Джонсон последовал за Квентином в его кабинет с настойчивостью старого служаки. По дороге он извлек из кармана рубашки изжеванный окурок сигары, выбросил его в открытую дверь чердака и захлопнул ее, перекрывая доступ холодному мартовскому воздуху. Старик родился в Кентукки, в задней комнате борделя. В армию Джонсон попал сразу после Второй мировой войны, когда ему едва исполнилось шестнадцать. Он так и не женился, и не обзавелся детьми. Приехав навестить Квентина после выхода в отставку, Джонсон выглядел как потерянный. Квентин нанял его в качестве личного помощника и выделил маленькую квартиру внизу.

Джонсон подошел ближе и ткнул в Квентина пальцем.

– Если ты не хочешь тащить ношу, которая пригибает тебя к земле, то как объяснить, почему ты сдаешь квартиры этим ребятам без гроша в кармане и содержишь пару никчемных обжор? – Он указал сначала на себя, потом на Хаммера.

– Вы отрабатываете свое содержание, – буркнул Квентин, не отрываясь от экрана компьютера.

– Ты кончишь так же, как и я.

– Надеюсь, так и будет, сержант, – с мрачным весельем Квентин покосился на него. – Ты самый большой хрен из тех, кто живет по соседству.

Сержант обрушил на него лавину замысловатых ругательств, он покорно слушал, но тут зазвонил телефон. Квентин поднял руку, призывая Джонсона к молчанию, и по громкой связи услышал взволнованный голос Альфонсо Эспозито:

– Твою мать увезли в больницу.

* * *

Когда Квентин приехал в Манхэттенскую больницу, мать мирно дремала в отдельной палате. По словам врачей, она потеряла сознание во время беседы с финансовым консультантом. Войдя в палату, Квентин увидел Альфонсо, поднявшегося с кресла у кровати. Когда-то темные волосы сделались совершенно белыми, добавив некую наднациональную элегантность его постаревшему лицу с оливковой кожей. Он стал начальником полицейского участка и через год собирался выйти на пенсию. Глаза Альфонсо смотрели сурово, но в них светилась тревога.

– Твоя мать настоящий боец, – прошептал он.

Квентин посмотрел на Анджелу, увидел мертвенно-бледную кожу, почти прозрачные веки и прикрыл ладонью ее худую руку, лежавшую поверх одеяла. Он едва удержался от того, чтобы не послушать ее пульс.

– Анджела собралась уйти прямо из приемного покоя, – продолжал Эспозито. – Мне пришлось сказать ей, что я прикую ее наручниками к кровати. Медики хотят провести еще несколько тестов. – Он еще больше понизил голос. – У нее повышенное давление, и, по словам доктора, держится оно уже некоторое время. Подозреваю, твоя мать скрывала это от нас.

– Ничего подобного, – пробормотала Анджела и открыла глаза. Она сощурилась. – Дайте же мне мои очки. – Альфонсо с готовностью протянул ей изящную оправу. Анджела водрузила их на нос, и Квентин почувствовал облегчение. Мать выглядела усталой и грустной, но в очках больше была похожа на себя. Он так и не смог привыкнуть к ее контактным линзам.

Я прекрасно себя чувствую, – сухо заявила Анджела. – Я всего лишь немного понервничала после разговора о фондах.

– Мне казалось, что ты нашла себе другое занятие, – заметил Квентин. – Хочешь, я найму для тебя бизнес-менеджера?

– Я не допущу, чтобы чужой человек распоряжался будущим нашей семьи. – Анджела произнесла это просто, без надрыва. Но она не шутила, еще раньше ясно дав понять, что если Квентин не примет часть отцовского наследства – финансового, духовного или художественного, – то он не должен заниматься и деньгами. – Ты до сих пор не испытываешь уважения к тому, что представляют собой эти деньги, – спокойно продолжала она. – Ты не уважаешь память своего отца.

Квентин отошел к окну и повернулся к ней и Альфонсо спиной, обдумывая ее слова. Он так и не сказал матери о том, что отец изменял ей с другой женщиной, и не собирался этого делать. Не рассказывал он и о своем последнем разговоре с отцом, и о преследовавшем его чувстве вины за смерть Ричарда.

– Я уважаю тебя. – Квентин все-таки собрался с силами, чтобы ответить. – И не хочу, чтобы ты тратила остаток жизни, беспокоясь о каждом пенни, вырученном от продажи скульптур. Если это будет так, то я бы лучше взял все деньги и выбросил в Ист-Ривер.

– Тогда мне станет незачем жить, – неожиданно резко проговорила мать. Но она мгновенно пожалела о своей вспышке и нахмурилась. – Я и не жду, чтобы ты меня понял. Альфонсо, мне бы хотелось поговорить с сыном наедине. Ты не мог бы выйти?

– Конечно, конечно, – торопливо согласился тот, но, уходя, излишне громко хлопнул дверью.

Квентин повернулся к матери, подвинул стул поближе к кровати и сел, задумчиво глядя на нее.

– Неужели ты на самом деле поговоришь со мной? Неужели так трудно открыто высказать то, что тебя беспокоит?

Пальцы Анджелы крепко ухватились за одеяло, и этот беспокойный жест не ускользнул от внимания Квентина. Ему стало тревожно за мать. Костяшки ее пальцев побелели, она упрямо смотрела в потолок.

– Ладно, – наконец призналась она. – Я несчастна. Многие годы у меня была цель в жизни. А теперь мне нечего делать. Мне даже не хочется по утрам вставать с постели.

– У тебя многомиллионное состояние, которым необходимо управлять. Тебе есть, о чем позаботиться.

– Это всего лишь деньги.

– Ты завершила дело своей жизни. Папино имя стало известным. Люди его не забудут. Теперь ты можешь отдохнуть. Выходи замуж за Альфонсо.

Глаза матери остановились на лице сына.

– За Альфонсо?

– Ты думала, мне ничего не известно о вас двоих? Да я давно все знаю.

– Он всего лишь друг.

Квентин угрюмо замолчал. Он слишком много раз видел, как мать завтракает с Альфонсо в кафе на углу, чтобы считать, что они там встретились случайно, выйдя каждый из своего дома.

– Тебе незачем скрывать ваш роман. Я ничего не имею против.

– Я навсегда останусь женой твоего отца.

– Его нет вот уже почти двадцать лет. Папа хотел бы, чтобы ты была с Альфонсо.

– Я с Альфонсо. Мы добрые друзья.

– Альфонсо потерял из-за тебя голову. Ты оскорбляешь его, обращаясь с ним как со второсортным товаром. Даже сейчас… Неужели ты не заметила выражения его лица? Каково ему услышать, что теперь тебе не для чего жить?

– Сорокалетний холостяк, не нюхавший семейной жизни, читает мне лекцию о любви. – Пальцы Анджелы снова скомкали край одеяла, она глубоко вздохнула и задрожала. – Чего я добилась? Этот успех не вернет твоего отца. Я не чувствую, что сделала нечто такое, чтобы его душа на небесах успокоилась. Я не в силах ничего предпринять, чтобы ты вновь полюбил его или кого-то другого.

– У меня есть все, что требуется. Давай поговорим о твоих проблемах, а не о моих.

– Нет. После обморока мне показалось, что я спала и говорила с твоим отцом. “Квентин идет моей дорогой, – сказал он. – Останови его”. Если ты не найдешь свое счастье, хотя бы его крупицу, ты можешь… – Анджела прижала ладони к глазам, но когда снова посмотрела на сына, она уже могла контролировать себя. – Хватит об этом. Позволь мне внести ясность. Я не знаю, чего ты добиваешься, но я хочу, чтобы ты принял решение относительно своего будущего. Все миллионы, полученные от продажи скульптур, – твои. Хочешь ты этого или нет, сейчас или позже, но они станут твоими. Мне бы хотелось верить, что имя Рикони и все, с чем оно связано, включая деньги, будет передано следующим поколениям.

– Ты хочешь, чтобы я на ком-нибудь женился лишь ради того, чтобы обзавестись потомством?

Мать внимательно посмотрела на него.

– Я хочу, чтобы ты нашел достойную тебя женщину. Я хочу, чтобы ты женился на ней и любил ее так, как твой отец любил меня. Я хочу, чтобы у тебя были дети, а у меня внуки.

Квентин ощутил прилив ярости. Еще в юности он поклялся, что никогда не станет таким, как его отец, что у него не родится ребенок, которого он может предать или который предаст его.

– Если бы все было так просто, – с трудом выговорил он, – я бы женился на Карле.

Анджела фыркнула.

– Прости меня за откровенность – я бы никогда не сказала этого при Альфонсо, хотя он хорошо знает слабости своей дочери, и это мучает его, – но Карла вспыльчивая и легкомысленная. Она растратила таланты и молодость на мужей, да и на тебя. Если бы она не любила так сильно своих дочерей, давно уже бросилась бы с моста из-за того, что ты не желаешь на ней жениться. Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Карла приходит к тебе за деньгами и советом, а ты ей это позволяешь. Она живет мечтами о том, как однажды ты станешь ее мужем и прекрасным отцом ее девочкам.

– Карла – мой старинный друг. Я помогаю ей, когда она в этом нуждается. Я держусь подальше от ее дочерей, чтобы они не считали меня заменой отцу. Я не намерен жениться ни на Карле, ни на ком-либо другом.

– Тогда не позволяй этой женщине цепляться за тебя. Перестань давать ей деньги и держать ее на всякий случай под рукой. Карла так удобна, что тебе незачем знакомиться с другими женщинами. Я знаю, ты не брезгуешь мимолетными связями. Ты выбираешь девиц посимпатичнее из своих квартиранток, словно золотых рыбок в садке. Они готовы на все ради тебя, но потом ты их бросаешь, разбиваешь им сердца, и они уезжают. Проблема Карлы в том, что она не сдается.

Она видит в тебе мальчишку, как ей казалось, любившего ее, а не мужчину, не способного кого-нибудь любить. Ты пытаешься помогать ей и цепляешься за воспоминания о себе самом, прежнем, но не признаешь этого и разрушаешь ее жизнь.

Квентин посмотрел на Анджелу, всем своим видом выражая недовольство взрослого сына вмешательством матери в его жизнь. Но она только крепче сжала губы, не собираясь отступать. После возвращения Квентина из армии они с Карлой и в самом деле некоторое время жили вместе. Это было удобно, привычно, комфортно.

– Я не намерен сидеть и обсуждать с тобой, есть ли смысл в моей жизни и какое будущее меня ожидает. Мне это кажется бессмысленным.

– Нельзя же продолжать так жить.

Квентин резко встал.

– Ты по-прежнему любишь свой старый дом?

Анджела купила себе скромную квартирку в более приличном квартале, как только были проданы некоторые скульптуры Ричарда, но из Бруклина уехать отказалась.

– Ради всего святого, какое это имеет отношение к нашему разговору? – удивилась она. – Я счастлива там. Мне бы только хотелось чуть побольше места для книг.

– Ты могла бы переехать куда угодно. Тебе по средствам приобрести пентхаус в городе, поместье в любом штате. Как насчет дома в Хэмптоне? С причалом для лодок? Господи, Альфонсо бы это понравилось. Он бы избавился от своей старой посудины и приобрел хорошую яхту.

Мать смотрела на него так, будто Квентин предлагал ей торговать собой, продавая не только тело, но и душу.

– Ты хочешь, чтобы я нежилась в роскоши, забыв о том, что твой отец вообще жил на этом свете?

– Нет, – терпеливо ответил Квентин. – Я хочу, чтобы ты наслаждалась жизнью. – Он помолчал, потом с большой неохотой продолжал: – Той жизнью, от которой отец отказался. Он говорил мне, что покойная сестра заставила его пообещать прожить две жизни – за себя и за нее. Это ты и должна сделать. Прожить жизнь, которую он прожить не захотел.

Анджела на мгновение закрыла глаза. Когда она снова посмотрела на сына, в них стояли слезы.

– Если бы я только могла обрести покой. Сделать для Ричарда что-то более личное. Речь не идет об управлении состоянием, с этим я справлюсь. Я все время молюсь о том, чтобы у наших с ним внуков было куда больше возможностей благодаря этим деньгам. Но должно быть что-то еще… И я хочу выяснить, что именно.

Квентин лишь покачал головой и с сыновней грустью посмотрел на Анджелу. Вошедшая в палату медицинская сестра, увидев, насколько взволнована пациентка, предложила ей успокоительное.

– Я хочу сохранить ясность мыслей, – отрезала Анджела.

Когда медсестра вышла, Квентин взял мать за руку. Впервые за долгие годы она не отдернула ее.

* * *

Вечером того же дня, когда Квентин вернулся до мой, он увидел припаркованный у входа белый “Лексус” Карлы. У нее остался ключ от его квартиры после недавнего бурного периода совместной жизни. Она ждала его обнаженная в постели, и это Квентина не удивило. После его возвращения из армии они играли в эту игру не один раз.

– Как твоя мама? – поинтересовалась Карла. – Папаша сказал, что она всего лишь упала в обморок.

– У нее подскочило давление, а она не обращала на это внимания.

– Ей надо побольше отдыхать и принимать таблетки.

Квентин ничего не ответил. К способности Карлы с легкостью упрощать самые сложные ситуации он давно привык. Подвинув себе обитое кожей кресло, он сел на достаточно безопасном расстоянии от нее и от кровати.

– Что ты здесь делаешь?

Карла улыбнулась.

– Обожаю соблазнять богатых мужчин. Я с января жду случая, чтобы внести тебя в свой список.

Она была очень соблазнительна, Квентин должен был признать это. Разбитная девчонка из Бруклина превратилась в деловую манхэттенскую женщину, владевшую салоном элитной косметики. Карла опиралась на груду белоснежных подушек, всем своим видом приглашая Квентина заняться любовью. Пальцем с длинным ногтем она чертила какие-то узоры на плоском животе, иногда обводя кругами пупок.