку эти люди относились к сословию, которое сыграет решающую роль в осуществления завладевших им амбиций, он скоро понял, что должен готовиться, чтобы встретить их на равных, когда настанет день. Ради этого он пытался скрыть недостаток образования и смягчить присущую сельскому жителю прямоту. Он не намеревался выдавать себя за того, кем на самом деле не был, но у него хватило ума догадаться, что небольшой хитростью можно добиться многого, а если придать простым манерам немного изысканности, то скорее добьешься успеха. Эта родовитая девушка, дочь политика, бывшего главным советником сэра Роберта Уолпола[1], не позволит притронуться к себе, если его приятная внешность не будет сочетаться с такими же манерами.

— Я могу провести здесь один час, — сказала она.

— Не хотите прогуляться до ротонды?

Изабелла согласно кивнула.

— Я вечером там никогда не бывала.

Взявшись за руки, они рядом шли по тропинке вдоль озера, он иногда наклонялся, чтобы отстранить ветки ивы, преграждавшие путь. Между ними шел непринужденный разговор, оба ничего не скрывали о себе. Изабелла рассказала ему, что ее родители переехали из Бристоля в Лондон, когда ей было семь лет, а ее сестре — шесть. Ее отец Генри Вудли уже занимался политикой и в то время входил в состав кабинета Уолпола. Она искренне гордилась им и теми хорошими делами, какие он совершил. Полтора года назад отец умер от сердечного приступа. Это по настоянию отца сэр Роберт Уолпол согласился отменить непопулярный акцизный сбор. Генри Вудли знал, что простой народ люто ненавидел акцизный сбор на чай, кофе, шоколад, и опасался, что во время бунтов могут погибнуть люди, если распространить этот сбор на табак и вино. После отмены сбора его хвалили и противники, и члены партии вигов, к которой он принадлежал, уже не говоря о безграничной признательности тех, кто трудился и жил в нищете, ведь сбор лег бы на них дополнительным бременем. В более тонкой сфере политики он воспользовался своим влиянием и предотвратил войну с Австрией. Он проводил дальновидную дипломатию с безупречным терпением и тактом. Не приходилось удивляться тому, что вся страна горевала после его безвременной кончины.

— Это был удар, от которого я, сраженная горем, казалось, так и не оправлюсь, — призналась она.

Изабелла не сказала, что отца ей не хватало гораздо больше, чем матери. Должно быть, Августа Вудли, испорченная и глупая женщина, покорила Генри красивой внешностью, которую сохранила до сих пор. В интеллектуальном отношении они были совершенными противоположностями. Августа, не проявившая ни практичности, ни способностей, во вдовстве оставалась такой же безмозглой и недальновидной, что и курица, выпущенная за ворота. Она наделала нелепые долги, будто забыв о том, что муж уже не сможет оплатить их. Изабелла впервые поняла, каким тяжким испытанием была для отца супружеская жизнь, почему он старался обуздать мотовство жены, что навлекало на его голову оскорбления и истерики, и как ему было хорошо, когда он иногда оставался наедине со старшей дочерью. Раньше Изабелла об этом не догадывалась, но теперь стала понимать, сколь близки они с отцом всегда были характерами.

— Я понимаю вас. — Томас искренне сочувствовал ей и вспомнил утрату, которая столь тяжело придавила его, хотя он и был моложе Изабеллы, когда случилась эта трагедия.

Она молчала какое-то время и с некоторым удивлением смотрела ему в глаза.

— Знаете, это первый раз, когда я говорю с кем-либо об отце с тех пор, как потеряла его. От этого мне становится легче на душе.

— Мне приятно слышать это.

Изабелла улыбнулась ему в ответ. Они неторопливо шли дальше.

— Мы с отцом были так близки. Я искренне верю, что только со мной он мог отдохнуть и забыть тревоги прошедшего дня. Это он привил мне любовь к чтению и всегда хотел знать, что я думаю о той или иной книге. Я так рада, что мы сохранили его библиотеку.

Об этих ценных книгах вышел спор. Августа хотела распродать их просто для того, чтобы освободить книжные шкафы и, выложив изрядные деньги, переделать кабинет покойного мужа в еще одну гостиную. Она никак не могла взять в толк, что ей и двум дочерям придется покинуть этот дом из-за нехватки денег.

В конце концов Изабелла была вынуждена обсудить финансовые дела с адвокатами, ибо Августа заявила, что не понимает ни слова из их юридического жаргона. В результате дорогой дом в Лондоне продали и купили жилище меньших размеров в Бате, где Августа могла наслаждаться светскими удовольствиями, которые для нее имели столь большое значение.

Как раз в то время, когда Изабелла почувствовала облегчение оттого, что ей удалось внести некоторые порядок в их общее существование, ее сразила лихорадка. Однако мать с сестрой без устали выхаживали ее и только после того, как опасность миновала и Изабелла пребывала в состоянии полного истощения дольше, чем обе того ожидали, у них иссякло терпение.

Только ради того, чтобы избавить их от дальнейших неудобств, она согласилась поехать в Йоркшир. Видя, как обе с радостными лицами машут, провожая ее экипаж, Изабелла могла бы глубоко обидеться, если бы не понимала мелочности их натур и сильно не любила бы их вопреки всем недостаткам.

— Расскажите мне о книгах, которые вам больше всего нравятся, — сказал Томас, обрадовавшись тому, что у них много общего, ведь он сам любил читать.

— Но я и так слишком много говорю о себе, — весело ответила она. — Мне хочется услышать про вас. Расскажите мне о своих ранних воспоминаниях.

Томас рассмеялся.

— Я лепил пироги из опилок и клея, использовал брошенные чурки как строительный материал. — Он подробно рассказал о своем доме и происхождении. — Первой заслуживающей вниманию вещью, которую я сделал, была чайница для матери. Всю оставшуюся жизнь она другой не пользовалась.

Ею все еще пользовались в коттедже, но уже не как чайницей. Крышку сорвали с петель, бока покрылись щербинками, а медный замок исчез. В ней хранили разные пуговицы, булавки и брошенную повязку для глаз, несколько грязных напальчников и все другое, что туда бросала мачеха, тут же забывая об этом.

Они достигли ротонды, которую венчал купол, покоившийся на шести ионических колоннах. К ним была приставлена круглая скамейка. Во всех крупных имениях было принято, чтобы хозяин показывал гостям парк.

Гости оценивали его достоинства, и как раз ротонды, храмы и другие классические капризы становились местами отдыха, а иногда здесь можно было выпить и перекусить, к тому же все это выгодно подчеркивало окружающую природу.

Изабелле, посещавшей это место много раз в дневное время, ротонда, сверкавшая в темноте, казалась совершенно иной, будто вырезанной из лунного камня. Она села, прислонила голову к колонне и взглянула на сводчатый потолок, на котором едва можно было различить сине-золотистый узор. Она подумала, что это место похоже на миниатюрный дворец и сказала об этом. Томас, сидевший рядом, ничего не ответил, и она взглянула на него.