Стефани Лоуренс - Правда о любви

Совсем как во сне о саде Ночи ... вид этого лица трогал его, взывал к его творческой натуре, артистизму, таившемуся в душе.

Но в этот момент дверь открылась, и он отвернулся, готовясь приветствовать и принимать приветствия. На пороге стоял Каннингем. Джерард рассеянно пожал его руку, думая о своем.

Гувернантка или компаньонка. Она стояла в гостиной, двери которой уже были видны, так что, если она не вздумает поспешно ретироваться, они сейчас встретятся. Ну а потом придется найти способ сделать так, чтобы она вместе с садами тоже была включена в список предметов, которые ему позволят рисовать.

– Это Тредл, – представил дворецкого Каннингем. Тот поклонился. – И миссис Карпентер, наша экономка.

Высокая, суровая на вид женщина присела в реверансе.

– Если вам что-то понадобится, господа, только попросите. Я еще не отвела вам комнаты, поскольку не знала, каковы ваши требования. Может, вы оглядитесь хорошенько и решите, какие спальни подойдут вам лучше всего, а потом дадите знать Тредлу и мне, и мы мигом все устроим.

– Спасибо, мы так и сделаем, – улыбнулся Джерард. Обаятельная улыбка сотворила обычное волшебство: лицо миссис Карпентер мгновенно смягчилось, и даже несгибаемый Тредл немного оттаял.

– Это мистер Адер, – представил Джерард Барнаби, который с обычным добродушием кивнул слугам и Каннингему.

Джерард вопросительно уставился на Каннингема, который почему-то неловко поежился.

– Э ... если вы пройдете в гостиную, я представлю вас дамам и уведомлю лорда Трегоннинга о вашем прибытии.

Джерард позволил себе улыбнуться чуть шире:

– Благодарю вас.

Каннингем повернулся и повел их к высоким двойным дверям гостиной.

Они оказались в комнате, достаточно просторной, чтобы считаться бальным залом. На одном конце, у кресел, стоявших перед большим камином, собралась компания дам. Среди них была одна средних лет, которую он раньше не видел. Джентльмен был только один, еще совсем молодой и, очевидно, сильно смущавшийся.

Прямо перед ним на диване сидели две матроны, одна из которых с нескрываемым неодобрением рассматривала его и Барнаби.

И Джерард немедленно, даже не глядя в ту сторону, осознал присутствие той одинокой женщины, которая спокойно взирала на них с противоположного конца комнаты.

Едва сдерживая нетерпение, Джерард остановился рядом с Каннингемом, который замер почти у самого порога. Из-за его плеча выглядывал Барнаби. Джерард осмотрел цветник молодых барышень, желая видеть, которая выступит вперед. Какую из трех он возненавидит только за то, что ее придется рисовать. К его удивлению, все оставались на местах.

Потом леди средних лет с приветливой улыбкой двинулась к ним. Одновременно с одинокой дамой стоявшей слева от него.

Дама средних лет была слишком стара, она не могла быть его моделью.

Женщина помоложе оказалась совсем близко, и он не смог устоять перед соблазном хорошенько ее рассмотреть.

Вот так он впервые увидел ее лицо при хорошем освещении.

Встретился с ней глазами и осознал свою ошибку. Не гувернантка. Не компаньонка.

Та леди, нарисовать которую он мечтал всю жизнь, и была дочерью лорда Трегоннинга.

Каннингем, заметивший, что к ним подходят сразу две дамы, растерялся, не зная, кого представлять первой. Но за него все решила пожилая леди, протянувшая руку Джерарду.

– Я Миллисент Трегоннинг, сестра лорда Трегоннинга.

Позвольте приветствовать вас в Хеллбор-Холле.

Хорошо, но строго одетая шатенка, Миллисент Трегоннинг не производила впечатления чересчур суровой женщины лишь благодаря доброте, сиявшей в ее зеленовато-карих глазах. Джерард сжал ее руку и поклонился:

– Благодарю вас.

Он представил Барнаби и, отступив, чтобы друг мог приветствовать старшую мисс Трегоннинг, оказался совсем близко к дочери лорда, своей модели, той, которая будет предметом его внимания следующие несколько месяцев.

Она застыла рядом с теткой. Среднего роста в платье из яблочно-зеленого муслина, соблазнительно открывавшем полные груди и намекавшем на тонкую талию, округлые бедра и ноги, вполне удовлетворявшие его критический взор, она спокойно ждала, пока тетка и Барнаби обменивались приветствиями. Джерард, пользуясь моментом, внимательно ее изучал.

Она невозмутимо встретила его взгляд. Ее большие глаза, переливающиеся золотом, янтарем и зеленью, смотрели на него из-под тонко очерченных каштановых бровей. Блестящие каштановые волосы были словно пронизаны более светлыми прядями и аккуратно собраны в узел, из которого выбивались несколько вьющихся локонов, обрамлявших лицо. Внешность девушки показалась Джерарду безупречной: прямой носик, гладкая, словно светившаяся изнутри кожа, изящно очерченные полные губы, одним движением выражавшие гнев, радость, недоумение ... Он уже знал, где искать намеки на ее истинные мысли, истинные чувства ...

Но сейчас ее глаза были тихими озерами спокойной уверенности: она наблюдала, оценивала, сравнивала. Совершенно невозмутимая и хладнокровная. Несмотря на присутствие его и Барнаби, он не мог видеть ни малейшего следа женского кокетства. Она рассматривала их не как джентльменов ... вернее, не как мужчин, а как нечто совершенно иное.

И тут Джерарда осенило. Она видит в нем исключительно художника.

– А это моя племянница, дочь брата, мисс Жаклин Трегоннинг.

Жаклин, улыбаясь, протянула руку:

– Мистер Деббингтон! Надеюсь, ваша поездка была приятной, мы живем так далеко от столицы.

Он взял ее руку, уверенно и твердо обхватив ее тонкие и хрупкие пальцы, и галантно поклонился, не отрывая от нее взгляда.

– Мисс Трегоннинг! Я благодарен вашему отцу за то, что выбрал меня. Путешествие действительно было длинным, но если бы я не предпринял его, вне всякого сомнения, жалел бы об этом всю свою жизнь.

Она едва вникала в смысл его слов. Тембр его голоса, низкий, мужественный, ощущался бархатной лаской. Сила его пальцев, сжимавших ее руку, вызывала внутренний трепет. Он рассматривал ее с явным интересом, причины которого она не понимала. Ее пальцы невольно дрогнули. Шокированная этим открытием она постаралась взять себя в руки и, в свою очередь, присмотрелась к Джерарду. Высокие скулы туго обтянуты слегка загорелой кожей, лицо с угловатыми аристократически суровыми чертами оставалось бесстрастным, и только карие, блестевшие жизнью и напряжением глаза поразили ее. Вынудили снова и снова вглядываться в него и видеть истину.

Она с самого начала посчитала его светским львом, и так оно и было. И все же его тщательно отполированная элегантность была не маской, призванной обмануть мир, а отражением его истинной природы. Он словно излучал эту элегантность как ощутимый щит. Слегка вьющиеся каштановые волосы, чуть темнее ее собственных, были модно подстрижены и уложены, обрамляя широкий лоб и глубоко посаженные глаза. Брови темные, красиво изогнутые, ресницы длинные и густые.

И он высок, почти на голову выше ее, широкоплечий и длинноногий, хотя скорее стройный, чем тяжеловесный. Грациозные движения буквально кричали о невероятной силе, скрытой вежливыми манерами. И это ощущение внутренней силы отражалось на его лице в жестких линиях лба, носа и подбородка.

Нет, он не фат. Не самовлюбленный щеголь. Лев, настоящий лев. И он опасен, куда опаснее, чем любой знакомый ей мужчина. Подумать только, одним пожатием руки и несколькими словами ... кстати, что, черт побери, он сказал? – мистер Джерард Деббингтон выбил ее из колеи. И осознание этого потрясло ее.

Жаклин вежливо наклонила голову:

– Совершенно верно.

Оставалось надеяться, что она попала в точку, как всегда ... каким бы ни было предыдущее замечание собеседника.

Он улыбнулся, коротко, зовуще: искренняя улыбка, исполненная такого поразительного обаяния, что Жаклин опять отвлеклась. Пришлось усилием воли взять себя в руки и обратиться к его другу. Джерард Деббингтон выпустил ее руку, чем снова лишил равновесия духа.

Златовласый бог улыбнулся ей:

– Барнаби Адер, мисс Трегоннинг. Счастлив познакомиться.

Жаклин попыталась вымучить улыбку, подала ему руку и стала ждать. Однако, хотя Адер был сделан из того же теста, что и Джерард Деббингтон, пожатие его пальцев не возымело особого воздействия, голубые глаза так и оставались веселыми, смеющимися глазами, а голос не имел волшебной силы заставить ее забыть все, о чем говорил собеседник.

Жаклин с облегчением приветствовала его и отступила, когда Митчел и Миллисент подвели джентльменов к дивану, где сидели дамы.

Митчел, Миллисент и Барнаби отошли; Джерард Деббингтон колебался. Она почувствовала его взгляд и, быстро вскинув голову, встретилась с ним глазами. Джерард, легчайшим жестом шевельнув бровью, показал, что просит ее сопровождать его. Она сама не знала, почему послушалась. Но всякие колебания были невозможны. И потому она покорно последовала за теткой.

Джерард пошел рядом скользящей, как у хищника, походкой. И потом, найдя самый простой способ удержать ее рядом, не двигался, пока Миллисент знакомила его с дамами. Окружающие его не интересовали, но он был слишком хорошо воспитан, поэтому автоматически бормотал комплименты, отвечал банальными любезностями, запоминая имена, отмечая родственные связи. Ни один из тех, с кем он разговаривал, не подозревал о том, что его внимание целиком занимает стоявшая рядом женщина.

Он едва верил своей невероятной удаче. Портрет дочери лорда Трегоннинга – вовсе не та ненавистная работа, которую он заранее презирал, а брошенный природой вызов из тех, что неизменно его привлекали.

Она целиком поглотила все его мысли. Ему нужно столько узнать о ней! Короче говоря, она очаровала его.

Он смутно сознавал, что она скорее привлекает его как женщина, а не натурщица, и все же, учитывая, что Жаклин Трегоннинг оказалась первой моделью, не состоявшей с ним в родстве, это было вполне естественно. Он видел женщин, какими они были на самом деле, цельными, живыми, чувственными созданиями, и в этом заключалась одна из причин успеха его портретов.

Но Жаклин Трегоннинг – это истинный клад: модель, обладавшая душевной глубиной, многогранными эмоциями и чувствами, пристрастиями и заботами и ко всему прочему необычайно интригующим лицом. Всего один взгляд в ее прекрасные глаза – и он понял, что видит перед собой женщину, воплощавшую все необходимое для создания истинного шедевра. Она была энигмой – самим воплощением загадки.

И это притом, что она еще так молода! Девушки ее возраста обычно никак не могут считаться глубокими натурами: они прожили слишком мало, не пережили истинных трагедий, чтобы приобрести столь бездонные, хотя и скрытые глубины. О таких, как Жаклин Трегоннинг, говорят: «Тихие воды глубоки» ... Она сама была тихим, глубоким озером, спокойным и гладким на поверхности, но с сильными придонными течениями и не менее сильными эмоциями.

Он еще понятия не имел о том, каковы эти эмоции, о том, что сделало ее именно такой, но нуждался в ответах, хотя бы для того, чтобы запечатлеть все светившееся в ее глазах, все, что таилось за ее невозмутимым выражением.

И даже разговаривая с собравшимися, он мысленно прислушивался к ней, инстинктивно отмечал не столько внешние реакции, сколько то, что считал истинными чувствами. Сдержанная, отчужденная ... И это не было застенчивостью, она совсем не казалась застенчивой. Наоборот, вполне владела собой, держалась уверенно и непринужденно в собственном доме с людьми, которых знала почти всю свою жизнь. Но она им не доверяла. Никому, за исключением, возможно, тети Миллисент.

Джерард уже успел понять это, когда услышал неторопливые шаги и стук трости. Присутствующие дружно обернулись. На пороге стоял пожилой джентльмен. Прежде чем шагнуть вперед, он нашел взглядом и внимательно рассмотрел гостя. Двигался он медленно, но не от физической немощи. Шаги скорее были размеренными.

Маркус, лорд Трегоннинг, был джентльменом старой школы. Джерард распознал все признаки: старомодный покрой фрака, панталоны до колена, намеренно медленная походка. Трость, в которой он не нуждался, явное нежелание замечать всех остальных, кроме тех, кого он предпочел увидеть.

А именно Джерарда Деббингтона. Втайне он был рад, что прошел школу Вейна и Габриэля Кинстеров, научивших его сохранять внешнюю бесстрастность. Никакие запугивания стариков не могли подействовать ни на него, ни на Барнаби.

Уголком глаза Джерард заметил, как Барнаби поджал губы, стараясь не улыбаться. Выражение лица было добродушным, хотя его сиятельство вряд ли посчитал бы его таковыми. В конце концов, они были гостями в его доме.

В темном взгляде лорда Трегоннинга таилась более резкая, более критическая оценка гостей, чем в глазах дочери. Лицо очень бледное, с глубокими морщинами, по мнению Джерарда, проведенными скорбью. Волосы его все еще были густыми и темными. Глубоко запавшие глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Несмотря на возраст, держался он прямо. Рука, державшая трость, была рукой старика, с покрытой веснушками кожей, но в ней ощущалась сохранившаяся сила. Определение, пришедшее на ум Джерарду: изможден, измучен заботами, но все еще горд как дьявол.