Она коснулась рукой щеки сына, встретилась с ним глазами, взглядом призывая его взять себя в руки, и пошла вдоль по улице, тяжело опираясь на палку. Ее поношенный коричневый плащ развевался на ветру словно крылья ястреба.

К вечеру квартира снова выглядела по-старому. Квентин аккуратно склеил “Женскую головку”. Мать следила за ним усталым, но довольным взглядом. Затем она легла на диване в гостиной, а Квентин ушел к себе, сел на кровать и уставился взглядом в пол. Тишина давила ему на уши.

– Я пойду работать к Гуцману, – объявил Квентин на следующее утро. – Я уже достаточно взрослый, и ты не можешь мне запретить. Я должен получить работу, иначе нас снова выселят.

Анджела медленно отложила нож, которым резала хлеб для тостов, и села перед пустым столом. Сколько Квентин себя помнил, она всегда ставила на столе в кухне свежие цветы в маленькой хрустальной вазе, когда-то принадлежавшей тете Зельде.

– Моя ваза вчера разбилась. Я нашла осколки под креслом.

Квентин поморщился.

– А где осколки? Может быть, я сумею их склеить?

– Нет, я их выбросила. Не все можно исправить, как ни старайся. – Мать печально смотрела на него. – Я не сумела сделать так, чтобы моя семья жила хорошо.

Сев напротив нее, Квентин взял ладони матери в свои.

– Без моей помощи тебе не справиться. Ты и так старалась изо всех сил. Если бы старик побольше думал о нас…

Анджела гневно выпрямилась.

– Как ты назвал своего отца?

Сын долго пристально смотрел на нее, на скуле вздулся желвак.

– Прости, так говорят все ребята.

– В этом доме он для тебя отец, папа, и ты должен уважать его.

– Мы стали теперь не настолько близки с ним.

– Я знаю, и это меня очень тревожит.

– Он прожил на своем складе отдельно от нас семь лет. Семь лет! Пора бы перестать обманывать себя и вернуться домой. Ему необходимо найти настоящую работу и облегчить нам жизнь.

– Но ты же знаешь, что именно я решила ничего не говорить твоему отцу о проблемах с деньгами. У него и без этого забот хватает. Его галерея открывается в следующем месяце, он ждет покупателей…

– А я решил, что пойду работать в гараж. Если я обязан показать отцу, что мы ни в чем не нуждаемся, то позволь мне тебе помочь. Так будет справедливей.

Анджела закрыла глаза, сняла очки, приложила пальцы к вискам. Когда она снова посмотрела на сына, ее губы сжались в тонкую полоску.

– Хорошо, я согласна. Но твоя учеба должна оставаться на первом месте. Если оценки станут хуже, ты из гаража уйдешь.

– Даю тебе слово. Я умею держать обещание, мама, ты же знаешь. Я не предам тебя.

– Ты считаешь, что твой отец предал меня?

Квентин промолчал, но выражение его лица было красноречивее любых слов. Анджела опустила голову, признавая свое поражение.

Вот так Квентин оказался в гараже у Гуцмана.

– Ты хочешь работать в другой мастерской? – хитро поинтересовался Гуцман. – Вполовину меньше труда, в пять раз больше денег.

Квентин ловко крутанул киянку, будто это был меч.

– Я с радостью стану рихтовать вмятины и закрашивать царапины. Спасибо за предложение, но та мастерская не для меня.

– Не переживай, она тебя дождется, – расхохотался Гуцман.

* * *

Следующей осенью в карьере Ричарда Рикони произошел рывок. Он сообщил Анджеле и Квентину, что вдова крупного бизнесмена из богатого пригорода влюбилась в его скульптуры. Женщина решила организовать прием в помещении склада, где работал Ричард, и познакомить его со своими друзьями из мира искусства. Ричард прислал жене и сыну деньги на автобусные билеты, и теплым сентябрьским вечером они отправились на торжественное мероприятие. Анджела волновалась, а у Квентина в душе пели птицы. Он давно так хорошо себя не чувствовал.

Склад представлял собой массивное строение из дерева и металла, перед которым фартуком раскинулась бетонированная стоянка для машин. Окружавшие строение тощие ели странно выглядели в старом промышленном районе. Но этим вечером огромные окна сияли теплым золотистым светом, шикарные автомобили выстроились перед входом. На улицу вырывались звуки оркестра. Внутри почти сотня художников, скульпторов, владельцев галерей и критиков дефилировали между скульптурами Ричарда, пока официанты подавали им шампанское и закуски. Мама нервничала, но была счастлива. Папа выглядел романтически мрачным и невероятно красивым в новом черном костюме. Женщины не могли оторвать от него глаз.

Миссис Эндрю, организовавшая прием, инвестор, как называл ее отец, выглядела вовсе не такой старой, как они себе представляли. Анджела решила, что речь идет об очень пожилой леди, так как Ричард упомянул ее белые волосы. Но инвестором оказалась величественная женщина лет шестидесяти, одетая в тонкий черный брючный костюм, подчеркивавший не потерявшие изящества линии тела. А платиновые волосы были подстрижены и уложены по последнему слову моды. “Черт возьми, – удивленно подумал Квентин, когда его ей представили, – это тебе не какая-нибудь сморщенная старушонка!”

– О, ты так похож на своего красавца отца, – проворковала миссис Эндрю мягким грудным голосом.

Размышляя над тем, насколько люди подчас выглядят совсем не так, как о них думают, Квентин прислонился к одной из машин в самом темном углу стоянки. Голова у него кружилась от первого бокала шампанского, с большой помпой поднесенного ему отцом, и второго, что он сам взял с подноса, когда мама не видела. Квентин улыбнулся в темноте, вынимая из кармана сигарету, умело зажег спичку о ладонь и закурил. Мама вырвала бы у него курево и заставила бы съесть сигарету, если бы поймала на месте преступления. Однажды она уже так и сделала.

– Я все время читаю то, что пишут врачи о вреде курения, – отчитывала она его.

– Да ладно тебе, ма, – ответил тогда ей Квентин, возмущенный, непокорный, давящийся крошками табака, прилипшими к языку. – Если послушать этих чокнутых докторишек, то жить вообще вредно. Сама посуди, я ведь не закладываю за воротник, не ширяюсь, так какой вред от пары-другой сигарет?

Мать ошеломленно замолчала, но от ее глаз, напоминающих оникс, на сына повеяло холодом.

– Чтобы никаких этих “ма” я больше не слышала, – наконец тоном, не допускающим возражений, сказала мать. – И в моем доме ты будешь говорить правильно, не употребляя никаких жаргонных словечек, потому что ты образованный человек, уважающий себя и меня. Я понимаю, что ты научился вести себя как уличные мальчишки, пока я за тобой не следила, но я не допущу, чтобы ты и со мной держался как хулиган из подворотни.

Квентину на самом деле стало стыдно, и он искренне извинился, но время от времени продолжал тайком покуривать. Этим вечером, стоило ему только заслышать шум голосов, как он прикрыл огонек сигареты ладонью и спрятался подальше в темноту. Он был очень скромен в своих пороках.

С приема уходили несколько человек, мужчины и женщины. Они остановились неподалеку от Квентина, пока один из них искал по карманам ключи от машины. Раздался взрыв хохота.

– Рикони по-настоящему хорошо работает и мог бы сделаться блестящим скульптором, звездой поп-арта, – явно сдерживая смех, сказала одна из женщин. – Но вы же знаете, что миссис Эндрю нравится его работа в ее постели, а вовсе не в мастерской.

Компания прыснула.

Квентин бросил сигарету и весь превратился в слух.

– Возможно, она и в самом деле открыла в нем художника? – вступил в разговор мужчина.

Все снова засмеялись.

– Миссис Эндрю никогда не раскошелится, если не заставит беднягу предварительно хорошенько потрудиться, – ответил другой женский голос. – Ни-ко-гда. Для нее в этом весь смысл вложения денег в искусство. Она как-то говорила об этом моей подруге после пары лишних мартини. Я вам гарантирую, что Ричарду Рикони приходится отрабатывать свое содержание в ее кроватке, прежде чем почтенная вдова наконец выпишет чек.

Компания уселась в машину и уехала. Свет фар автомобиля не задел Квентина. Он прижался спиной к стене склада и тяжело дышал. Ему никак не удавалось собраться с мыслями.

Это все чушь, дурацкие сплетни, проклятая ложь. Папа никогда не стал бы изменять маме ни из-за денег, ни ради своего искусства, ни по какой другой причине. Это всего лишь домыслы завистников. Спасительная мысль крутилась в мозгу Квентина, пока ему не удалось выровнять дыхание. В голове у него прояснилось. “Давай, думай”, – приказал он себе. Мама считает, что логика и анализ лучшие помощники. Квентин легко, как отец, видел перспективу, мог представить любые формы и соединения, мысленно собирая металлические элементы в замысловатую конструкцию.

Простой план быстро родился у него в голове. Квентин закурил еще одну сигарету и стоял, покачиваясь на каблуках. Он ощущал себя так спокойно, что мог вырезать у отца сердце с хирургической точностью.

В полночь отец все еще провожал последних гостей. Ему еще предстояло запереть склад. Квентин с матерью направились в мотель, расположенный всего в четверти мили, где они сняли две крошечные комнатенки. Анджела настаивала на том, чтобы долгие прогулки стали частью ее ежедневного распорядка, хотя из-за хромоты ходила она медленно. Они шли с Квентином, вдыхая мягкий сентябрьский воздух, смеялись, любовались луной, обсуждали теории возникновения Вселенной. Квентин с трудом поддерживал разговор.

Наконец они оказались в мотеле. Мама с удовольствием уселась в кресло, ее простое черное платье немного смялось. Она скинула туфли и положила больную ногу на кровать.

– Мне так радостно видеть твоего отца в окружении людей, понимающих и ценящих его работу! – Она счастливо вздохнула. – Он продал пять скульптур! Пять! Не слишком дорого, правда, но какое это имеет значение. Среди гостей были коллекционеры, они расскажут всем о его творчестве.

Квентин остался стоять посреди комнаты. Он не мог усидеть на месте. Ему казалось, что миллионы мелких иголочек вонзаются в его тело. Стены надвигались на него. Он ушел в ванную, переоделся в простые джинсы, старенький свитер и куртку. Даже привычные вещи, словно наждаком, царапали ему кожу.

– Тут за углом есть зал игровых автоматов, – обратился он к матери. – Мы проезжали мимо него по дороге. Там полно детей и взрослых и очень весело. Пожалуй, я пойду немного поиграю, ладно?

– Квентин, уже поздно. Разве ты не хочешь поговорить с отцом, когда он вернется?

– Я постараюсь возвратиться пораньше.

Мать долго и внимательно изучала его, потом все же сдалась.

– Хорошо, иди, но не задерживайся.

Квентин вышел в ночь, сделал десяток шагов по направлению к ярко освещенному углу, где располагались автозаправка, небольшой магазин и зал игровых автоматов, на тот случай, если мать посмотрит в окно. Потом он резко развернулся и направился в сторону промышленного района. Через несколько минут он уже подходил к складу. Старенький пикап, принадлежавший его отцу, оставался на стоянке. Других машин не было.

Сердце Квентина забилось ровнее. Во всяком случае, она уехала. Самые худшие его опасения не оправдались. Пока. Из больших окон под самой крышей струился неяркий, приглушенный свет. Квентин подошел к боковой двери, обнаружил, что она не заперта, и вошел внутрь. Он оказался в темном углу, где его отец хранил исходные материалы для работы. Юношу окружали листы кровельного железа, старые автомобильные рамы и прочий металлолом. Квентин начал было пробираться между ними, как вдруг услышал грохот железа и сдавленный крик отца.

Он рванулся вперед, но тут же остановился, не сводя глаз с Ричарда. Тот снял с себя пиджак, галстук и крахмальную рубашку, и стоял посреди мастерской в брюках и футболке, на которой явственно проступили пятна пота. Лицо отца изуродовала гримаса гнева и отчаяния. Обеими руками он держал кувалду, и пока Квентин смотрел, Ричард, занеся ее над головой, изо всех сил обрушил на стоящую перед ним скульптуру из витых металлических полос. Достаточно хрупкая поделка рухнула.

Отец прорычал что-то сквозь стиснутые зубы, последовал новый сокрушительный удар. Выражение его лица сделалось таким страшным, обуревавшие его эмоции настолько откровенными и болезненными, что Квентин согнулся, прижимая руки к животу, как будто били его. Что так мучило отца? Вечер прошел с успехом, он продал пару-другую работ, заработал несколько тысяч долларов, обратил на себя внимание коллекционеров и критиков. Так почему же он все крушит?

Сын пришел к отцу, чтобы поговорить с ним, потребовать от него правды, но теперь он мог лишь в ужасе наблюдать за происходящим. Ричард Рикони со стоном и непонятными восклицаниями уничтожал свои работы.

Квентин сделал шаг вперед, говоря себе: “Я остановлю папу прежде, чем он причинит себе вред!” Но, повинуясь внутреннему голосу, замер на месте, отец не должен знать, что он видел его. Квентин застыл, раздираемый противоречивыми чувствами. По лицу Ричарда стекали струйки пота. Или это были слезы? Скорее всего, то и другое вместе, Ричард подбежал к полкам с инструментами и принялся швырять на пол гайки, болты, клещи, все, что попадалось ему под руку.