Алина Ржевская

Позволяю любить

Антон

Они — просто дружили. Мальчики, девочки — Антон, Жека, Саня, Даня, Катя, Таня, Ира…

Они — просто гуляли. После школы, какая бы ни стояла погода, бродили, объедались непременными чипсами, дегустировали сухарики, грызли семечки. Само собой, надували пузыри из вездесущего «Орбита».

Они — просто болтали, болтали обо всем. Об учителях, о предках-родичах, о музыке, обсуждали общих знакомых, посвящали друг друга в самые интимные тайны, которые, понятно, становились от этого только еще более интимными.

По выходным они ходили на дискотеки. Иногда — в рок-клуб, особенно на концерты местной группы «Debility», где самозабвенно играли Жека и Даня. Смотрели, слушали и болели.

Это здорово, когда всё происходит именно так, по простой и понятной дружбе — никакой любви, ноль заморочек, жизнь легка и проста; примерно так же, наверное, устроена электрическая лампочка: нажал на кнопку — горит свет, нажал еще — свет погас.

Бывало, ссорились. Потом мирились. Ссоры были несерьезные, происходили, скорее, для разнообразия. А что, скажете, не бывает ссор от скуки? Еще как! А то что же — встретились, пошутили, посмеялись, разошлись… и ни бессонных тебе ночей, ни рваных нервов, ни тоски, ни, упаси Господи, слез во имя неразделенного чувства, которое в подростковом возрасте такое серьезное!.. Как тут без ссор?! Определенно при серьезной дружбе ссоры имеют право на существование.

Так продолжалось долго. И продолжалось бы, наверное, еще дольше, если бы не Катя. А точнее — если бы не ее сестра.

А еще точнее — если б не тот день, когда…


…когда пошел дождь.

Ох и похолодало! Веселой компании это не понравилось — вымокнув, ребята мигом жестоко продрогли.

Особенно засуетились девчонки, и как-то ненавязчиво меж ними пронеслась спасительная мысль: а что, если направиться всем дружным составом прямиком к Кате домой?

— Верно! — воскликнула Ирина. — Неплохая идея! Тем более что у тебя там только одна Анька!..

Надо сказать, в голосе Ирины весьма отчетливо просквозили утвердительные мотивы, и одновременно никто не смог бы поручиться, что хоть что-то в нем прозвучало с намеком на вопросительность. Ничуть.

— Ну… В общем… — нерешительно отозвалась Катя, и интонации ее голоса свидетельствовали как раз об обратном: прямо-таки ощущалось откровенное нежелание оградить друзей от промозглой стихии за счет жилплощади старшей сестры Анны. Можно было предположить даже, что Катя немного ее побаивается. — Но впрочем… — Девушка решительно взмахнула перед лицом рукой, словно защищалась от некоего наваждения. — Да! Почему бы и нет! Пошли! — И добавила со значением: — Пошли все ко мне!

И теперь никто уже не обнаружил никакого намека на страх.

И вот они, мокрые, шумные и одновременно немного настороженные — а ну как Катькина сестра не в духах, а ну как разгон устроит? — ввалились в ее квартиру дружным табором.

Неплохая у Кати квартира! Трехкомнатная!

За Катей числилась одна комната. Вторую сестры отвели под общее пользование. Третью, самую, разумеется, большую и красивую, на правах хозяйки зарезервировала за собой Аня — это ведь была Анина квартира, которая досталась ей после развода с мужем.

Катька никогда не распространялась, почему ее старшая сестра в разводе. И тему эту не поощряла. Лишь однажды, когда ребята пристали к ней слишком уж по-глупому (признаться, пригубили немного недорогого пивка, потому как по возрасту считали себя вправе баловаться)… так вот, когда однажды расспросы об Аниной драме приобрели совсем уж непристойную продолжительность, Катя обвела друзей быстрым злым взглядом и хлестнула честную компанию одной-единственной фразой: «Ну?! Развелась! И что теперь? Если хотите знать, совершенно правильно сделала! Себя надо уважать!»

Заметим, что сказано это было сквозь зубы — то есть признаем, что Катя в этот момент пребывала в состоянии определенного эмоционального возбуждения. Что там произошло в отношениях Ани и ее злополучного супруга, какая такая черная кошка метнулась между ним и самой Катей, какая трещина поглотила мечты в счастливом семейно-родственном существовании — все это осталось кромешной тайной. В пятнадцать лет человек вполне уже способен обзавестись такими секретами, в которые не посвящаются даже лучшие друзья и подруги.

С тех пор у Катьки ничего больше выпытывать не стали. Ясно, толку не будет, только больше разозлится.

А потом и разговор этот позабылся. Он просто растворился в датах, событиях, хлопотах… и вообще — во всяких прочих диалогах.

Катина та заочная неприязнь к отдаленному супругу Ани запомнилась только Антону. Он почему-то сразу его крепко невзлюбил. Сергей, так звали Аниного мужа — Катя вообще в своих редких репликах именовала его не иначе как «бывший»… так вот, «бывший» Сергей в воображении парня рисовался неким смутным, громоздким и несимпатичным пятном… сам по себе — пятно, и все, так сказать, прочие отдельные составляющие его неопределенной фигуры приобрели характер грубых, плохо очерченных пятен. Из пятна-туловища пятится потное пятно-лицо, пятна-ноги, пятна-руки, распятие с пятнами-пятернями-пальцами… Сознание влюбленного семнадцатилетнего подростка приспособилось концентрировать все зло мира только в таком малопривлекательном типаже. Аня — хорошая, Сергей — отстой.

…В ту минуту, когда беззаботная ватага переступила порог Аниной квартиры, сама хозяйка пребывала в «общей» комнате, смотрела телевизор. На шумную компанию она не обратила внимания, по крайней мере довольно удачно изобразила равнодушие по отношению к такому несвоевременному, казалось бы, действу, как явление полудюжины насквозь промокших, суетливых и, в общем, беспардонных персонажей. Один вон уже бесцеремонно обследует недра холодильника (пиво, что ли, ищет?), второй никак не вспомнит, что, приходя в чужое жилище, следует разуваться, третий, вернее, третья, не успев войти, оккупировала санузел…

Лучше всех настроение своей сестры могла определить, пожалуй, только Катя, и по тому, как поспешила она пресечь распространение по квартире «мамаева нашествия», как оперативно затолкала к себе в комнату всех друзей, можно было сделать вывод: немного мы тут все-таки того… то есть не совсем того и не тогда… ну да чего теперь-то…

Несколько лет назад мама Ани и Кати второй раз вышла замуж. С новым «папой» они жили в «папиной» однокомнатной квартире. Нельзя сказать, что Катя мешала второму счастью мамы — никто, конечно, и в мыслях не держал намерение прогнать от себя девчонку. Но… Просто очень уж было там тесно и неудобно. В таком случае чего мучиться, спать на кухне и чувствовать себя хронически во всем виноватой, когда у старшей сестры зря пропадает столько свободного места? Аня в разводе, у нее все-таки три комнаты… И уж тем более что Аня сама предложила Кате жить у нее. Даже не предложила — просто заявила:

— Собирай вещи — и ко мне.

Сейчас, когда друзей удалось более или менее локализовать, Катя пошла к сестре в комнату; выглядело это, признаться, так, словно младшая сестра решила потихонечку испросить у старшей прощения за свою бестактность; Антон снова поймал себя на мысли, что Катя немного опасается. Она побаивается Анну, но не так, скажем, как некоторые боятся родителей — Антон, например, до сих пор с содроганием вспоминает, как холодел при виде снимаемого отцом ремня. А у Кати с Аней — по-особенному. Аня — строгая, и Катя страшится показаться в ее глазах безответственным ребенком.

Антон присвистнул от удовольствия. Эк ловко он распознал суть взаимоотношений двух сестер, одна из которых (Антон вспыхнул) была такой… такой… ну, короче, он был бы не против, если бы Аню, например, назначили его классной руководительницей, вот! Или, еще лучше, если бы он, Антон, внезапно серьезно заболел, а она, Аня, записалась бы к нему домашним лечащим врачом. Она ведь медик, эта Аня, хирург Анна Сергеевна, ведущий специалист центральной городской клиники…

— Твоя сестра, она что же, сопливых детишек лечит? — Это Жека, словно подслушав мысли Антона, подал голос. — Наверное, пугает их всякими прививками, ума вставляет, какие памперсы покупать… — С какой-то пошлой издевкой он это выговорил, словно делать прививки детям по его разумению так же престижно, как мыть лестницу в подъезде.

Антон только сейчас обнаружил, насколько неприятный у Жеки голосок, с какой блатной хриплой ленцой прокатывается в горле его приятеля некая сальная шелудивость.

— Не угадал, — серьезно ответила Катя. Конечно, она приняла во внимание и тон вопроса, и нескрываемый подтекст. — Анна Сергеевна — уважаемый врач, детский хирург. — Она так и аттестовала сестру: Анна Сергеевна. Здорово! Молодчина Катька! — Кстати, именно тебе я ее очень рекомендую: когда памперс нечаянно натрет тебе ножку, она, если пожелает, сделает тебе ампутацию под наркозом. Зачем тебе лишняя нога, Жека, если у тебя язык до пола? С его помощью ты ведь можешь сигать через заборы!

Все дружно засмеялись. Слова, конечно, Катя подобрала очень жестокие, и силу удара она, возможно, не рассчитала, но Антон вдруг почувствовал необъяснимую гордость за сестер. Правильно! Так и надо учить нахалов!

А Жека, смотрите-ка, сразу поутих — вспомнил, во-первых, у кого в гостях находится, а во-вторых, пусть не упускает из виду, что это не кому-нибудь, а ему лично, «сопливому», и не кто-нибудь, а Анна Сергеевна удалила в прошлом году аппендикс.

А в-третьих — просто пусть не зарывается.

— Между прочим, — вставила Ирка, — Анна наверняка очень неплохо смотрится со скальпелем в руке. — Ей явно понравилась шуточка про язык. — Смотри, она ведь и язык тебе отрежет. Запросто! А потом скажет, что так и было. Хотя без языка ты, конечно, сразу затеряешься в социуме.

— Ну все, все, хорош. — Жека аж засопел от неудовольствия: слишком уж пристальное внимание привлек он к себе своей выходкой. — Я вовсе не хотел ничего на Аню… на Анну Сергеевну, да, подумать… всего лишь спросил… — Он явно начал жалеть, что ребята пришли сюда; подумаешь, дождь — будто никогда под дождем не гуляли.

Не только Антон гордился Катей. Сама Катя в эту минуту гордилась своей Аней — это у нее на лице было написано — и, само собой, своим остроумием, способностью вот так радикально, без оглядки на дружбу, поставить наглеца на место и защитить тем самым любимую старшую.

Нет, тут не страх, сделал Антон очередной вывод. Уважение.

Как-то на общешкольном собрании хвалили Катино сочинение, оно называлось «Комната моей сестры». Директор тогда сказал, что по тому характеру, с каким написано было сочинение, можно заочно почувствовать, каков человек, которому выпало в этой комнате жить. А выбор именно сестриной комнаты свидетельствует о непререкаемом авторитете Ани в Катиных глазах.

Тогда все это представлялось Антону скучным и ничего не значащим: взрослые — какие ж инфантильные! А отчетливо почему-то вспомнилось только сейчас, когда он очутился у Анны дома, и оттого еще больше захотелось посмотреть ее комнату.

Сейчас уже и не скажешь, с чьей подачи все переместились туда, где сидела Аня.

Катя тогда сильно напряглась. В глазах ее забегало плохо скрытое беспокойство, спина — этакая натянутая струна, словно у кошки перед роковым броском. Непонятно, от чего это она пытается защититься?

— Можно, мы тоже посмотрим телевизор? — Вопрос Сани прозвучал слишком робко.

— Попытайтесь, — несколько рассеянно ответила Аня. Возможно, из-за фильма, которым она так увлеклась. Впрочем, она всегда была странной.

По идее, думал Антон, Анна слишком красива, чтобы долго оставаться одинокой. На таких всегда обращают внимание мужчины. Но тут имело место нечто совсем иное: видимо, мужчины, по свойственному им мышлению, стандартно полагали, будто Анна просто давно кем-то занята уже (так ведь привыкли они изъясняться, не правда ли?) и на текущий момент у нее не может никого не быть по определению. Ну а раз так, то и на конфликт нарываться невесть с кем, да еще ради призрачного соперничества, в общем-то не резон.

Наверняка на ее пути попадались и не столь робкие — мужчины все-таки разные, почему бы, черт возьми, в поисках свежих ощущений не попытать счастья? — однако же получалось, что Анна по какой-то ей одной ведомой причине на версту никого к себе не подпускала.

Почему? Почему-то.

Антон не очень-то хотел об этом думать. Ему достаточно было иногда просто помечтать.

Анна умна. Но, опять же, умна слишком, чтобы быть такой красивой. Нельзя быть одновременно и умной, и красивой! А иначе выходит, что одним — все, а другим — ничего. Но это заключение — всё из того же набора стереотипных мужских размышлений, а Антон всегда с удовольствием констатировал, что именно она, Анна, по каким-то природным причинам относится к разряду тех людей, которым причитается это самое «всё». Или — по неизъяснимым прихотям судьбы.