– Недавно приехала Мария Каталани с миссис Гастон. Их прибытие для всех стало неожиданностью, – сказала Бьянка.

Данте встрепенулся.

– Миссис Гастон здесь? Прежде чем согласиться остаться, мне стоило справиться у Пен, кто приедет.

– Она вам не нравится?

– Благодаря своей напористости она втерлась в определенные круги, возомнила себя покровительницей молодых талантов и теперь хочет, чтоб весь свет знал, как она поспособствовала их карьере.

– Вот как? Она способствовала их карьере?

Данте пожал плечами:

– Возможно. Артистическое общество Пен меня мало занимает, а у нас, по-видимому, собралось именно оно. Миссис Гастон и Каталани, лорд Кейн, тоже покровитель искусств. С Корнеллом Уидерби бывает интересно, но в кругу таких гостей он, верно, будет говорить исключительно о своей поэзии, если только Верджил не сумеет отвлечь его от этого предмета.

– Вы полагаете, Верджил позволит Каталани остаться?

– А почему бы и нет?

– Но ведь здесь Флер, Шарлотта и…

Намек Бьянки позабавил Данте.

– Это гости Пен, и брат отдает себе отчет в том, чем обернется его отказ. Верджил, может, и святоша, но он никогда не позволяет себе грубости. В довершение всего оглушительная слава, которой пользуется Каталани, отвлекает внимание от средств, с помощью которых она была достигнута. – Данте поднялся. – Пойду-ка я прогуляюсь. Если окажете честь и составите мне компанию, я покажу вам очаровательные руины…

Бьянка уже и сама нашла в Леклер-Парке развалины средневекового замка, и у нее не было ни малейшего желания отправляться туда вдвоем с распущенным молодым человеком. Она не раз замечала, как начинают блестеть глаза у Данте, когда он смотрит на нее.

– Благодарю вас, но я, пожалуй, еще немного почитаю.

На лице Данте проступило легкое раздражение. К изумлению девушки, он протянул руку и провел пальцем по ее щеке.

– Вам не следует опасаться меня, дорогая.

Бьянка уклонилась от его прикосновения.

– Ваш брат сказал, что фамильярное обращение с женщинами противоречит понятиям хорошего тона.

– Так то мой брат – не я.

И это было правдой. Верджил совсем другой. А этот молодой человек всю предыдущую неделю не давал ей прохода. Бьянка пыталась отбить у него охоту к ухаживаниям, но, как видно, безуспешно.

Рука Данте снова коснулась ее лица: взяв ее за подбородок, он приподнял ее голову. Не веря в происходящее, Бьянка изумленно уставилась на него, а он склонился к ней и поцеловал в губы. Все произошло так быстро, что она поначалу даже не могла пошевелиться.

Неправильно расценив ее поведение, он медленно опустился на оттоманку, придвинулся ближе к ней и еще более настойчиво поцеловал, а затем попытался обнять.

Девушка вырвалась и метнулась к окну. В ярости и смущении она резко осадила его:

– Не смейте больше этого делать!

Данте лениво поднялся.

– Прошу извинить – мне следовало сначала испросить вашего на то позволения…

– Вы бы его не получили.

– А я считаю, что получил бы.

– Вы неправильно истолковали наши дружеские отношения.

– Не думаю. Вы просто напуганы и сконфужены, а это совершенно естественно для столь невинной особы. Я больше не стану целовать вас без вашего позволения, но, когда я его попрошу, вы мне его дадите.

Бьянке хотелось бросить ему в ответ какую-нибудь колкость, и она судорожно подыскивала подходящие слова, но не успела ничего сказать, ибо Данте с отвратительно самоуверенной улыбкой вышел из библиотеки.

Бессильно опустившись на оттоманку, Бьянка всем телом вжалась в угол. С чего этот распутник взял, что она намерена его поощрять? Или дело в том, что он узнал о ее выступлениях в Лондоне? Насколько ей известно, он даже был на одном из них.

Какое счастье, что это не Данте счел ее поведение чересчур фривольным.


– Пренебрегаешь обязанностями хозяина? – спросил Данте, неторопливо входя в кабинет Верджила, где тот разбирал почту.

– Даю отдых лицу: мне придется еще так много улыбаться, что скулы сведет.

– Все не так уж плохо – приглашены Уидерби и Сент-Джон, так что и тебе будет развлечение.

Слава Богу, Пенелопа пригласила Дэниела и Диану Сент-Джон, с которыми Верджил не виделся много месяцев. Они были не только друзьями Пен, но и его друзьями. Пенелопа подружилась с Дианой Сент-Джон, когда молодая женщина впервые появилась в Лондоне; его сестра даже сыграла определенную роль в драматичных событиях, которые закончились браком Дианы с судовым магнатом.

Что же касается Уидерби, Верджил подозревал, что, приглашая его, Пен руководствовалась не столько желанием поразвлечь брата, сколько иными соображениями.

Данте лениво прислонился к оконной раме и с отрешенным видом бросил свинцовый шарик на наклонную плоскость стоявшей на подоконнике игрушки.

– Флер, как всегда, чрезвычайно мила. Стоит ли нам ожидать объявления о помолвке в один из вечеров после ужина?

– Думаю, нет.

– Помилуй, Вердж, все мыслимые сроки вышли.

– Уж кому-кому, только не тебе читать мне нравоучения, Данте. Мои обязанности по отношению к настоящим членам семьи значительно перевешивают любой долг по отношению к тем, кто только, возможно, войдет в нее.

– Хочешь сказать, мы так дорого обходимся, что ты не можешь позволить себе обзавестись еще и женой?

– Я хочу сказать, что любая женщина, которая выйдет за меня, будет питать определенные надежды, которые я на данный момент удовлетворить не в силах. А посему мы вынуждены возвратиться к вопросу о твоей предполагаемой женитьбе, которая существенно облегчила бы наше финансовое положение. Итак, я возвращаю заданный тобой вопрос тебе: стоит ли нам рассчитывать на помолвку? Как помнится, один самоуверенный светский хлыщ самодовольно заявил, что одной недели ему будет довольно.

– Подобные вещи требуют времени, черт меня подери! К тому же она… сбивает меня с толку. – Данте придвинул к столу стул и уселся напротив брата. Поставив локоть на край стола, он оперся подбородком на руку и скрестил ноги в тяжелых сапогах. Такую позу Данте принимал всякий раз, когда намечался «мужской разговор».

Поскольку предметом этого разговора была Бьянка Кенвуд, Верджил очень хотел, чтобы дело обошлось без откровений. Юная американка по-прежнему владела его мыслями: прошлым вечером, вернувшись в Леклер-Парк, Верджил поймал себя на том, что медлит, оставаясь в гостиной вместе с дамами, только потому, что там Бьянка.

– Мне часто кажется, будто я продвинулся вперед, но потом оказывается, все это лишь иллюзии. К примеру, нынче утром она вроде бы выказывала мне внимание, а уже днем была расположена ко мне не более чем к прислуге. Бывало, посмотрит на меня своими огромными голубыми глазищами, и я готов делать предложение, а чуть позже я как будто для нее и не существую. Иногда я думаю, она столь несведуща в этих делах, что попросту не замечает моего к ней интереса, а иногда…

– Что иногда?

– Иногда же мне кажется, что не такая уж она и простушка, и я спрашиваю себя: уж не морочит ли она мне голову? Прости, но ведь мы с тобой сейчас говорим начистоту.

– Ты, разумеется, да.

– Я все думаю, а нет ли в этом какого расчета, не напускает ли она на себя таинственность намеренно, чтобы повысить к себе интерес.

– Скорее у тебя просто ничего не выходит, вот ты и пытаешься все свалить на нее.

– Возможно. Но в ней есть что-то, не поддающееся четкому определению. Раз посмотришь на нее – сама невинность. А то вдруг так взглянет, что я ловлю себя на мысли о том, какая превосходная любовница из нее выйдет. Это противоречие сбивает с толку и порабощает одновременно.

Так, стало быть, Данте почувствовал то же, что и Верджил тогда, ночью, в игорном доме, а потом еще не один раз…

– Надеюсь, порабощает все же не насовсем.

– Конечно, нет, но это мешает вести игру, которая в данных обстоятельствах требует особого искусства. Знание женщины при этом – необходимое условие.

– Я всегда готов благодарить тебе за то, что ты просвещаешь меня в амурных вопросах, Данте, но давай вернемся к делу. Если завтра ты попросишь у нее руки, как ты думаешь, она даст тебе согласие?

– Если б я знал! Значит, скорее всего, нет.

– А она хотя бы знает, что ты к ней неравнодушен? Ведь она могла принять твой повышенный к ней интерес за проявление дружбы, за желание поддержать ее в чужой стране.

– Теперь она знает.

– Как прикажешь тебя понимать?

– Я только что виделся с ней в библиотеке.

– Ты объявил ей о своих намерениях?

Данте отвел глаза в сторону, и Верджил моментально догадался, что интерес к девушке был продемонстрирован не на словах, а на деле. Он чуть не опрокинул стол, желая дотянуться до брата и придушить его собственными руками.

– Извини, я не так выразился. Известно ли ей о том, что у тебя честные намерения?

– А какими еще они могут быть? Она же твоя подопечная.

Верджил с досадой потер лоб.

– Предположим, до нее дошли слухи о тебе как о…

– Откуда? Навряд ли Пен будет выносить сор из избы.

– Может, от кого-то другого – от слуг, от ее горничной Джейн, от Найджела Кенвуда, наконец…

– За всю неделю она лишь раз виделась с Найджелом, когда Пен ездила к нему с визитом. Они там были не одни, а, следовательно, он не мог…

– Да от кого угодно, Данте! Положим, кто-то ей рассказал о тебе. Если ты не дал ей понять, что у тебя честные намерения, она вправе предположить, будто ты преследуешь ее с другой целью.

Данте выпрямился.

– В таком случае мне нанесено оскорбление.

– Все равно…

– Я не подлец.

– Советую тебе объясниться с ней. Если она тебя неправильно поняла, то теперь станет избегать.

Данте поднялся и вернулся к окну.

– Ты, конечно, прав. Однако если я сделаю ей предложение, а она мне откажет, все будет кончено. И если я попытаюсь объясниться с ней, но предложения не сделаю, результат будет тем же – все девушки одинаковы, и мужчина, который ухаживает за ними без взаимности, выглядит дураком. Правда, в библиотеке я подумал: «А что, если одно не противоречит другому…»

– Никак не возьму в толк, о чем ты.

– Что, если она на самом деле невинная девушка, но обладает очень страстной натурой, а мужчина, который поможет реализовать ей это ее второе «я», крепко привяжет ее к себе? Если нам нужно обделать дело поскорее, то почему бы…

– Нет.

– Ну, я же не имею в виду что-то низкое, Верджил, просто легкий флирт, который сэкономит нам массу времени.

– Ты не сделаешь ничего такого, что могло бы ее скомпрометировать.

– Боюсь, ты слишком непрактичен и чересчур озабочен соблюдением приличий. И не тебе ли первому пришла в голову эта идея? Брак станет неизбежным, если Бьянка будет скомпрометирована.

И тут вдруг против возмутительного предложения Данте в Верджиле восстало не только его вечное стремление к соблюдению правил приличия, а еще какое-то другое, связанное с инстинктами чувство, порожденное постоянным кипением в крови, ароматом лаванды и мелодичным голосом, который не переставал звучать в его голове всю неделю. Он, разумеется, не откажется от своих намерений устроить этот брак, но и не позволит Данте заманить Бьянку в ловушку.

– Видишь ли, брат, мужчине, привычному к быстрым победам и немедленному удовлетворению своих страстей, усилия, потраченные, чтобы покорить женщину и заслужить ее истинную любовь, могут показаться слишком обременительными. Но если ты действительно хочешь завоевать Бьянку, тебе следует действовать именно таким образом.

– Можно подумать, хоть кто-то в этой семье, черт возьми, способен испытывать страсть! Между тобой и Милтоном…

При упоминании имени покойного брата Верджил напрягся.

– В разговорах, касающихся удовлетворения твоих низменных потребностей тебе следует с осторожностью упоминать имя Милтона.

Лицо Данте потемнело от обиды.

– Ты винишь меня за то, чего я не мог предвидеть.

– Неправда, я вовсе не виню тебя – ты не мог знать, что было на уме у Милтона; однако нам лучше не упоминать о нем в наших разговорах. Можешь обвинять меня в жестокосердии, но только, сделай милость, оставь в покое имя брата – случившееся тогда не имеет ровно никакого отношения к мисс Кенвуд и твоему поведению с ней.

– Ах да, прекрасная Бьянка! В своих заботах о ней, Вердж, у тебя слишком расплывчатые границы между тем, что дозволено, и тем, что не дозволено. Опекая ее, ты проявляешь странную избирательность и недальновидность. Ты не желаешь, чтобы твою подопечную компрометировали, но, тем не менее, хочешь на всю жизнь связать ее с человеком, которого сам презираешь.

Эти слова Данте на удивление точно попали в цель, и запали Верджилу в душу.

– Но я вовсе не презираю тебя…

– Неужто? Стало быть, ты и не винишь меня, но и простить не можешь?

В этот миг на прекрасном, всегда безмятежном лице брата Верджил заметил страдание. Ему следовало быть более чутким и понять, что смерть Милтона породила у Данте чувство вины. Как странно! Разговор о девушке, которая не имела ни малейшего отношения к этому трагическому случаю, каким-то образом свелся именно к нему.