— Ну и забила бы. Радуйся, что дело дальше не зашло, хотя в том случае его бы точно посадили. А если забить не можешь, так у тебя ж теперь есть в знакомых целый я. Слетаем на пару недель, столицу посмотреть, себя показать. Разыщем этого твоего Андреича и устроим ему торжественную встречу, что у него больше вставать не будет не только на малолеток. Я, может, и не убийца, но душкой-то от этого не стал.

В сердце болезненно кольнуло новым ощущением — я не сразу смогла распознать его природу. Неожиданной благодарностью. Пусть Герман это и предлагал не из-за какого-то благородного отмщения или заботы обо мне, а чтобы лишний раз кого-то помутузить и до Кондратия довести. Здесь-то он уже всех потенциальных жертв перебрал. Но если сейчас соглашусь, то он точно полетит, отпираться от предложения не станет. И ведь доведет, все побережье знает, что этот любого доведет. Сам этот очевиднейший факт не требовал доказательств, потому и вызвал неконтролируемый укол в самое незащищенное место.

Я некоторое время осмысливала это ощущение, которое было мне инородным, мешало. Серело окно с тонкой занавеской, в комнате было душно, но отчего-то никто не подумал включить кондиционер. Сказала я, однако, совершенно другое, никак не связанное с последними мыслями, мне просто захотелось быть правильно понятой до конца:

— Я и забила. Сейчас даже думаю, что он сам отпустил, испугался моей реакции. А значит, небезнадежен. Все ясно, что такие ситуации случаются и, в самом деле, хорошо, что отделалась легким испугом. Просто однажды, после всего этого давления, даже мама сказала: «Доча, а ты точно не преувеличиваешь?». И меня тогда накрыло. Я в самом деле начала думать, что преувеличила, что как будто сама виновата. Все вспоминала, как он после тренировки просил задержаться — и ведь я задерживалась! Трогал меня, жался, а я ни сном, ни духом. Глупая настолько была, слепая? Может, сама ему повод тем самым давала? Юбки короткие носила, улыбалась всем подряд, глазки без разбора строила, красавица хренова, — как это должен был понимать двадцатипятилетний мужчина?

— А-а, понял. Тебя тогда так задавили, что ты ему сама оправдание нашла. Не представляю, но о чем-то подобном слышал.

— Вот именно! — я обрадовалась, что он уловил важное. — И как-то даже спокойно начала воспринимать, что в моем районе, где я родилась, на меня так с негативом и поглядывали: жизнь такому перспективному молодому человеку поломала и как бедным учителям сейчас достается… Сделали со мной, а стыдно мне. Нет, я потом каких-то книг начиталась, даже на форумах жертв насилия сидела, потому поняла, что права я, а не они. Оклемалась. Но выводы свои сделала. О людях, которые даже самому психически здоровому человеку смогут внушить, что именно он болен. Я была рада переехать из Москвы, просто потому что это означало какой-то окончательный финал в той путанице.

— Забей, — он повторил легкомысленный совет. — Мир вообще не обязан быть справедливым.

— Так и забила! Разве не видишь, что я опять о правде орать не боюсь? Можно сказать, что твоя персона со всей компанией меня из меня обратно вытащила.

Он вдруг сел. Я в темноте не видела, просто услышала по перемещению источника голоса.

— Постой-ка. Ты именно поэтому серее серой мыши стараешься выглядеть? Типа больше никому повода не давать тебя в чем-то упрекнуть. Чтобы, если еще подобная хренотень случится, то к тебе вообще не за что было прицепиться? Тогда у меня для тебя плохие новости — ни фига ты не забила.

Я продолжала лежать, не думая обижаться:

— Много ты понимаешь, Герман. Но за «мышь» спасибо. Напомню, что твой лучший друг меня все-таки разглядел.

— Да нет, если приглядеться, то ты довольно симпатичная, — примирительно сказал он. И тут же вернулся в свой образ: — Приглядываться только надо долго. Слушай, сейчас вспомнил! Юрка что-то такое говорил, что ты не особо-то горишь желанием с ним по углам тискаться… Сейчас не вспомню, как он точно сформулировал, но вроде бы сильно переживал, что тебя от него чуть ли не трясет.

— Вы такие вещи обсуждаете?! — возмутилась я.

— Ой, да брось. Типа девочки подобной фигней друг с другом не делятся!

— Я не делюсь!

— Это потому, что у тебя подруг нет. Но вернемся к теме — это у тебя что, фобия после того случая?

Я ответила честно — темнота не располагает к вранью:

— Не знаю. Не пробовала.

— Вот это новости! То есть мой лучший друг влюбился в девицу, которая к себе никого не подпустит? И как я должен этой информацией распоряжаться? Кого спасать?

— Не преувеличивай! Нет у меня никакой фобии! Просто не люблю, когда меня неожиданно трогают! — я начала злиться. — А целоваться можно и без обнимашек!

Герман буквально рухнул на кровать, добивая:

— Звучит даже круче, чем секс без касаний!

— Да пошел ты!

— Сама пошла! Я-то тебя терпел из-за Юрки, а на кой ляд Юрке такая подружка, перед которой танцы надо выплясывать?

— И будешь терпеть, потому что мы с Юрой без твоего собачьего мнения разберемся!

— Иди к психиатру и лечись! Могу денег дать.

— Нет у меня никакой фобии, кретин!

— А Юрке я об этом расскажу, пусть лучше сейчас узнает!

— Ага, расскажи. Даже не удивлюсь!

— Бесишь.

— Взаимно.

На этом, вероятно, наше перемирие и закончилось, потому что больше мы не произнесли ни слова. До того момента, когда дверь с самого раннего утра открылась и в комнату влетела Кристина, визжа:

— Герман, извини! Я на твой номер позвонила и тогда только поняла, что эта стерва не соврала! В шесть утра сюда рванула, остальным наплела, что домой надо срочно. Пожалуйста, пожалуйста, Юре не рассказывай… Ты сам как?

Он уже встал и, потирая глаза, отправился в ванную, буркнув только:

— Да пошли вы все. Идиот на идиоте.

Мне этой мымре нечего было сказать, я просто поспешила убраться из опостылевшей комнаты.

Глава 15

Дно

Кристина, в принципе, делала верную ставку — я сама Юре жаловаться не побегу. Вероятно, она сразу рассчитывала выехать вперед компании и выпустить меня до его появления. Герман, само собой, тоже не побежит. Так Раевский и останется вне наших боев, как обычно. Просить его дополнительной защиты мне казалось уже слабостью. А слабой быть надоело — тем более теперь, когда я открыла самую страшную тайну Германа. Юра и так сделал для меня невозможное, незачем его и к драке лопатками в песочнице привлекать.

Юра по приезде сказал:

— Мне очень жаль, что ты решила не ехать. Лично мне было очень интересно, как воспримет тебя мама.

— Мне тоже жаль, — только и ответила я.

И как-то надолго наступило перемирие. То ли Кристина боялась, что перегнула, и решила пока дальше не гнуть, то ли ярких идей больше ни у кого не возникло, но меня практически не донимали — так, подколками только, когда Раевского рядом не было.

И вот, когда я уже совсем расслабилась, в нашу песочницу с огромной лопатищей шагнуло главное чудище с фамилией как у минотавра. Герман будто бы долго размышлял, стоит ли другу рассказывать о своих подозрениях на мой счет, а потом решил взять дело в свои руки.

Я даже не услышала, как он приближается, когда возвращалась после очередной смены в свою комнату. Сегодня все девочки решили в город сгонять, по магазинам пробежаться, меня и не думали приглашать с собой. И тут на меня в безлюдном коридоре набросилось сзади и прижало к себе. Я взвилась, зашипела и, получив свободу, отлетела на несколько метров, разворачиваясь к обидчику прямо в воздухе.

— Спятил?! — заорала я на Германа.

— Вот! Фобия! — так же точно заорал и он на меня.

— Да я от тебя в любом случае бы шарахнулась!

— Так ты не знала, что это я! Ты должна была подумать, что это Юрка!

— Ну да! Как будто у Юрки тоже проблемы с мозгом!

Он замер в метре от меня и неожиданно заговорил спокойнее:

— А у меня, может, душа с тех пор болит. Я обещал, что не буду тебя доставать и критиковать его выбор, но делать-то что? Это ж друг. Лучший! Как стоять в стороне, пока он к тебе, болезной, всё сильнее привязывается?

— Не пробовал хоть раз в жизни ничего не делать?

— Не пробовал, — честно сознался он. — Давай я тебя обниму. Если пять минут выдержишь, тогда я буду спать спокойно.

Мне стало смешно — он выглядел таким сердитым и серьезным, хоть и молол какую-то чушь.

— Да я и пять секунд не выдержу. Это же ты. Меня выворачивает от тебя даже с расстояния!

— Понял, — он не сдался. — Тогда ты меня обними. Обещаю, не пошевелюсь даже. Просто докажи, что я все себе надумал, и отстану. Слово даю, что отстану. А то Юрка же благородный, как блаженный пень, он может и жениться, ни разу тебя как следует не потискав. То-то в медовый месяц сюрприз будет.

Я склонила голову набок, а говорила теперь без лишних эмоций, обстоятельно, как с дитём малым:

— Герман, угомонись. Обнимать я тебя не буду, но совсем не потому, что у меня какая-то фобия. Я бы точно по тем же причинам не стала обнимать крокодила или… кто там еще есть омерзительнее крокодила, кроме тебя? Ну, в общем, не буду. А проблему ты просто придумал. Если сомневаешься, то расскажи Юре, пусть уж лучше он сам предлагает мне обниматься для проверки.

Он отвел взгляд и уставился в сторону, задумчиво почесывая макушку.

— Не могу рассказать, — сказал вдруг.

— Серьезно? Даже у тебя есть тактичность? — я очень удивилась.

— Да не-ет! — обрадовал он. — Просто придумать не могу, как бы я об этом вообще узнал. Понимаешь, такие истории первым встречным не выкладывают. Уж точно я не хочу, чтобы Юра вдруг посчитал, что я для тебя не первый встречный. Ну, вроде как, некрасиво вообще мне обозначать хоть какие-то отношения с его девушкой.

— И это говорит человек, который только что обниматься предлагал?

Он ответил совсем спокойно:

— На себя примеряю. Думаю, я бы проще воспринял, если бы моя девушка обняла Юру в качестве доказательства чего-нибудь, чем если бы выкладывала ему секреты, которыми не делится со мной.

— Не ври. Не может быть у тебя девушки! Живой.

— Тоже верно. Но мы сейчас о тебе! Есть еще разумные идеи, как твою голову проверить?

— Есть, Герман, есть. Утихомирить свою паранойю, признать, что со мной все в порядке, и прекратить вмешиваться в дела других.

Я повернулась, чтобы пройти к своей двери, но быстро обернулась в страхе, что снова налетит. Но он уже на меня не бросался, зато удивил появившейся ухмылкой, которая мне не очень понравилась.

— Да, — сказал совсем тихо. — Или нужно развести вас в стороны, чтобы на этом вопрос и закрыть. Тебе точно нужна эта практика?

— Уж точно больше, чем тебе!

— То есть ты не уедешь отсюда без объяснений, если тебе предложить какую-то сумму?

Признаться честно, пару секунд я все-таки размышляла. Но ведь он все равно не предложит столько, чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило, а значит, лучше начинать думать о карьере. Точнее, не прекращать думать о карьере. И на истечении второй секунды Герман успел сделать вывод:

— Вай, где же дно? Ты реально взвешиваешь, за сколько готова продать отношения с Юрой. Да ты просто лучшая девушка для моего друга, одни минусы! Любой честный человек на моем месте уже бы тебя прикопал где-нибудь в лесу. Как мне от тебя еще избавиться, чтобы его ничем не обидеть?

— Отстань, а, — ответила я и все-таки скрылась в комнате.

То есть можно было сказать, что только Герман активизировался, когда остальные успокоились. Я ошиблась и в этом.

За ужином Юра сел ко мне поближе, и мы уже почти договорились вечером вдвоем укатить на машине в качестве очередного свидания. Но Мишель, услышав часть нашего разговора, вдруг вклинился:

— Вы что-то вообще от коллектива отрываетесь! На пляж же собирались.

Ему Юра улыбнулся:

— Не завидуй.

Мишель пожал плечами, но затем признал:

— Может, немного и завидую. Здесь вообще какой-то тухляк. Пока мы работаем, разбирают всех красоток младше тридцати. Но ладно, сделаю вид, что за вас рад. Романтика зашкаливает. И хорошо, что вы не паритесь из-за той истории, когда она перед Германом распласталась счастливой тряпкой. Рекордные две минуты, вот что значит — врожденная харизма!

За столом воцарилось молчание. Я и до сих пор знала, что Мишель меня терпеть не может, потому не обратила внимания на грубую формулировку и застыла в ожидании объяснений. Мой вопрос озвучил Юра, голос у которого резко изменился:

— Это ты о чем?

Мишель растерялся, затараторил быстрее, как будто удивлялся, что его не понимают:

— Да ерунда же. Вы что, не помните? Я тогда тачку проиграл! Год назад спорили, что Герман разведет десять из десяти случайных девчонок на номер телефона. Вы чего теперь так вылупились-то? Типа никто не узнал десятую. Анатоль тогда еще чуть от смеха не помер, как она прямо в троллейбусе расплылась. Ну, вы чего?