– Джей… Можно тебя кое о чем спросить? – она прижалась губами к его плечу. От него пахло мылом и дезодорантом, с явной примесью пота и секса.

– Да? – Его взгляд скользнул, но не задержался на ее глазах. Она готова была поклясться: он прекрасно просчитал легко предсказуемый ход ее мыслей и полагает, что она спросит: «О чем ты думаешь?» На его лице появилось явное выражение напряженного ожидания – губы сжались, брови нахмурились.

– Хочешь послушать музыку? – спросила она. Напряжение сошло с его лица.

– Да, конечно, поставь что-нибудь.

– Что ты предпочитаешь?

Памятуя о том CD с классикой, который он слушал прошлой ночью, она уповала на то, что Вагнера он не закажет. Эти жирные женщины в шлемах викингов, вопящие о войне. Сегодня был не тот день.

– Мне все равно, выбери сама.

Да, трудно угадать, что же ему понравится, размышляла Джуно, перебирая гору принадлежавших Шону дисков с панком семидесятых годов, перемежавшихся тем немногим, что ей удалось вынести из квартиры в Клапаме (Джон разрешил ей взять только то, что сам не любил).

О, как ей хотелось понять, что творится у Джея в голове. То он смеется и шутит, открытый, почти как ребенок, а через минуту закрывается, становясь абсолютно непроницаемым. Она пока не разобралась, что является тем ключом, который «открывает» его, – ясно только, что не секс сам по себе. Это могли быть какие-то случайные слова, сказанные ею, или даже выражение ее глаз, когда она смотрела на него. Одно только становилось ей все яснее – стоит спросить его о чем-то личном, как он в тот же миг мрачнеет и отключает контакт.

Наконец она остановила свой выбор на Ллойде Коуле – он был вполне безопасен и мелодичен.

Она вернулась на прежнее место рядом с Джеем и приняла то же положение, вытянувшись на ковре бок о бок с ним, и по ее телу пробежала счастливая дрожь от соприкосновения с его кожей.

Он лежал рядом очень тихо, вслушиваясь в песню, как она заметила. Он даже напрягся, стараясь разобрать каждое слово. Джуно тоже прислушалась и рассмеялась:

– Здорово, правда? У него очень умные песни, вот за что я его так люблю.

Джей ответил не сразу. Он дождался конца песни.

– Почему ты выбрала эту дорожку? – тихо спросил он.

Джуно повернулась к нему и подняла бровь, но это осталось незамеченным, так как он по-прежнему смотрел в потолок.

– Это первая дорожка альбома.

– Славная песенка, – саркастически бросил он.

– Я поставлю что-нибудь другое, если хочешь. – Джуно вдруг стало стыдно за свой музыкальный вкус, и это уже не в первый раз. Мужчины всегда находили его чудовищным. Джон чуть не умер со смеху, когда впервые увидел ее коллекцию записей, и среди них – заслушанный диск «Барбара Стрэйзанд поет баллады о любви».

– Нет, оставь. Я хочу дослушать, – он прикрыл глаза и рассеянно погладил ее по бедру.

Невольно вслушиваясь вместе с ним, Джуно пришла к выводу, что Коул не является ни безопасным, ни мелодичным. Она ставила этот диск тысячу раз, ей нравилось его настроение, она выхватывала из целого то интересный ритмический рисунок, то остроумную фразу, но никогда не слушала так, как сейчас. В одной песне речь шла о любви на одну ночь, в другой – о двадцативосьмилетней женщине, которая выглядит гораздо старше и слишком много пьет, третья вообще называлась «Потерянный выходной». Тут она уже не выдержала и прервала молчание.

Это действительно так? – спросила она, приподнимаясь на локте.

– В смысле? – он сощурился, открыв глаза, – казалось, он вернулся откуда-то издалека.

– Это потерянный выходной? – Задав вопрос, она почувствовала, что получилось довольно-таки глупо – переумничала. Сосредоточенность на стихах лишает человека трезвости восприятия и заставляет драматизировать собственную жизнь.

– А разве мы в амстердамском отеле? – не сразу спросил он, немного подумав и внимательно вслушиваясь в текст.

– Нет, насколько я могу судить.

– Тогда в чем же дело? – Он пристально посмотрел на нее. Она затруднилась бы точно определить выражение его глаз – была в них насмешка или что-то более безобидное.

Они лежали рядом в полутьме. Свет поступал только из люминесцентного аквариума Убо и через огромное окно, которое они не удосужились закрыть шторами. Остатки заката, догорая в темнеющем небе, проникали в комнату и окрашивали воздух в пурпурные тона, и желтые глаза Джея благодаря этому приобрели теплоту, которой не было в них до сих пор.

И тут она пережила странное душевное состояние – словно лопнула скрипичная струна, сломался стебель розы, вылетела пробка из бутылки шампанского. Этот миг был незабываем. Хотя возникшее ощущение, новое и сильное, больше напоминало чувство невосполнимой утраты, чем переполняющей любви. Да, она поняла – то, что она испытывала сейчас, было не только вспышкой головокружительной страсти к незнакомцу, но и осознанием того, что теперь, раз и навсегда, она выбралась из пут своих отношений с Джоном. Это ощущение свободы было радостным и желанным. Но в то же время – незнакомым и пугающим.

– А как по-твоему, мы выходной потеряли? – неожиданно спросил Джей.

Джуно посмотрела ему в лицо, колеблясь. Ей не хотелось портить ему настроение предложением снять запрет на любовь и опустить над разделявшей их пропастью разводной мост. Она не стала рисковать.

– По-моему, мы ничего не потеряли. – Она нежно поцеловала его в подбородок. – Мы только-только находим.

Он кивнул и чуть улыбнулся:

– Вот именно. – Он перенес свою руку с ее живота на правую грудь. О, как Джуно мечтала, чтоб на ее грудь не так действовала сила гравитации. Она где-то прочитала, что началом отвисания груди нужно считать тот момент, когда ты можешь стоя удержать под ней карандаш. Она под своей могла бы удержать три маркера и еще клавиатуру в придачу, нет проблем.

– А твой бывший, – спросил Джей, играя ее соском. – Джон, если не ошибаюсь?

– Да. – Джуно вдруг стало зябко. – Что тебя интересует?

– Как у вас все закончилось?

– Он встретил другую, – она поежилась.

Джей не мигая смотрел ей в лицо. Она предполагала, что он как-то отреагирует, скажет что-нибудь – выразит сочувствие, досаду, может быть, удивление, ну хоть что-нибудь. Но он молчал.

Тем временем Ллойд начал сокрушаться о судьбах неизвестных детей с бледными личиками. Джуно почувствовала острую жалость к себе.

– Меня бросили, – заявила она весьма драматически, в очередной раз досадуя на свою склонность заимствовать эмоции из популярных песенок.

Джей продолжал смотреть на нее. Он даже не моргал.

– Меня тоже, – проговорил он так тихо, что она с трудом разобрала эти слова сквозь звуки музыки, хотя лицо его было совсем близко.

Она постаралась не обижаться на то, что он так бессовестно перевел разговор на себя, и сложила губы в печальную улыбку:

– Ты очень ее любил?

– У меня никогда не было такой возможности. Джуно не поняла, что он имеет в виду. Никогда не было такой возможности? Речь идет о том, что она не пришла на свидание? О безответной влюбленности? Может быть, о встрече на одну ночь или еще о чем-то, столь же банальном? Вряд ли это можно сравнивать с годами жизни, потраченными ею на отношения с Джоном, и с той болью, которую она испытала, когда он отшвырнул все их прошлое ради Дебби.

– Я очень хочу полюбить ее, – прошептал он.

Итак, в сердце у него другая женщина, с грустью поняла Джуно. Какая-то загадочная злодейка, которая даже не дала ему времени полюбить ее, что бы это ни значило.

Острые занозы ревности вонзились ей в сердце, и она решила, что даже не хочет сейчас ничего больше знать об этом.

Она рассеянно провела ладонью по его щеке. Она не знала, что сказать, поэтому решила, что наступила ее очередь хранить молчание. К тому же она начала всерьез замерзать. Французские окна на террасе оставались открытыми, и легкий ветерок овевал их обнаженные тела.

– Я не могу выразить, что я чувствую к ней. – Он внезапно прижал руки к лицу, бормоча вполголоса: – Любовь, ненависть, пустота… Я не могу это выразить.

Затем опять наступила болезненная тишина. Джуно не была уверена, что все правильно расслышала. Единственное, что она разобрала наверняка: он ощущает пустоту.

– Пойду приготовлю ужин, – бодро сказала она, садясь. – В холодильнике тонны продуктов.

Он открыл глаза и взглянул на нее:

– Ты собираешься готовить?

Она дружески кивнула, приняв светски непринужденный вид, хотя это было и непросто в ее положении: голышом, вся покрыта гусиными пупырышками, как картинка из порножурнала для слепых.

– Да, приготовлю роскошное чилли.

– Чилли?

Смотри, я почти окоченела. Я пойду, хорошо?

Джуно по праву гордилась своими кулинарными талантами. В течение многих лет она ассистировала матери на кухне и стала асом. Но сейчас задача оказалась не из легких – резать, разделывать, пассеровать и тушить под пристальным наблюдением Джея, который сопровождал ее действия критическими замечаниями.

Его отношение к гигиене граничит с помешательством, подумала Джуно, когда Джей потребовал, чтобы она и третий раз простерилизовала разделочную доску.

Результат стараний, может быть, чуть-чуть не дотягивал до обычного ее высокого стандарта, но получилось, безусловно, вкусно. Конечно, Джуно, как профессионал, могла бы отметить кое-какие недочеты (пришлось воспользоваться банкой консервированного мяса, которым был завален холодильник), но Джей был искренно потрясен.

– Где ты научилась так готовить? – спросил он, в третий раз подкладывая добавку.

– Моя мама пишет книги по кулинарии, – ответила она, подливая себе вина. – Она у нас в Англии ужасная знаменитость – ведет собственную передачу на телевидении. «Рецепты Джуди Гленн» называется.

– Вау! – Джей поднял брови. – Неудивительно, что ты так замечательно готовишь. А что же делает твой папа? Если не считать того, что дегустирует мамины блюда.

В его голосе прозвучала ирония, которую Джуно не уловила.

– Он пишет музыку – в основном, для фильмов и ТВ. – Она отложила вилку и пальцами подобрала несколько зернышек риса, упавших на стол рядом с тарелкой. – И еще для дополнительного заработка читает лекции по музыке в разных колледжах. Я думаю, он переживает из-за того, что Ma зарабатывает гораздо больше него.

Ну, теперь наступил ее черед задать вопрос, решила Джуно:

– А что делают твои родители?

– Отец был строителем. Мать воспитывала меня и сестер. Они оба умерли, – он произнес эти слова без всякого выражения, как будто они ничего не значили.

Помолчав, Джуно тихо спросила:

– Давно они умерли?

– Старик отдал Богу душу одиннадцать лет назад, когда мне было шестнадцать, – Джей продолжал отвечать тем же невыразительным безразличным тоном, не глядя на нее.

– А твоя мама?

– Старуха-то? В этом году. Я точно не знаю, когда. Скорее всего, в феврале.

– Ты точно не знаешь? – От удивления Джуно поперхнулась, чуть не забрызгав его вином.

– Она долго болела, – пояснил он. – Мне не разрешали навещать ее в больнице и не позвали на похороны. О том, что она умерла, я узнал только в апреле.

Джуно отхлебнула глоток побольше и снова закашлялась:

– А почему тебе не разрешали навещать ее? Он поднял глаза, совершенно непроницаемые на бесстрастном лице.

– Она меня ненавидела, – сказал он просто. – А теперь, может быть, сменим тему?

– Конечно, конечно, – поспешно согласилась Джуно. Голова у нее пошла кругом от этого нового трагического ракурса, в котором явилась ускользающая и противоречивая личность Джея. – Расскажи, как ты занялся фотографией.

Он поморщился:

– Джуно, под другой темой я не имел в виду себя.

Разговор сразу оборвался. Обычно Джуно готова была рассказывать о себе часами без передышки, но тут у нее язык словно присох к небу.

– Ну… О чем же ты предлагаешь поговорить?

– Совсем не обязательно говорить, – он пожал плечами.

– Хочешь еще послушать музыку?

– Нет, – он откинулся на спинку стула.

– Посмотреть телевизор?

– Нет, – он внимательно глядел на нее.

– Заняться уборкой?

– Довольно тупая идея.

– Так что же тогда?

– Думаю, мы могли бы заняться любовью, – и золотистая бровь приподнялась. – Мы еще не опробовали мою кровать.

Бог ты мой, да он ненасытен, взволнованно подумала Джуно, распутно улыбаясь ему через стол.

«О да, его не назовешь особо разговорчивым, – мелькнуло в одурманенной голове Джуно двадцать минут спустя. – Ну и черт с ним, если он находит своему языку куда лучшее применение».

В темной гостиной Пуаро мрачно дожевывал второй рукав перуанской рубахи для рожениц, которой была накрыта его клетка. Он был настолько деморализован, что даже не присоединился к зазвонившему телефону. Мгновение спустя в пустынной комнате раздался голос Шона. Пуаро склонил голову набок и прислушался.