Мэдлин Хантер - Праведник поневоле

Бьянка посмотрела в серьезные, задумчивые глаза Верджила.

– Я никогда не теряю сознания.

На его лицо вернулось выражение, которое она впервые заметила в башне, и это привело ее в крайнее волнение. Верджил скользнул рукой вниз по ее руке, затем снова вверх…

– Не падаете? Никогда?

Медленное, ласкающее движение повторилось. Это нежное поглаживание странным образом напоминало Бьянке набегающую на берег морскую волну. Волну в ней. Волну, проходившую по всему телу. Пение обезоружило ее, а страх лишил самообладания. Пора было сказать что-то шутливое и прекратить опасную игру, но Бьянка хотела лишь одного: чтобы эти руки не переставали гладить ее.

– Никогда.

– Каждая девушка должна хоть раз потерять сознание.

Пальцы Верджила заскользили вверх, достигли плеча, коснулись шеи, нежно дотронулись до щеки и решительно зарылись ей в волосы.

Когда виконт наклонился, чтобы поцеловать ее, Бьянка и впрямь чуть не потеряла сознание.

Его теплые губы оказались такими же настойчивыми и властными, как и все в нем, – неторопливыми, сдержанными, но решительными. Он нежно прикасался губами к ее нежному рту, его дьявольский язык жалил ей лицо и шею… Чувства Бьянки обострились. Она инстинктивно обняла Верджила, стремясь к большей с ним близости, которой им недоставало в их лишенных нежности отношениях.

Прижав Бьянку к себе, Верджил нежно и внимательно взглянул на нее сверху вниз, а она прильнула к нему, и из ее груди вырвался короткий, сдавленный вздох. Отринув все запреты, Верджил начал осыпать ее поцелуями, дав выход своей неутолимой страсти. Потом он увлек ее внутрь башни, за холодные каменные стены, покрытые солнечными бликами.

Прислонившись к стене, Верджил притянул к себе Бьянку, и все закружилось в сказочном вихре. Его властные руки крепко обнимали ее, ненасытные поцелуи пробуждали в ней неукротимое, настойчивое желание. Она разомкнула губы, полностью доверяясь ему, остро ощущая крепнувшую между ними близость. Эти новые, потрясающие впечатления кружили ей голову.

Ей было так хорошо! Она унеслась в небесную высь. Она сияла. Восторг, который Бьянка ощутила, исполняя последнюю арию, стал восторгом ее тела.

«Здесь. Сейчас. Да». Кровь, стучавшая в ее висках, требовала любви. «Здесь. Сейчас. Согласна». Сумасшедшая пульсация ее тела вторила этой молитве, которую она твердила про себя. Литания постыдных желаний эхом отдавалась в ее голове. Ушли прочь все сомнения. Ее бесстыдные руки проникли под куртку Верджила.

Вдруг что-то напряглось в нем. Почувствовав опасную перемену, Бьянка осознала, что сама своими действиями сказала «да». Руки Верджила – руки собственника – ласкали ее, заставляя нескромно отвечать на эти ласки. Исследуя ее тело, они добрались, наконец, до нижних юбок и корсета. Такая испепеляющая страсть должна была напугать, но, возбужденная, Бьянка лишь негодовала на то, что слои одежды сдерживали их, отдаляя друг от друга.

«Да. Я хочу… Я хочу…» Она не знала чего, не понимала природу того неутолимого голода, который сотрясал ее тело. «Ближе. Больше. Я хочу…»

Как будто услышав молчаливую мольбу, рука Верджила скользнула к ее талии. Его большой палец задержался посередине, поглаживая пояс платья. В предвкушении того, что должно произойти, дыхание Бьянки участилось. Его рука потянулась к ее груди, а губы – к ее губам.

О!.. Сладостные ощущения от этих прикосновений ошеломили Бьянку. Они разливались по всему ее телу, удивляя своей новизной. В этой любовной игре главенствовал Верджил. Ее податливое тело могло лишь принимать его ласки и подчиняться его воле. Бьянка по неопытности не могла предложить ему большего, и отдалась этой всепоглощающей обоюдной страсти, которую они выпустили на волю.

Пальцы, поглаживающие соски, которые стали твердыми… «Да…» Рука, скользнувшая за вырез ее платья… «Прошу тебя…» Рука под тканью платья, прикосновение к коже… «Да…» Объятия крепче, колено между ее ногами, долгожданное, постыдное прикосновение… «О Господи!..» Платье расстегнуто, рукав с буфами сползает с плеча, грудь обнажается. К ней склоняется темноволосая голова… «О!..» Губы приникают к груди… «О!.. О!..» Потоки неземного наслаждения струятся по телу, заполняют его, требуют больше… «Да, да!»

…движение снаружи, тихий хруст, эхом отозвавшийся от каменных стен.

Верджил резко выпрямился, заслоняя собой Бьянку, и прислушался. Словно сквозь какое-то марево в сознание Бьянки пробилась догадка о возможном источнике этих звуков. Земная мысль возвратила ее к реальности, и дивный, чувственный мир разрушился.

– Здесь кто-то есть? – спросила шепотом Бьянка. Волна возбуждения медленно спадала, и она стиснула зубы. Ей все еще слышался слабый звук – скорее даже вибрация, – который, вторгшись не вовремя, нарушил музыку их бьющихся в унисон сердец.

Верджил расправил тесьму ее сорочки, прикрыл обнаженное плечо, надев на него рукав, а затем отстранился.

– Сиди здесь. – Он вышел из башни. Бьянка всеми силами пыталась справиться со своей одеждой, и, наконец, ей кое-как удалось застегнуть платье. Она чувствовала себя преступницей, пойманной с поличным, в ее сердце образовалась пустота.

Если их видели, все погибло.

Бьянка слышала, как Верджил обходит крепость. Раскрывшаяся брешь в сердце ширилась, превращаясь в страшную, бездонную пропасть. До ее сознания вдруг дошел весь ужас содеянного. Это было чистое безумие! Она потеряла всякий стыд. Они ведь даже не нравятся друг другу!

Бьянка услышала звук шагов и постаралась овладеть собой.

На пороге появился Верджил – высокий, стройный, темноволосый, он стоял спиной к ярко светившему солнцу, и она не могла разглядеть его лица.

– Если кто-то и был, то теперь его нет. Может, просто животное.

Бьянка молилась, чтобы все случилось именно так. Только бы их никто не видел.

Верджил повелительно протянул ей руку. Не зная, что должна говорить и делать женщина после столь постыдного поведения, и почти чувствуя тошноту от смятения и стыда, Бьянка поднялась на ноги, вошла в лучи солнечного света, и они направились к дому.

За всю дорогу Верджил не проронил ни слова. Миля, которую они прошли до дома, оказалась самой длинной милей в жизни Бьянки. Она пыталась найти успокоение в мысли, что своим поведением доказала виконту опасность своего присутствия в доме для Шарлотты. Однако идея покинуть Леклер-Парк теперь непонятным образом лишь увеличивала ее тревогу.

Верджил остановился у деревьев рядом с конюшнями.

– У меня нет слов, мисс Кенвуд. Мое поведение было омерзительно, и одних моих извинений вам будет недостаточно. Клянусь, подобные домогательства не в моих привычках. У меня нет никаких объяснений случившемуся, разве что нынче я сам не свой.

Так ли? Действия Верджила представлялись Бьянке естественным продолжением его обычного поведения. Это начало подспудно ощущалось в его характере: оно сдерживалось усилием воли, но, тем не менее, никогда не исчезало окончательно, словно подводное течение под спокойной гладью воды или что-то незримое, но сущее, чему невозможно подобрать названия. Именно эта скрытая черта его натуры с самого начала создавала известное напряжение в их отношениях, которое Бьянка чувствовала, но до сегодняшнего дня не понимала его природы.

Верджил по-прежнему избегал смотреть Бьянке в глаза. Он стоял, слегка отвернув лицо в сторону тропинки, и глядел вдаль. На словах он осуждал себя, но Бьянке оставалось только гадать, какими были его истинные мысли. Возможно, он хотел доказать, что она не сможет жить монашкой, что у нее склонности куртизанки и поэтому она обречена на гибель? Слово «домогательство» не годится, чтобы выразить произошедшее между ними, и они оба отдавали себе в этом отчет.

– Я не пострадала.

– Если нас видели, то вы, бесспорно, пострадали.

– Думаю, нас не видели. Мы бы заметили человека у портала.

– Если все действительно так, то это лишь избавляет нас от возможных последствий, однако не меняет того, что я поступил с вами неблагородно. Мои действия не имеют оправданий, тем более что я несу за вас ответственность. Известно это кому-либо или нет, но я вас скомпрометировал. Если вы настаиваете, я поступлю, как того требуют приличия.

– Поступите, как того требуют приличия? Вы хотите сказать… О нет, это просто нелепость!

– При этом, конечно, возникнут некие затруднения, учитывая то… словом, затруднения. Но все равно…

– Ах, оставьте! Весь этот ваш разговор – просто дань приличиям и долгу. Я не считаю себя ни скомпрометированной, ни обесчещенной.

Верджил быстро взглянул на нее.

– Не считаете? Вы необыкновенно сдержанная женщина.

Ну вот, опять намек на ее неприличную уступчивость; на поощрение, если уж говорить начистоту. Взгляд, брошенный Верджилом, и его вопрос не оставляли сомнений насчет его мыслей, но Бьянка не собиралась винить его: ведь она и сама постоянно подбрасывала ему разные двусмысленности по поводу своей опытности.

– Скажем так: я не считаю себя скомпрометированной настолько, чтобы требовать такой экстремальной меры, как спасительный брак. Вероятно, о случившемся надо просто забыть.

– Ваша невозмутимость поражает меня, и… я благодарен вам за проявленное вами снисхождение.

Бьянка вовсе не чувствовала себя снисходительной – скорее разбитой, опустошенной… разочарованной. Ей захотелось наброситься на Верджила, ударить его так, чтобы разбился лед этих холодных рассуждений о том, как исправить опрометчивый поступок.

– Я предпочитаю не усложнять ситуацию, в особенности, если это лишит меня права самостоятельно распоряжаться своим будущим и потребует жертвы с обеих сторон, что обещает несчастную жизнь. Никакая угроза скандала не заставит меня выйти за вас замуж. Однако в наших последующих взаимоотношениях, надо полагать, отныне появится неловкость. В данных обстоятельствах вам стоило бы пойти на уступки и позволить мне самой выбирать для себя место пребывания в Англии. Мы с Джейн присмотрим дом в Лондоне и…

– Этого не требуется – я сам удалюсь, и не буду показываться вам на глаза. В течение последующих месяцев мои визиты в Леклер-Парк станут нечастыми и короткими.

– Вряд ли это справедливо по отношению к вашим сестрам.

– Когда начнется светский сезон, и вы переедете в город, мое присутствие возле вас станет неизбежным, но к тому моменту, возможно, время ослабит тяжесть нанесенного мною оскорбления.

Верджил не воспринимал всерьез ни одного своего слова. Он знал, что никакого оскорбления не нанесено – ведь он ни к чему не принуждал Бьянку силой.

Она повернулась к нему спиной, чувствуя облегчение и одновременно грусть от того, что после отъезда гостей увидит его не скоро.

Данте прав. Из нее выйдет прекрасная любовница.

Возвращаясь к руинам, Верджил гнал от себя эту мысль, которая не давала ему покоя, – постыдная реакция мужчины, поддавшегося постыдным наклонностям.

Он поступил в высшей степени недостойно. Предосудительно. Безрассудно.

Но произошедшее настойчиво воскресало в его памяти, и он, зная теперь, что она готова отдаться ему, заново переживал счастье. Он вспоминал ее нежные губы и легкое дыхание на своем лице, прикосновение ее колена к его восставшей плоти.

Если бы им не помешали, он отнес бы ее наверх, в башню, и занимался бы с ней там любовью до тех пор, пока эти древние руины не огласились бы ее криком.

И она бы позволила ему это.

Верджил остановился и ударил ладонью по дереву в надежде, что прикосновение к чему-то реальному и осязаемому избавит его от нараставшего желания.

«Она сбивает с толку», – сказал Данте, и он прав, черт побери! Она и правда сбивала с толку.

Хотя он даже не нравится ей.

Они редко разговаривали спокойно, без пререканий. Последние два дня Верджил не оставлял Бьянку ни на минуту, но она никогда не искала его общества. А тут, не раздумывая, бросилась в пропасть…

Молодой человек решительно продолжил путь, но тревога по-прежнему сжимала его сердце. Невозмутимое спокойствие Бьянки у конюшен бесило, выводило его из себя. Он превратился в сгусток нервов, а ее самообладанию мог лишь позавидовать. Легкий румянец на щеках, и не более того.

«Я не пострадала».

А ведь он почти сорвал с нее одежду, собираясь опрокинуть на каменный пол!

«Я не чувствую себя ни скомпрометированной, ни обесчещенной».

Проклятие! Зато он это чувствовал! Мужчины, соблазняющие своих подопечных, могут вызывать только омерзение.

«Никакая угроза скандала не заставит меня выйти за вас замуж». Эти слова снова и снова звучали у него в голове.

Верджил остановился на поляне перед замком. Ему бы радоваться ее решительному отказу, но вместо этого беспричинный гнев терзал его. Ее невозмутимость заставляла его задуматься: а не было ли это лишь игрой с ее стороны. Однако основная причина его ярости крылась в другом: непоколебимая решимость девушки ввергала его в уныние, доказывая, что ему никогда не подчинить ее себе.