В последующие дни я сосредоточилась на том, чтобы выровнять отношение к Юре. В конце концов, Герман был прав — у Юры просто обнаружился недостаток, но он все равно оставался из них лучшим. И ведь прикрывал меня — продолжал, хотя в том не было нужды. А вот когда он снова позовет на ужин с родственничками, тогда я и подумаю, способна ли продолжать сама. В итоге наши и без того развалившиеся отношения окончательно потускнели, а для выхода на новый уровень требуется время. И все же изменение наших отношений не осталось незамеченным.

Оказалось, Герман знал о том, что Юра забрал из института документы. Остальные же, когда об этом услышали, возмущались стройным хором, но переубедить его даже им было не под силу. Я в эти разговоры вообще не вмешивалась. А на самом-то деле, какая разница — получит он диплом или бросит за год до окончания? Все равно станет владельцем отелей, а уж в его уме я не сомневалась, — если он только сам захочет прилагать свой ум в это русло.

Я лежала на пляже в позе морской звезды и пялилась в лазоревое небо. Любое движение казалось преступлением против смысла бытия. Думала, что это первое лето, которое я полностью провела на море, в следующем году и не захочется лететь в Москву. Да уж, и сравнивать нечего, как там — я скривилась, и как тут — растянула все лицо в улыбающееся солнце. Не пора ли уже в свой грандиозный план по строительству грандиозного будущего включить переезд сюда и мамы? Чтобы больше никогда не пришлось оказаться даже в двух сотнях километров к северу. Итак, заканчиваю институт, устраиваюсь к Кернам, если Марк Александрович меня вспомнит, рву по карьере так, как никогда не рвала даже по учебе, через два года оформляю ипотеку…

— Юр, Ульян, — вырвал голос Кристины из моей самой романтической фантазии, — а вы все еще вместе?

Я вздрогнула. Но подумала, что вопрос назрел только потому, что Юра морской звездой лежит аж в двух метрах от меня. Отвечать не хотелось — осточертело врать. Но и правду я говорить не собиралась, потому что только эта правда оставалась последней границей между мной и Германом. Кстати, морская звезда последнего и ответила, пока друг его соображал:

— Поссорились голубки наши. Раевские приняли Ульяну как… Раевские.

— Из-за этого? Тю-ю, — протянул Мишель на неестественно высокой ноте, выражая пренебрежение к такой мелкой проблеме.

Снова помолчали, но обратно в фантазии погрузиться не дали.

— Мириться-то собираетесь? — спросила одна из близняшек, которая лежала ко мне ближе.

Я повернула голову в ее сторону.

— А что зависит от моего ответа, Ангелина? Ты сразу бросишься рвать мои вещи?

— Я твои вещи и не рвала, — легко и без паузы ответила она. — Просто будет странно, я как-то уже свыклась с мыслью, что ты постоянно вертишься рядом. Как и Вера.

Мне были очень приятны ее слова, хотя, честно говоря, я уже давно убедилась в ее лояльности. За ней привычно подхватила Анжела:

— Вера, а ты что думаешь? Пусть мирятся или не пусть?

Двоюродная сестра смешно фыркнула:

— Мне-то какое дело? Хотя если Ульяна упустит Юру, я окончательно удостоверюсь в отсутствии у нее разума. До сих пор так считала, а это бы стало окончательным подтверждением.

Мишель вновь подал голос:

— Когда там следующий выходной? Предлагаю всей толпой рвануть в город. Анатоль вчера звонил, хитро сообщал, что новый клуб открыли, а нас там еще не было. В клубе быстро помирятся.

— Рванем, — согласилась и разморенная негой Кристина. — Если разбитую чашку и можно склеить, то только новым клубом.

— Рванем, — поддакнул Кеша. — Пьет — значит, любит!

Мне так отчаянно улыбалось от этой странной поддержки, что даже позабылось на минуту, что они не в курсе нашего расставания. Что нет и никогда не было чашки, которую они хотят склеивать.

— Так это их обоих упоить надо, — задумалась Анжела. — А это задача! Мы же говорим о самых занудных занудах…

— Справимся, — ответил ей Кеша. — Раз для дела надо. Что у пьяного на уме, то у зануды на языке.

— Да-да, — включился Мишель. — Напоим всех до полной невменяемости, чтобы и имена родителей забыли. Нашли, из-за чего ссориться, ей-богу.

Мы с Юрой уже давно смотрели друг на друга и тихо ухохатывались. Как же все-таки славно они нас обсуждают, даже не замечая, что мы не участвуем. Может, подольше стоит держаться отстраненно, чтобы сплоченная команда стала еще сплоченнее? И хоть бы кому в голову пришло вспомнить, что еще недавно все были против моей кандидатуры. Или Юра тоже думает, что если нас с ним напоить до невменяемости, то мы сразу забудем о фальшивости наших отношений? Легче себе представить, что если у всех откажет разум, то мы скорее с Германом потеряемся в направлениях и очень сильно удивим этих сводников.

Германа, похоже, такая боязнь не одолевала. Он включился в разговор лениво:

— Хороший план, друзья мои, я начинаю в вас верить. Потом у меня переночуем, чтобы под утро сюда не возвращаться. Когда там уже выходные? Дожили! Жизнь превратилась в череду рабочих недель, а с завтрашнего дня станет еще хуже.

— Чего ты там наработал? — засмеялась Верочка. — Это Юра у нас сегодня герой — девушку спас!

Мы, стоявшие за администраторской стойкой, сразу заинтересовались — никто нам о таком героизме поведать не успел. Но Юра уже смеялся в небо:

— Спас, ага. После того, как ее Герман чуть не утопил. Она сначала на него засмотрелась. А когда он заметил ее внимание, обратился в Германа и начал изображать у бортика… Как это называется, что ты изображал?

— Стриптиз, — подсказал Герман. — У меня, может, от одиночества уже трусы жмут. Я, может, так обрадовался очарованной мною красотке, что решил бить козырями.

— Во-во, — продолжал смеяться Юра. — Представляете себе стриптиз, когда на нем одни трусы и были? Ну вот, у девицы глаза на лоб, от такой неожиданности она под воду и ушла. Скорее всего, она там спрятаться просто пыталась. Ну, а я спас, раз нам такие задачи нарезали.

Близняшки хохотали звонко, да и мне было смешно. Один Герман грустил:

— Карина Петровна вообще приколов не понимает. В общем, меня обратно в прачечную отправили. Там, говорит, моя харизма не так разит случайных жертв. Это она ревнует, просто прямо сказать не может.

— Бе-едненький! — протянула Кристина сквозь смех. — Чувствую, после нашей практики Карина Петровна на пенсию будет проситься! Марк Александрович просто обязан засчитать ей эти два месяца в трудовой стаж как двести лет.

В клуб мы так и не съездили, а Карина Петровна не попросилась на пенсию.

Через пару дней я вылетела из комнаты, услышав шум за дверью. До завтрака оставалось еще полчаса, потому и заинтересовалась. Сразу же столкнулась в коридоре с Кристиной, которая что-то объясняла Мишелю с таким лицом, что мой интерес мгновенно перерос в тревогу:

— Мои десять минут назад позвонили, уже истерят, типа не туда увезли. Хорошо еще, что повар шум услышал и решил проверить…

— Моя мать в больнице уже, но дальше приемника не прошла, — отозвался Мишель.

— Что случилось? — вклинилась я, нервничая все сильнее.

Кристина открыла рот, чтобы ответить, но почти сразу перевела взгляд мне за спину и спросила:

— Юр, можно с вами поехать?

— Нет, Кристин, — тот ответил сухо. — Сейчас все равно не пускают.

Теперь я разглядела и остальных — бледные какие-то, взвинченные.

— Что случилось? — теперь я спросила сразу у всех.

Мне объяснил Юра:

— У Марка Александровича инфаркт. Прогнозы… да никаких пока прогнозов.

И только тогда я разглядела Германа в дверном проеме. Просто одеревенела от его вида: посеревший, ничуть не напоминающий живого человека, не то что себя самого, смотрит на свою руку с ключами, застыв в этой точке. Юра тут же развернулся к нему:

— Нет-нет, я поведу, — он мягко подхватил Германа под локоть и снова обратился ко всем: — Ребята, я позвоню, как будут новости. Своих тоже успокойте, там и без их истерик шума достаточно.

Все закивали, но что-то еще уточняли. И только я не могла оторвать взгляда от Германа. Передо мной стоял не он — не самоуверенный чурбан, которому море по колено. Передо мной был маленький сломанный мальчик, который никак не мог понять, что происходит. Шатался, удерживаемый только рукой друга, а расфокусированный взгляд отдавал неестественным удивлением. Не знаю, о чем он думал, и думал ли вообще. Я лишь надеялась, не о том, что следующий же звонок может сделать его владельцем сети отелей. И каждый из присутствующих определенно хотел сказать что-то такое, отчего он хотя бы глянет осмысленно. Но никто не говорил — нет такого слова, чтобы сейчас его выдернуть из этой непроходимой мути.

Я сорвалась с места и обняла. Прижала к себе так сильно, чтобы расслышал, как колотится сердце. Герман почти не отреагировал, дернулся как-то болезненно и снова затих. Вокруг оглушала тишина, а мне так хотелось придумать хоть какое-то слово. Герман будто сдался и обмяк, уткнувшись лицом мне в волосы. Секунда, две, три…

— Мне ехать надо, — произнес пьяно, едва можно разобрать. — Юра… поведет. У меня руки дрожат. Я никогда тебе не говорил, но у меня иногда дрожат руки… когда за руль. Почему я этого тебе не говорил?

Новостей мы дождались только к вечеру. Марк Александрович в сознании, но очень плох. Герман на работу не вернется, Юра — через несколько дней, а пока побудет там. Ему на саму практику плевать, раз он в институт все равно возвращаться не собирается. Мол, Герман в порядке, но пока ему не до встреч, много дел навалилось.

Через несколько дней прогнозы медиков стали дружно оптимистичными, мы выдохнули облегченно. Но до меня так долго доходило самое главное — почти неделю. А потом подбросило на постели прямо посреди ночи.

Это конец чего-то очень важного. Еще несколько недель практики и лета впереди, но это конец. Нет, мы с остальными окончательно сдружились и теперь даже мысли не допускали, чтобы воевать, но все сразу стухло. Оказалось, что даже море перестает быть идеальным, когда его покидает главное морское чудовище. Оказалось, что практика — весьма унылое занятие, если тебя ни во время смены, ни по вечерам не смешат историями только об одном персонаже. А Герману теперь не до практики, не до учебы, не до нас и не до меня. Марк Александрович поправится, я даже не сомневаюсь, но выздоровление займет уйму времени. Его сыну теперь придется вливаться туда, от чего он никогда не открещивался, просто не думал, что это произойдет так скоро. Его сначала сломали, а потом заставили за пару дней повзрослеть. Я вдруг с бегущим по спине холодом осознала, что именно на этом этапе наши с Германом пути разошлись. Сбылась мечта идиотки.

Глава 31

Всё возможно

Самой длинной оказалась последняя неделя практики, в которую Карина Петровна решила вместить все оставшиеся знания. Теперь нам даже выдали цифры для составления отчетов, в которые только я, собственно говоря, с головой и неуемной радостью и погрузилась.

Юра мне все это время казался загруженным, но я его не донимала — уже не те отношения, чтобы в душу лезть. Да и видно было, что он больше о Германе сейчас беспокоится, не зря же каждый день после ужина срывается в город, иногда прихватывает с собой кого-то из друзей. Я свою кандидатуру в попутчицы ни разу не предлагала — не знала, насколько это вообще уместно. И лишние вопросы задавать не осмеливалась, словно сама себе боялась признаться в наличии у меня тысячи вопросов.

Потому только сегодня нам и удалось остаться наедине, решили прогуляться вдвоем, пока остальные были чем-то заняты: кто-то начало моего отчета переписывал, кто-то уехал в город. Наедине с Юрой я умела быть смелой, не смогла сдержаться и сейчас:

— Ты так из-за Марка Александровича переживаешь, Юр? Думаешь, положение еще может ухудшиться?

— Нет, не похоже, — обрадовал он. — Просто все это так неожиданно. Сложно не думать, что сам инфаркт на пустом месте не возникает, мои, пусть и косвенно, в этом не последнюю роль сыграли. А с другой стороны, кто-то из моих мог сейчас оказаться на его же месте. И Герман точно так же сидел бы рядом со мной перед реанимацией, чтобы я там в этом ужасе один не остался. Потому что жизнь у них такая — от всех этих нервов рано или поздно кто-то не выдерживает.

Я пыталась понять, что его тяготило:

— Юр, но разве не они сами себе такую жизнь выбрали? Ты можешь это только принять.

— Могу. Просто в очередной раз убедился, что эта жизнь — не для меня. И уже не только потому, что хотел бы сам поднять голову и показать, чего стою. Просто вот это все… я вообще не вижу в этом смысла. Никакие отели, особняки и машины всю эту бессмысленность не окупают — для меня, конечно, для других иначе.