Стефани Лоуренс - Правда о любви

– Представь, как она взбирается на этот гребень, мы едва сами не покалечились. – Джерард показал на царапину на носке сапога и грязное пятно на штанине. – Ни одна дама в нарядном платье не смогла бы туда вскарабкаться и вернуться домой без следов грязи на одежде. Да ее вид наверняка вызвал бы фурор! Каждый слуга, каждый гость запомнил бы этот случай.

– Прекрасный довод. Это определенно была не леди, – заключил Барнаби.

– Следовательно, – процедил Джерард, – это ни в коем случае не была Жаклин.

Она не спустилась к ужину.

– Попросила принести поднос в спальню, – ответила Миллисент встревоженному Джерарду. – Сказала, что ей необходимо время, чтобы справиться с потрясением.

– Конечно, – пробормотал он, делая вид, что все в порядке, но втайне сгорая от беспокойства.

За ужином, как всегда, было тихо, что дало ему время поразмыслить. Лорд Трегоннинг в нескольких коротких словах дал понять, что считает вопрос о гибели Энтуистла закрытым.

Барнаби послал Джерарду вопросительный взгляд, очевидно, желая знать, стоит ли оспорить заявление хозяина. Но Джерард едва уловимо качнул головой и одними губами произнес:

– Не стоит.

Сейчас самое главное – Жаклин.

После ужина он в крайне расстроенном состоянии присоединился к сидевшим в гостиной Миллисент и Барнаби.

– Нет, это вздор, бессмыслица! Какой кошмар! – неожиданно взорвалась Миллисент. – Это ужасно как для Жаклин, так и для бедного Томаса! Пока здешние глупцы считают ее виновной, настоящий убийца гуляет на свободе!

Мужчины заверили ее, что так просто это дело не оставят. Умиротворенная, Миллисент подтвердила, что, хотя друзья всегда сообщали ей о здешних происшествиях, она никогда ни слова не слышала о каком-то скандале, в котором было замешано имя Томаса. Во всяком случае, таком, который мог бы привести к убийству. Дружно решив, что тут нет мотива для преступления, они обратились к другой правдоподобной причине: может, Томаса убили из-за того, что он ухаживал за Жаклин, был готов предложить ей руку и, скорее всего, Жаклин приняла бы это предложение.

– Мисс Трегоннинг, верно ли то, что они собирались пожениться? – обратился Джерард к Миллисент.

– О да. Это была прекрасная партия с обеих сторон.

– Итак, кто мог ревновать Жаклин к счастливому сопернику? – вмешался Барнаби.

Он предполагал услышать имя Мэтью Бризендена, но Миллисент отвергла саму мысль об этом и держалась твердо, как ни настаивал Барнаби.

– Нет-нет, он отвел себе роль ее защитника, благородного рыцаря. Его долг – служить ей, а не жениться. Не стоит воображать, будто он всерьез задумал жениться на ней, уверена, что это не так.

Джерард неохотно подтвердил, что Жаклин сказала примерно то же самое.

– Верно, – кивнула Миллисент. – Вряд ли Мэтью ревновал Жаклин.

– Тем не менее, – возразил Барнаби, – Бризенден мог иметь некие причины считать Томаса опасным для Жаклин. Этого вполне достаточно, чтобы напасть на Томаса, а Бризенден, как известно, в то время находился поблизости.

Миллисент сделала гримаску.

– Неприятно признавать, но такая возможность имеется. Однако я ставлю на сэра Винсента Перри – он много лет с нежностью поглядывал на Жаклин.

Итак, сэра Винсента, с которым Джерарду и Барнаби еще предстояло встретиться, тоже включили в список подозреваемых вместе с пока еще не известными лицами. К сожалению, это ни к чему не привело. Барнаби со скорбным лицом был вынужден признать: доказать, кто убил Томаса, невозможно. На этой печальной ноте они и расстались. Распрощались в галерее и направились каждый к себе.

Джерард потолковал с Комптоном, тот не узнал ничего полезного.

– Все немного шокированы. Еще день-другой, когда все случившееся уляжется в головах, они могут и припомнить что-то. Будьте уверены, уж я ничего не пропущу.

Судя по рассказам Комптона, слуги никогда не верили, что Жаклин имеет какое-то отношение к исчезновению Томаса и смерти матери.

– Им и мысли такой не приходило.

Джерард отпустил камердинера, подошел к окну и, сунув руки в карманы, стал перебирать в памяти все, что знал об убийствах. Если люди посмотрят на обе трагедии с точки зрения логики, без всякой предубежденности, невиновность Жаклин засверкает словно факел. Но люди не сделают этого только потому, что кто-то сеет сомнение в их умах. Намеренно.

Кто-то подло и со злобным удовольствием сделал Жаклин козлом отпущения.

Что-то темное взорвалось в него в душе: сплошные оскаленные клыки и острые когти.

Пробормотав яростное проклятие, он сжал кулаки и постарался успокоиться: теперь не время для подобных эмоций, пока еще не известно, кто его враг.

Джерард долго смотрел на темные сады, на черное с пурпурным небо, на быстро бегущие на запад облака самых фантастических форм: мечта любого пейзажиста ... но почти ничего не замечал.

Самое важное, самое необходимое сейчас – спасти Жаклин. Не только ради нее. Ради него тоже:

Как она чувствует себя? Что происходит в ее душе? Эти вопросы занимали его с той минуты, как Барнаби рассказал о страшном открытии. Он не находил себе места, тревожась за нее, мучась тяжелыми мыслями. Сердце сжималось от боли, а грудь теснило страхом.

Он стремился сделать вид, что все дело в инстинктах художника, побуждавших увидеть ее в состоянии эмоционального конфликта. Но все это ерунда! Она небезразлична ему, точно так же как Пейшенс и женщины вроде Аманды и Амелии ... пожалуй, это ближе к правде и все же не совсем правда.

Его живое воображение создавало одну трагическую картину за другой: она одна в своей комнате, скорбит ... и остро ощущает свое одиночество и беспомощность ... Когда-то ее защитником был Томас, но он исчез, оставил ее одну ... по крайней мере, она знала, что это было ненамеренно.

Но теперь ее защитником стал он.

Джерард отошел от окон и стал мерить шагами комнату, изнемогая от бессилия и раздражения. Часы пробили одиннадцать. Он яростно уставился на них как на напоминание о том, сколько времени придется терпеть, прежде чем он вновь увидит ее, прежде чем сумеет уверить себя, что она осталась прежней ... и все еще готова испробовать все, что родилось и еще родится между ними.

Конечно, это было одним из мотивов, но, к его удивлению, оказалось, что не основным. Главное – знать, что она не терзается тревогой, печалью и особенно страхом.

Он не сможет заснуть спокойно, пока не узнает, что с ней все в порядке. Но сумеет ли он обнаружить это сейчас, сегодня вечером?

Но как же смехотворно он будет выглядеть, если постучится в дверь и спросит ее ... не в этот же час ...

Творческое воображение – вещь великолепная. Как оказалось, вдохновение посетило его: всего несколько секунд ему потребовалось, чтобы уточнить детали.

Он даже не стал тратить время на обдумывание. Устремился к двери, открыл и тихо прикрыл за собой.

Ему нужно только увидеть ее. Поговорить. Убедиться, что у нее все хорошо.

По пути он не встретил ни единой живой душ, и неудивительно в таком большом доме! Подойдя к ее спальне, он опустил глаза. Из-под двери пробивался яркий свет. Джерард с мрачным удовлетворением кивнул головой и постучался.

Ждать пришлось недолго: Жаклин открыла почти сразу. И широко распахнула глаза при виде Джерарда.

Он старался не слишком пристально смотреть на нее. На ней были тонкая батистовая сорочка с накинутым сверху прозрачным пеньюаром. Волосы раскинулись по плечам густой каштановой вуалью. С первого взгляда было заметно, что она не ложилась. И поскольку за спиной ярко горели лампы, он сразу заметил еще кое-что, весьма соблазнительное.

Она раскрыла рот, но не смогла выговорить ни единого слова.

Джерард, стиснув зубы, схватил ее за руку, потянул в глубь комнаты и захлопнул за собой дверь.

– Что ... – выдавила она, все еще не сводя с него глаз. Теперь он ясно увидел ее лицо. И бледность, и ошеломленное, растерянное выражение не относились к его приходу.

– Мне нужно перебрать ваш гардероб:

Оглядев комнату, он увидел у боковой стенки большой шкаф и устремился туда.

– Мой гардероб? – неверяще переспросила она, следуя за ним.

– Ну да. Посмотреть на ваши платья.

– Мои платья? – Судя по тону, она полагала, что он явно не в себе. – Вам срочно потребовалось увидеть мои платья прямо сейчас?

– Ну да.

Он распахнул дверцы шкафа, где стройными рядами висели ее платья.

– Вы же все равно не спите.

Он потянулся за туалетом из шелка цвета янтаря. Жаклин попыталась заглянуть ему в лицо.

– Что все это значит? И откуда такое жгучее желание взглянуть на мои платья? – Она посмотрела на каминные часы. – Сейчас начало двенадцатого!

– Необходимо подобрать наряд для портрета. Понять, что лучше всего на вас выглядит.

– Ночью?!

Держа перед собой янтарное платье, Джерард искоса взглянул на нее ... и замер.

– Поразительно ...

Он упивался волшебным зрелищем: свет мягко обтекал ее кожу, золотя ее нежным сиянием.

Джерард прерывисто вздохнул.

– С таким же успехом я могу рисовать вас и при свечах. Вот, держите это.

Сунув ей в руки платье, он снова нырнул в шкаф.

– Это ...

На свет появился шедевр из бронзового шелка, который он и швырнул ей.

– И это.

К груде одежды в ее руках добавился туалет из зеленого атласа с тисненым рисунком.

– Хотя ... – тут же спохватился он, – это слишком темный оттенок. Но посмотрим.

Он снова принялся отбирать наряды.

– У меня сложился определенный образ: цвет и фасон вашего платья могут стать критическими факторами.

Растерянная Жаклин с некоторым подозрением наблюдала за ним поверх горы платьев.

Наконец он потянулся к дверцам шкафа и бросил на нее быстрый взгляд – сабельно-острый, слишком оценивающий, чтобы быть небрежным.

Жаклин подняла брови.

Джерард мрачно усмехнулся, закрыл шкаф и протянул ей руку.

– Идите сюда.

И потянул ее, нагруженную семью платьями, к камину. По обе стороны каминной полки стояли лампы, разливая по комнате яркий ровный свет.

– Сюда, – велел он, поставив ее у камина на расстоянии примерно в фут от лампы на одном конце. Отступил, проверил впечатление и переставил ее чуть ближе к лампе, проверяя игру света в ее волосах. – Ну вот. Теперь слегка поднимите лицо к лампе.

Его пальцы коснулись ее подбородка. Чуть задержались.

– Вот так, – пробормотал он, откашлявшись – Начинаем.

Выхватив платья у нее из рук, он выбрал одно, весенне-зеленого цвета, и уложил остальные на кресло.

Игнорируя мысль о жалобах горничной, Жаклин наблюдала, как он расправил платье, оглядел его, потом ее, скользнул взглядом по ее телу ... и тут она вспомнила, насколько тонки ее сорочка и пеньюар. Вспомнила, что стоит спиной к огню!

Он поспешно поднял платье, словно вспомнив о правилах приличия ... хотя смотрел на нее и острым взглядом художника видел все, что можно было увидеть.

– Приложите к себе, и посмотрим.

Сбитая с толку, девушка сделала, как ее попросили, удивляясь, почему потакает ему, но все же продолжала стоять на том же месте, залитая светом, и позволяла Джерарду протягивать платье за платьем. Некоторые он отбрасывал сразу, к остальным возвращался. Пока что он сразу отверг темно-зеленое, оттенка лесного мха, и еще одно, цвета потускневшего золота.

– Что-то среднее, – бормотал он, возвращаясь к шелковому платью цвета нильской воды.

Она уже поверила, что ему действительно приспичило выбрать подходящее одеяние для портрета, но испытующие взгляды, которые он то и дело бросал на нее, доказывали, что эта цель – не единственная. И верно: пока он выбирал платья различных оттенков бронзового, она все больше убеждалась, что интерес к нарядам и игре света в ее волосах был только предлогом.

Наконец Джерард отступил, подбоченился и стал внимательно изучать ее, наклонив голову и критически хмурясь.

– Пожалуй, это ближе всего к идеалу: насыщенная бронза, но в ней больше золота, чем нам необходимо. И, разумеется, складки лежат не так, как требуется. Зато я, по крайней мере, знаю, что нам нужно.

– Да неужели? – Она подождала, пока он снова взглянет ей в лицо, прежде чем спросить: – Итак, зачем вы здесь?

Он попытался что-то ответить.

– Только не говорите, что пришли изучать мой гардероб.

Джерард плотно сжал губы. Но девушка продолжала неумолимо держать его под прицелом своего взгляда. Не выдержав, он громко выдохнул, правда, сквозь зубы и довольно раздраженно.

– Я волновался, – пробормотал он.

– Из-за чего?

– Из-за вас.

Судя по тону, он был этим недоволен. Когда же она озадаченно вскинула брови, он неохотно пояснил:

– Из-за того, что вы сейчас думаете и чувствуете. – Его пальцы привычно потянулись к волосам, но он усилием воли сдержался и опустил руку. – Боялся, что открытия этого дня могут плохо на вас отразиться.