– Почему? В смысле, тебе почти девятнадцать. Ты не обязана и дальше жить со своей мамой, если не хочешь.

– Ага. Но ей нужна помощь, чтобы платить за аренду и в других вещах, – и чтобы быть уверенной, что она не умрет  во сне.

– Почему это твоя  работа? Разве не должно быть наоборот?

– Не всегда.

– Все же… это не честно, – говорит она, кажется глубоко недоумевая. – Мои родители совсем не  отличные, но они бы никогда не заставили меня платить за них арендную плату. И не должны. Ничьи родители не должны этого делать.

– Я это знаю, – действительно знаю. И я пыталась говорить об этом с моей мамой много–много раз, чтобы она сделала усилие и позаботилась о себе. Она всегда говорит, что так и сделает, но после нескольких лет являясь единственным источником дохода, я сдалась; она никогда не изменится.

– Ты всегда можешь поселиться со мной, – предлагает она. – В любом случае, мне понадобится соседка по комнате, когда съедет Луна.

Когда слышу повторяющийся крик снаружи, поднимаюсь с кровати и  прикладываюсь к окну.

–  Так, когда съезжает Луна?

– Ну, это неофициально. Но они с Греем достаточно серьезно говорили о том, чтобы съехаться.

Я отдергиваю штору и всматриваюсь в окно.

– Серьезно? – сканирую стоянку и замечаю стоящую около багажника молодую пару, живущую через три двери от нас. Они кричат друг на друга, девушка в бешенстве из–за того, что считает, будто парень ей изменил. Я вспоминаю множество раз, когда моя мать была вовлечена в подобную сцену. – Разве все не движется немного быстро? Они так молоды.

– Ага, но они встречаются больше года, поэтому не думаю, что это так странно. Кроме того, они довольно много жили вместе, либо у нас, либо у Грея. По крайней мере, когда они переедут в свое собственное место, то смогут быть наедине. И я не войду снова, когда они делают кое–что на диване.

Я фыркаю от смеха.

– Святое дерьмо. Ты зашла и наткнулась на них?

– Ага. Я рассказывала тебе об этом?

– Нет.

– О мой Бог, это было так ужасно. И еще я думаю, что Луна была смущена больше всех.

– Ее достаточно легко смутить, не правда ли?

– Так же, как и тебя, – обвиняет она. – Фактически, иногда ты хуже нее.

Мой пульс ускоряется, когда пара начинает друг друга толкать.

 – Не  правда.  Я редко смущаюсь.

 – В обычных вещах да. Но когда упоминается или подразумевается что–то сексуальное, ты начинаешь полностью краснеть.

– В тебе так много дерьма.

Я размышляю, выходить ли мне и разнимать драку. Прямо сейчас они просто толкают друг друга, но именно так обычно начинаются драки, и все может быстро усугубиться, – я видела это тысячу раз.

Прежде чем я успеваю принять решение, они внезапно прекращают друг друга толкать, и их губы сталкиваются в глубоком страстном поцелуе.

Да, такое я тоже раньше видела.

Когда парень отстраняется, чтобы снять рубашку девушки, прямо там, на середине стоянки, я отвожу взгляд, а мои щеки нагреваются.

Окей, может Винтер права насчет меня. Может, я смущаюсь из–за сексуальных вещей. В смысле, посмотрите–ка, как я вела себя вчера вечером. Как я управляюсь там, где работаю – это выше моего понимания. И потом, я знаю, какой будет альтернатива, если не буду этого делать.

– Хотя, все нормально, – говорит Винтер со смешком. – Однажды, когда ты начнешь заниматься сексом, уверена, что ты легко это перерастешь.

– Ох, да как хочешь, – возражаю я. – Не веди себя так.

– Как?

– Словно у тебя был секс.

– Я подошла к этому ближе, чем ты.

– Ну и что? Это не делает тебя более взрослой, чем меня, – я отодвигаюсь, позволяя шторе упасть, затем останавливаюсь, когда фигура, стоящая перед заброшенным мотелем через дорогу, привлекает мое внимание.

Сначала я предполагаю, что это – случайный наркоман, ждет, чтобы купить наркотики, поскольку именно этим мотель печально известен, но человек одет во все черное, с толстовкой,  надвинутой на голову и спортивные ботинки, которые выглядят слишком дорого для того, что может себе позволить наркоман. По крайней мере, те, что живут здесь. К тому же, позади него припаркован  сверкающий Мерседес, похожий на машину, которую я видела прошлой ночью, и кажущийся абсолютно не к месту.

Неприятное ощущение появляется в моем животе, когда я замечаю внимательный взгляд этого человека,  направленный на входную дверь  в мою квартиру.

  Дерьмо, мама, что ты натворила на этот раз? Продаешь наркотики? Занимаешься проституцией? Обманываешь какого–нибудь богатого парня?

Внезапно человек поворачивается к моему окну, и я инстинктивно приседаю. Может я переигрываю, но за годы, как мать попадала в затруднительное положение, выводя из себя не того человека. Я не могу сосчитать, сколько раз она предупреждала меня на некоторое время скрыться с глаз  и не открывать дверь.

Мне  хочется  ей позвонить  и выяснить, не имеет ли это ничего общего с ней, но после того, как она потеряла три телефона меньше чем за месяц, я не могу, да и не хочу, на самом деле, покупать ей еще один.

–  Ох, Виллоу, –  протягивает Винтер в динамик. – О чем ты  думаешь?

Я подношу телефон к уху:

– Об экзаменах, – вру я.

– Правда? – веселье расцветает в ее интонации. – Потому  что мне подумалось, что ты думала  о сексе.

Я сажусь на пол и скрещиваю ноги.

– Зачем  бы  тебе об этом думать? Особенно после того, как ты подразумевала, что я стесняюсь  всего, что касается секса, ну знаешь, потому что я девственница  и все такое.

Она хихикает.

– Ну и что с того, что ты смущаешься? Это не значит, что ты никогда не думала заниматься  сексом.  Я знаю, что ты думала об этом.

–  Может несколько раз, – замечаю я, отказываясь вдаваться в детали.

– И бьюсь об заклад, я могу угадать, о ком были те несколько раз, – ее вкрадчивый тон заставляет меня хмуриться.

– В  частности, не о ком конкретно, – я откидываюсь к стене и скрещиваю ноги. Но, пожалуйста, все равно, объясни кто, как ты думаешь, делает меня такой разгоряченной и взволнованной, потому что я на девяносто девять процентов уверена, что это тот, на кого ты намекаешь.

– Ну, он высокий, со спутанными светлыми волосами, любит футбол и временами весь такой бунтарь, когда хочет им быть, по крайней мере, для своих родителей и учителей, и говорит мужику, чтобы тот отъеб*лся. Он предпочитает кайфовать от вечеринок, вместо того, чтобы нажираться, но он не тупица, просто любитель расслабиться. Он любит играть в героя, также он никогда этого не признает, по крайней  мере, для определенной девушки, которую знает с начальной школы. Обо всех других он заботится меньше. Также он иногда может быть занозой в заднице, но ты никогда со мной не согласишься, – она делает длинную паузу. – Хмм…что еще я забываю? Ох, да, и его имя рифмуется со  Шмеккет.

 – Это не смешно, – я вздрагиваю от неловкости, когда на меня накатывают образы прошлой ночи, а всю кожу покалывает. – Бек не заставляет меня думать о сексе.

– Да, точно. Ты – такая врунишка, – весело заявляет она. – Я  это вижу в твоих глазах каждый раз, когда мы находимся рядом с ним, ну, по крайней мере, так было последний год или около того. Но ты никогда этого не признаешь, поэтому не знаю, зачем вообще заговорила об этом.

Я тереблю рукав своей рубашки.

– Бек просто мой друг, мой лучший друг. Без обид.

– Никто не обиделся. В любом случае, он намного, намного лучший друг, чем я.

– Что это должно означать?

– Это означает, что он сделает для тебя что угодно, что в точности он делает всякий раз, когда ты ему даешь шанс, – всплеск горечи прокрадывается в ее голос и заставляет меня подвергнуть сомнению основную причину, по которой мы завели этот разговор.

Нравится ли Винтер Бек, и ревнует ли она из–за наших отношений? Это не первый раз, когда эта мысль приходит мне в голову, и Ари однажды предположил, что он думает, будто Бек и Винтер все время препираются из–за сексуального напряжения. Если они сойдутся, это будет иметь смысл. Они оба выходят из богатых, уважаемых семей, и у них много общих интересов, они очень компанейские, и не проводят свои ночи, тряся своими задницами, чтобы заработать дополнительные наличные деньги.

Да, идеальные вместе.

И я должна быть рада за них, но мой желудок обжигает тошнота, или, может быть, это ревность.

– Потому что он хороший друг, –  я заставляю нежелательные мысли убраться из моей головы. – И если бы ты тоже им была, то не говорила бы об этом.

– Ну, я думаю, что мы уже установили, что я не была лучшим другом, поэтому я собираюсь продолжить и сказать, что повторяла последние несколько месяцев, –  веселье исчезает из ее голоса, сменяясь серьёзностью. – Я думаю, что Бек…

– Винтер, – предупреждаю я.

– Влюблен в тебя! –  кричит она на меня.

Я хочу открыть окно и швырнуть телефон наружу, чтобы избежать этого разговора. Но я не могу позволить себе заменить телефон.

– Он не влюблен в меня. По крайней мере, не так, – а если влюблен? Хочу ли я этого?

Я качаю головой. Что, черт возьми, не так со мной?

– Что ты имеешь в виду, а как? – веселье вернулась. Она полностью наслаждается моим дискомфортом.

– Как... как любовь... –  я отталкиваюсь ногами и расхаживаю по небольшому пространству моей комнаты.

Любовь? Я даже не знаю, что такое любовь ...Правда же?

Лицо Бека появляется в моей голове: его улыбка, как он касается моего носа, чтобы заставить улыбнуться, то, как я обычно улыбаюсь рядом с ним.

Безопасность.

– Мы с Беком – просто друзья, – глупо заявляю я, понимая, что мой очень шаткий аргумент никогда не победит сумасшедшие навыки Винтер. Серьезно, эта девушка может сделать все по–своему, щёлкнув пальцами.

– Если это именно то, что ты говоришь себе, тогда продолжай. Но в один прекрасный день, это дойдет до тебя.

– Дойдет до меня? Как может что–то подобное дойти до меня? – я притворяюсь раздраженной, хотя на самом деле, взволнованна.

Может быть, это уже повлияло на нас. С того поцелуя наша дружба была неровной, шаткой и пылающей жаром. Продолжают происходить неловкие моменты, как например, прошлой ночью он слегка задевал костяшками мое бедро, или каждый раз, когда я тупо пялилась на его губы. Или когда мы вместе лежим в постели, дразня друг друга ...

– Ты действительно хочешь услышать мою теорию? – осторожный тон Винтер должен напугать меня, так как обычно ей плевать на  то, что она говорит.

– Э–э... я не знаю... – я кусаю свой ноготь на большом пальце, не зная, как ответить.

– Ну, в любом случае я собираюсь тебе рассказать, – она делает еще одну продолжительную паузу, либо для  драматического эффекта, либо чтобы предоставить мне шанс для отступления. – Я думаю, что на днях сексуального напряжения станет слишком много, и вы, ребята, закончите тем, что проведете вместе бурную ночь.

Я останавливаюсь у подножия своей кровати и опускаюсь на матрас.

– Поверь мне, этого никогда не случится.

– Если ты так говоришь.

– У меня есть самоконтроль, ты знаешь.

– Ха! Намекая, что у тебя есть самоконтроль, ты имеешь в виду, что думала об этом.

– Я этого не говорила, – жалуюсь я. – Так что перестать нести это дерьмо.

– Обманщица.

– Королева драмы.

– Девушка, которая хочет, переспать с Беком.

– Винтер…

– О, Боже мой, думаю, я собираюсь проколоть пупок, – она кричит сквозь смех.

Закатываю глаза.

– Ты так не сделаешь. Тебе просто не хочется больше спорить со мной.

– Может быть, а может и нет, –  дразнит она. – Может быть, я собираюсь изменить свой имидж выпускницы и стать тобой. Я даже сделаю татуировку.

– Что ты подразумеваешь под тем, что будешь как я? У меня нет никаких татуировок.

– Но у тебя много пирсинга.

Я очерчиваю своим пальцем множество серег, тянущихся вдоль моего уха.

– Только в ушах.

– И в пупке.

– Да, только из–за тебя.

– Эй, ты бы не осмелилась, –  она тычет в это. – И ты могла бы ее вытащить.

– На самом деле, я не хотела, – признаю я, поднимая нижнюю часть своей рубашки, чтобы взглянуть на бриллиантик, сверкающий выше моего пупка. – После того, как прошла через всю эту боль.

Она смеется с издевкой.

– Так это не единственная причина, по которой ты ее не снимаешь.

– На что ты намекаешь? Я уверена, что ты на что–то  намекаешь, – опускаю свою рубашку, затем откидываюсь на локтях. – Ты всегда так делаешь.

– Конечно. В чем смысл жизни, если ты не можешь ни на что намекнуть? – спрашивает она с казалось бы неуместным вздохом. – Но, во всяком случае, все, что я предполагаю,  может быть, как и у нашего дорогого, милого Бека, у тебя есть немного мятежной стороны.