Держась за бортик и глядя ему в глаза, жду, пока отец скажет, зачем пришел. Его кадык опускается, когда он нервно сглатывает, отчего я мимолетно ощущаю чувство удовлетворения. Столько лет его боялся, но сейчас я больше и сильнее.

– Не хочешь съездить со мной на стрельбище? – спрашивает отец. – Чтобы не мешаться у матери под ногами, пока она готовится к сегодняшнему ужину.

– Какому ужину?

– К нам в гости придут Дон и Бекки Михальски.

Дон – папа моего друга Дерека. Он тренер, вечно орет на поле и злится, если игроки, тренера и рефери не выполняют его распоряжений. Завязывает драки с другими родителями. Ему навсегда запретили появляться на территории школы Ида Бэйкер за то, что он ударил их футбольного наставника. Мама ненавидит Дона, а его жена стыдится появляться с ним на публике. Не знаю, почему она согласилась пригласить его на ужин. Только если… дело не в Доне. А в Бекки.

– Думаю, мне лучше остаться дома, – говорю я. – Маме помочь. 

– Уверен? – На миг замешательство отражается на его лице. – Я бы хотел посмотреть, каков ты в деле.

Никогда по собственной воле не проводил время с матерью, но сейчас ее компания гораздо предпочтительней его жалких попыток строить из себя хорошего отца. К тому же в лагере для новобранцев я получал высшие баллы за стрельбу на меткость. Вероятно, будет лучше, если он не увидит меня в деле. 

– Уверен.

Отец стоит на месте, когда я отплываю. Еще какое-то время вижу его тень на поверхности воды, словно он ждет, что я передумаю. Мне стоит огромных усилий не вылезти из бассейна, чтобы набить ему морду. Вместо этого я плаваю.

Меня самого можно считать лицемером после того, что случилось прошлой ночью с Пэйдж, только есть разница между тем, как я переспал со своей бывшей девушкой за спиной брата и тем, как мой отец изменяет собственной жене. Мы с Пэйдж использовали друг друга подобным образом много лет, отдаляясь, потом опять сбегаясь, будто растянутая резинка. Единственный, кто может пострадать в нашей ситуации – это Райан, но он ведь не собирается жениться на Пэйдж Мэннинг.

На кухне уже суетится мама, как обычно собранная, если не считать усталости во взгляде. У нее сумка на плече, смятый список в одной руке и ключи от новенького Шевроле Suburban (одно из преимуществ статуса супруги владельца автосалона) в другой.

– Не хочешь со мной съездить?

– Конечно.

Она выглядит удивленно.

– Правда?

– Правда. – Я натягиваю свои форменные сапоги. Они поношенные и исцарапанные, с засохшими следами от капель крови на мысках. Воняют хуже кучи дерьма, но у меня нет другой обуви, кроме беговых кроссовок, которые я ненавижу. Я купил себе новую пару Adidas Samba после выпуска из лагеря для новобранцев, но в пехотной школе забыл однажды замкнуть свою раздевалку, и их украли. – И какую же отговорку придумал папа?

– Сказал, что Стив Фишер пригласил его пропустить стаканчик. Он не хотел садиться за руль пьяным, поэтому остался ночевать, – объясняет мама. – Он позвонил мне перед тем, как отправился играть в гольф, сообщил, что с ним все в порядке.

Я иду за ней следом в гараж.

– Ты ведь знаешь, что я его убью, да?

Намек на улыбку мелькает у нее на губах, когда мама заводит машину, словно она представляет эту картину и идея ей нравится. Затем ее выражение преобразуется в нечто более соответствующее родителю, с налетом неодобрения.

– Трэвис, он твой отец.

Ему не полагается скидка, потому что мы делим ДНК. Скорее наоборот, это дает еще больше поводов надрать отцу задницу.

– Ты не должна спускать ему с рук подобное, мам. Просто потому…

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. – Она слишком сильно сжимает руль руками, кажется, еще чуть-чуть, и совсем оторвет его от приборной панели. Тема закрыта. Полагаю, это справедливо. Мама довольно искусно избегала разговоров об Афганистане, подозреваю, потому что прочитала какую-то статью в Интернете, утверждавшую, что я сам все расскажу, когда буду готов. Вряд ли я буду когда-либо готов, однако должен с равноценным уважением отнестись к ее просьбе, наверно.

– Вся моя старая одежда больше не подходит, и мне нужна новая обувь.

Мамина улыбка становится шире.

– А вот это уже по моей части.

На улице Сан-Карлос мы проезжаем мимо Клуба ветеранов – сомнительной забегаловки, никак не связанной с другими клубами в стране, но на их стоянке всегда полно машин. Дед, бывший морпехом 3 батальона 7 полка морской пехоты во времена Корейской войны, как-то раз водил меня сюда, когда приезжал в гости из Грин-Бэй.

– Эй, эмм… ты не хочешь перекусить?

Вообще-то, я не из тех, кто присоединяется к ветеранским организациям – особенно учитывая то, что до сих пор нахожусь на службе – но от пива бы сейчас не отказался, и… не знаю. Может, хотя бы там не буду чувствовать себя не в своей тарелке.

– Здесь? – Мама скептически окидывает взглядом клуб. – Эээ… конечно.

Внутри место выглядит еще хуже, чем у меня в памяти. На стенах нарисованы эмблемы всех видов вооруженных сил, только выполнены они неумело и непропорционально. Столы шатаются, стулья не сочетаются, но бармен протягивает мне заявку на членство, которую называет формальностью.

– Ирак? – спрашивает он.

– Афганистан.

– Морпех?

– Так точно, сэр.

– Semper Fi, сынок. – Мужчина пожимает мне руку, и я вижу его татуировку в виде надписи "Смерть превыше бесчестия". Кевлар сделал себе такую же на спине после лагеря для новобранцев. Бывалые морпехи из нашего взвода беспощадно его изводили из-за нее. – Если хотите остаться на ланч – располагайтесь, – говорит бармен. – Блюдо дня на сегодня: рыбные сэндвичи с картофелем-фри и капустным салатом.

Я заказываю два сэндвича и графин пива. Он наполняет его без колебаний.

– Трэвис. – Мама хмурится, когда я разливаю пиво по пластиковым стаканам. Наклонившись вперед, она шепчет, словно мы делаем что-то запрещенное. – Тебе еще нет двадцати одного.

– Я ветеран зарубежной войны. – Протягиваю ей один стакан. – Что еще важнее – меня замучила жажда. 

Поначалу мы не говорим об отце. Вообще ни о чем не говорим. Просто пьем пиво, соглашаемся, что сэндвичи получились довольно вкусные, гадаем, из какой именно рыбы они сделаны.

– Я подумываю встретиться с адвокатом. – Мама пополняет наши стаканы. Я вытираю рот тыльной стороной ладони. Она протягивает мне салфетку. Застольный этикет атрофируется, если не имеешь стола как такового. Чаще всего мы ели, сидя на земле. Места было вдоволь, поэтому фраза "Эй, придержи мне местечко" стала нашей с Чарли дежурной шуткой.

– Да?

Мама кивает.

– Я… я немного напугана.

– Почему?

– Мы прожили вместе столько лет, – отвечает она. – Я не знаю, как существовать одной. Или чем заняться.

– Ты могла бы вернуться в школу.

Мама неуверенно улыбается.

– Мы оба могли бы.

Мне еще три года служить, но она думает, я использую свои военные льготы на получение образования. Решаю не говорить ей, что меня по-прежнему не интересует колледж. Не представляю себя учителем, или экономистом, или адвокатом. Или даже женатым, с детьми. 

Чарли всегда знал, чего хочет. Порой в Афганистане, пока мы лежали на полу, уперев ноги в разрушенную стену, и передавали друг другу сигарету, он рассказывал, как хочет пойти в кулинарную школу после армии.

– Я хочу стать шеф-поваром, Соло. Но не каким-то пафосным, который готовит микроскопические блюда с непроизносимыми названиями, знаешь? Хочу открыть ресторан, где обычные люди смогут заказать изысканную кухню, не чувствуя себя глупо или гадая, какую вилку использовать.

Я ни разу не акцентировал, что обычных людей еда такого рода мало интересует, потому что это была его мечта. Кто я такой, чтобы ее рушить?

– Что насчет тебя, Трэв? – спросил Чарли.

– Не знаю, чувак, –  ответил я. – Может, подамся в разведку.

Он посмеялся, ведь мы очень быстро выяснили, что над энтузиастами, собиравшимися продлить контракт или перейти в разведку, всегда шутят. 

Морпехи-разведчики – специально подготовленные скауты. Элита. Многие парни идут в морскую пехоту в надежде стать разведчиками; они думают, это круто, только им приходится выдержать невероятно жесткие тренировки. Я всего год назад окончил школу, и понятия не имел, чем заняться в будущем. Тогда с Чарли я лишь шутил, но сейчас… не знаю. Думаю, я бы смог.

А теперь Чарли мертв, и мне с трудом представляется моя дальнейшая жизнь. Тем не менее, говорю в угоду маме:

– Может быть. В любом случае, ты должна встретиться с адвокатом. Я пойду с тобой, если захочешь.

Улыбка сходит с ее лица. Судя по всему, легкий хмель взворошил некие сомнения. Мама смотрит на часы.

– Трэвис. – Она икает. – Нам пора. Мы еще не купили продукты.

– Дай мне ключи. – Оплатив счет и отдав свою заявку, следую за мамой к машине. Уже в салоне она никак не попадет ремнем безопасности в застежку, поэтому мне приходится ей помочь. – Нам лучше вернуться домой. В магазин заедем потом.

– Твой папа рассердится. – Мама зевает. – Я хочу вздремнуть.

Я смеюсь. Никогда не видел ее в таком состоянии.

– Ладно, вздремнуть, так вздремнуть.

Отец смотрит гольф по телевизору с бутылкой пива в руке, когда мы входим в дом.

– О, отлично, вы уже вернулись, – говорит он. – Линда, ты не забыла купить пиво?

Она кивает, подняв три пальца, затем второй рукой загибает один, чтобы осталось два.

– Два графина.

Моя мама пьяна. Это в своем роде… забавно.

Глаза отца сужаются.

– Ты пила? – Он поворачивается, недовольно глядя на меня. Хороший папочка исчез. Настоящий папочка вернулся. – Трэвис, ты напоил свою мать?

Пожимаю плечами.

– Можешь винить меня, если хочешь.

– Почему ты ее не остановил? – Он поднимается на ноги, его глаза горят, тон голоса повышается на октаву. – К нам вечером придут гости, а еще ничего не готово. – Отец вновь обращается к маме. – Не знаю, почему я удивлен. У тебя всегда найдется время купить Трэвису носки или всю ночь переписываться с незнакомцами о пребывании своего сына в Афганистане, но когда я прошу тебя о маленьком одолжении…

– Дело не в Трэвисе, – возражает она.

– Разумеется, в Трэвисе, – огрызается он. – Дело всегда в Трэвисе. 

– Мам. – Я не свожу с него взгляда. – Почему бы тебе не вздремнуть, как ты и собиралась? Я обо всем позабочусь.

– Но…

– Все нормально. У меня все под контролем.

Она неуклюже целует меня в щеку.

– Ты такой хороший мальчик.

До хорошего мне сейчас ой как далеко.

– Я думал, в армии ты повзрослеешь, – говорит отец, когда мама оказывается вне зоны слышимости. – Но ты остался таким же непочтительным мелким паршивцем, каким был до отъезда.

Хватаю его за воротник рубашки. Мелкому паршивцу не составляет труда притянуть отца к себе. Он напуган. И правильно, ведь нет ничего страшнее бойца, которого вывели из себя.

– Знаешь, чем я занимался сегодня в шесть утра? Сидел на кухне с мамой. Она прождала тебя всю ночь. Нехрен мне заливать про уважение. 

Отец молчит, вытаращив глаза. Меня это радует, хотя и не должно.

– Если хочешь быть ничтожеством, изменяя маме налево и направо, потому что она уделяет внимание кому-то, помимо тебя – валяй. Но мной не прикрывайся.

Отталкиваю его слегка, разжав кулак. Он отшатывается назад. Если бы я хотел сбить его с ног, он бы уже валялся на полу, только это было мое предупреждение.

– Я в магазин. – Подхватываю ключи от машины. – Надо ведь оказать Бекки радушный прием.

Загорелое лицо папы бледнеет. Он достает свой бумажник.

– Тебе… тебе нужны деньги?

– Не от тебя.

***

Уже в супермаркете понимаю, что у меня проблема – я забыл мамин список. Понятия не имею, что нужно готовить на званые ужины, даже для людей, которых ненавидишь.

Направляюсь в мясной отдел.

– Чем могу помочь? – интересуется мясник.

– Что бы вы приготовили, если… эмм… если бы ждали гостей на ужин? – Боже, я чувствую себя идиотом.

– Жаркое – всегда удачный выбор, – предлагает он. – Или свиные отбивные. А может, отбивные из молодого барашка.

Отбивные из молодого барашка? Я отхожу от прилавка, останавливаюсь перед холодильной камерой с различными видами мяса. Не представляю, что купить. По большей части я даже не разберусь, что есть что. Это какой-то кошмар.