Не к солнцу он будет помянут. Мокрый Герман в шортах почти до колена, выйдя на берег, сначала подошел к своим вещам и вытянул бутылку с водой. Потом зачем-то плюхнулся рядом со мной и протянул бутылку.

Я молча приняла, сделала глоток, отдала. Он еще немного помолчал, но потом начал вкрадчиво — я бы сказала, что виновато, но мы же говорим о Германе:

— Ты чего так злишься-то? Я подумал, тебе все равно не нужен шмот, который несколько недель болтался у Кирюхи в багажнике.

Я не ответила. Да и не злилась уже. Привыкаю, видимо.

Но он расценил мое молчание иначе:

— Да ладно тебе. Давай возмещу. Можем вместе съездить в город и купить что-нибудь подобное. На этом тема будет закрыта?

Я видела, что Юра вынырнул из воды, глянул на нас. Помахала ему — мол, все в порядке, мы не деремся. Только потом повернулась к Герману.

— С чего вдруг?

— Просто.

— Опять совесть?

— Да брось, не перегибай.

— Тогда почему?

— Просто.

Меня его «простые» ответы уже не устраивали.

— Чтобы Юра на тебя не злился?

— Ну вот, ты сама все понимаешь.

Притом смотрел пристально, взгляда не отводил и даже не улыбался, что меня пугало на подсознательном уровне. Именно я не выдержала эти гляделки и вновь уставилась на вздымающуюся синюю гладь. Проговорила как можно отчетливее:

— Нет, не надо со мной никуда ездить, еще чего.

— Деньгами возместить? Сколько?

— Я не возьму твои деньги, Герман.

— Почему?

Мне чем-то необъяснимым очень не нравился этот разговор. Вроде бы он сейчас не шутил, но в компании этого человека я всегда ожидала подвоха. Ответила спустя пару минут:

— Потому что вообще ничего от тебя не возьму. Черт с ней, с одеждой.

Он тоже повернулся в ту же сторону, я перестала ощущать взгляд на профиль. Сложил руки на коленях, ссутулив притом спину полукругом. Заговорил почему-то еще тише:

— Я решил, что это будет смешно. Мне кажется, всем было смешно. Кроме тебя. Может, у тебя просто чувства юмора нет?

— Да нет, я внутри оборжалась. А возмущалась, чтобы ты об этом не догадался.

— Потому что я в принципе не должен вызывать позитивных эмоций?

— Это был сарказм. Но твоя версия мне нравится больше.

— Ты же понимаешь, что я буду свидетелем на вашей свадьбе?

И этот туда же — на свадьбе! Прозвучало так неуместно, что я все-таки рассмеялась:

— На свадьбе? Вы все действительно считаете Юру таким скоростным? Да я замуж до тридцати лет не выйду — будь там хоть Юра, хоть принц датский! Потерпи десяток лет, свидетель!

— Вот! Чувство юмора на месте, а то я начал за тебя бояться. Идем купаться?

— Иди.

— Опять разозлилась. Я тут из кожи вон лезу, а ты в любом случае злишься. Это значит, что мы до сих пор воюем?

Мне было попросту непонятно его поведение, потому и глянула с недоверием, а потом объяснилась:

— Я не разозлилась. Просто устала и хочу посидеть. Но да, мы с тобой воевать будем при каждой встрече, потому что мы — это мы. Всякий раз, когда ты хоть что-нибудь сделаешь, я буду злиться. А ты будешь смеяться над тем, что злюсь. Мы так сильно не совпадаем, что даже если бы ты вытворил что-то хорошее, я бы все равно по инерции восприняла это как плохое.

Он почему-то не сдвинулся с места. Так и сидел со своей стороны. Хоть помалкивал — Германа можно еще выносить, когда он помалкивает. И уже когда вся шумная компания шла к нам, встал и повторил мои же слова:

— Вообще не совпадаем.

Я посмотрела ему в спину. Наверное, это было что-то типа извинения — ну, как умеет. Пройдет пара лет, и, быть может, я смогу на подобное адекватно реагировать. Э-э… это мне с ним целых пару лет для этого общаться придется?

Мы ужарились на солнце до мельтешков перед глазами, потому засобирались в комнаты задолго до ужина. Уставшие ноги заплетались. Уже возле корпуса я споткнулась, но Юра меня вовремя поддержал. Улыбнулись друг другу мягко, я прошептала одними губами: «Спасибо». Кристина отчего-то такую ерундовую ситуацию не смогла проигнорировать:

— Хорошо быть королевной, правда, Ульяна? Такой рыцарь в сияющих доспехах всегда рядом. Юр, а ты ее на ручках почему не несешь? Она уж тебе и так, и эдак намекает!

И Юра легко подхватил меня на руки, я лишь взвизгнула. А потом и вовсе наклонился и поцеловал — это был наш третий поцелуй за всю историю отношений. Но об этом знали только мы, а остальные пусть отекают от зависти. Когда он нес меня к корпусу — на самом деле, это не очень-то удобно, и чего все так воспевают желание поболтаться на чьих-то ручках? — я глянула назад через его плечо. Кристина, как и было ей положено, отекала, нестойко и уже очень заметно переживая удар по самолюбию. И взгляд ее не сулил мне ничего хорошего. Но я уже не боялась — ни мелких пакостей, ни угроз, ни открытых боевых действий. Передо мной сегодня сам Герман Керн почти извинился — невиданное дело! Чего мне там какая-то Кристина?

Глава 20

Лицо отеля

Наверное, Кристина больше не выдерживала, раз решила нарушить наш негласный договор, чтобы войнушечки не касались работы. Еще до завтрака Карина Петровна принесла для нас новую форму — не такую же сексуальную на уровне подкорки, как у горничных, зато куда более солидную. Она же сразу предупредила, что за администраторской стойкой не простят ни одного опоздания и ни одной оплошности — там все происходит на глазах клиентов, мы с Кристиной становимся пусть не единственными, но лицами отеля! Я сразу же вырядилась в синее строгое платье и покрутилась перед зеркалом. А после завтрака снова побежала к Карине Петровне, чтобы та выдала нам бейджики, которые уже должны были подготовить.

И вот, уже прицепив значок к лацкану, я шагала за Кристиной на наше новое место работы. Мы шли в том самом знаменательном стеклянном коридоре, но теперь уже почти привычный вид так за сердце не трогал, чтобы замереть и насладиться. Да и знали, что опоздание не простят, и без того дали возможность проявить себя не только в чистке номеров. И вдруг она развернулась, открывая какую-то бутылочку, непонятно откуда взявшуюся. Я, уже поняв, попыталась отступить назад, но вскрикнула, натолкнувшись на Мишеля. Он просто удержал меня, чтобы не увернулась.

— Это тебе за то, что вылила масло в мою постель! — сказала Кристина и ливанула мне на платье какую-то малиновую жидкость — вполне возможно, просто разведенная краска, но положение этот факт не спасал.

Мишель предсказуемо заржал. А я же несколько секунд оценивала глубину проблемы. Это Кристине практика не нужна, а я сюда отчаянно рвалась! Меня сюда сама завкафедрой определила, потому что я заслужила. И я ни словом не обмолвилась, что убираться в комнатах и до того неплохо умела, все ждала шанса — и мне его дали! А теперь я побегу за новой формой, это займет время, даже если объясняться не придется, и, само собой, опоздаю. Обидно стало до слез. Или, точнее, до неконтролируемой ярости:

— Нет, не за масло! — заорала я. — За Юру! Ты жалкая, Кристина! Жалкая в этих своих потугах! Но даже понять не можешь, что делаешь только хуже — неужели ты думаешь, что Юра смог бы влюбиться в такую подлую дрянь? Дело даже не во мне, а только в тебе!

Она лишь на секунду опешила от того, что ей выкрикнули в лицо правду, о которой якобы никто не должен знать. В такой момент она не могла не сорваться, забыв и о том, что сама опоздает. Я ударила почти как Герман — в самое больное место. И Кристина просто бросилась на меня, хватая за волосы. Я вырвалась, но взвыла, когда оставила в ее кулаке тонкую прядь. Мишель и не думал нас разнимать, но что-то орал в стороне в поддержку своей подруги.

Кристина налетала на меня, как взбесившаяся кошка. Она не умела драться, но не умела и я. Потому пока просто тупо пыталась отбиваться и не дать ей поцарапать мне лицо. Отпугивала ее криком с матами. Шум стоял такой, что обязан был привлечь чье-то внимание. С одной стороны подбежал Герман — он, может, Мишеля искал или тоже был подговорен для помощи. Но он схватил меня за талию и отшвырнул на метр от Кристины. Я уж было подумала, что он так меня защитил, но не тут-то было. Герман тоже смеялся:

— Эй, вы чего распетушились? Кристин, да погоди ты! Такое надо в купальниках и грязи, целое шоу в унитаз спустили! Ульяна, я уже раньше заметил, что ты бить не умеешь. Смотри, — он зачем-то подхватил мою руку и зажал пальцы. — Кулак складываешь так, чтобы пространства под пальцами не оставалось. Поняла? Кристин, погодь, где твой белый купальник?

Я взвилась от злости и этим же сжатым кулаком попыталась ударить уже его. Но досталось ему от Кристины, которая с размаху влепила ему в плечо. Теперь именно его лицо нуждалось в исправлениях. Но Герман только громче засмеялся, прикрывая от нас голову руками и уворачиваясь.

А с другой стороны коридора на нас летела главная, даже превосходящая текущую ситуацию, неприятность — Карина Петровна не могла не проверить, как там ее «девочки» справляются на самом ответственном месте. А мы тут вот так справлялись. Вокруг нее даже воздух гудел. Мы остановились и замерли, кто в какой позе: Кристина с поднятой рукой, Мишель с открытым от недавнего крика ртом, я, пытающаяся пробиться кулаком сквозь защиту Германа. Картина маслом «Приплыли».

Карина Петровна дождалась, пока мы выпрямимся, и сложила руки на груди.

— Итак, вас сразу выгнать или сначала Марку Александровичу позвонить? Есть у кого с собой сотовый? Я бы снимок на память сделала.

Ее самообладанию можно позавидовать. Думаю, не только мне стало бесконечно стыдно. Кристина вообще заблеяла:

— Извините, Карина Петровна. Такого больше не повторится.

Мишель ей вторил эхом. Герман сразу перешел к тяжелой артиллерии:

— Вы что, Кариночка Петровна? Вы же теперь издеваться над нами сможете сколько влезет! А мы и слова не вякнем, потому что… мечтаем остаться здесь под вашим чутким руководством!

Она думала над его предложением недолго:

— Ла-адно, — протянула ехидно. — На ресепшен другие пойдут, кто не похож на быдло в подворотне. Зато у меня появилось сразу четверо добровольцев на мытье посуды в выходные.

Выходные тратить на работу не хотелось, но лично я выдохнула с облегчением — виновата, заслужила, буду мыть посуду сколько прикажут.

— Это еще не все, дорогая Ульяночка! — она расслышала и все верно поняла. — Все четверо — в прачечную. Там столько глажки, что жизнь сахаром не покажется. Нет, нет, Михаил, и это не все! — она теперь перевела взгляд на парня. — Рабочий день увеличивается именно для тех, у кого слишком много энергии. После ужина вы снова идете гладить белье. Я намекну Зинаиде, чтобы кроме белья вам вообще ничего не подкидывала, от такой рутины вы скоро не то что драться не сможете, даже ходить медленнее начнете. Смотрите-ка, я раскидала самую нудную работу на месяц вперед!

Мы повернулись и гуськом поплелись куда сказано. Карина Петровна замыкала процессию, ей только хлыста для образа управляющего на плантации не хватало.

Через четыре часа, снова переодетые в форму горничных, мы с Кристиной стояли рядом и попеременно вздыхали: она вздохнет, я вздохну, она, я. Наших взглядов ненависти и на пару часов не хватило, они со временем просто потухли от общей беды, способной объединить самых непримиримых противников. Зинаида, главная здесь, заходила в этот отсек редко и пока поглядывала на нас с опаской, особенно на Германа. Но и он вздыхал вместе с Мишелем. Последний в очередной раз сказал:

— Какие же вы дуры… А меня ведь случайно с вами загребли…

Герман протянул так же монотонно:

— Тех, кто на стреме, всегда со всей бандой загребают…

Подпела и я ту же мелодию:

— Тебе ли про банды не знать…

И Кристина не отстала:

— Какие же мы дуры… Даже Герман…

Общему угнетению также способствовала и радость Верочки с близняшками, когда те забежали к нам показать свои новые синие платья.

Сказать, что уборка номеров намного приятнее, — ничего не сказать. Там ты двигаешься, постоянно себя подгоняешь, время летит быстро и незаметно. Номер, другой, третий — и вот уже обед. Еще несколько — и свободны. В этом же месте время остановилось. Я очень надеялась, что нам выдадут утюги, — ничего подобного. То ли побоялись давать неадекватам горячее оружие, то ли в отелях давно никто не пользуется утюгами.

А утюги — это весело! Ну, в сравнении… В общем, здесь стояли огромные утюжные машины с гигантскими движущимися валунами. Жмешь кнопку, валуны начинают вращаться. Запускаешь туда простынку, ждешь некоторое время, забираешь на выходе, уже выглаженную, аккуратно складываешь в стопку. Запускаешь, ждешь, складываешь. Запускаешь, ждешь, складываешь. Запускаешь, ждешь…