Джуно не стала оборачиваться, чтобы выяснить, оглянулся ли Джей посмотреть, с кем это его приятель обменивается улыбками.

Дома ее приветствовал радостным воплем Пуаро: он с важным видом прогуливался по дубовому столу, на котором Джей обычно держал свой компьютер. К счастью, компьютера там сейчас не было, но Пуаро сжевал пару проводков для подключения компьютера к аккумулятору или еще к чему-то и в припадке неприязни к Джею сбросил на пол все оставленные им дискеты. Джуно постаралась скрыть причиненный ущерб, посадила Пуаро в клетку, накрыла перуанской рубахой и вытащила из-под раковины в ванной Убо, которая залезла туда, страдая без воды.

– Прости меня, малышка, – Джуно виновато посадила ее в аквариум, поцеловав в макушку и погладив плавники.

Затем она обвела взглядом комнату, чтобы найти пульт и выключить телевизор, прооравший весь вечер. Ее внимание привлек включенный автоответчик. Но едва она начала слушать первое сообщение, как внизу хлопнула входная дверь и кто-то начал подниматься по лестнице.

Сообщение было от Шона:

– Привет, Джуно и Джей. Говорит ваш хозяин. Я… – и тут она нажала кнопку «стоп» и замерла, прислушиваясь к шагам на лестнице.

Но это вернулась в сопровождении мужчины с низким голосом одна из хорошеньких итальянок, живших на первом этаже.

Вечер пятницы тянется медленно, грустно подумала Джуно и пошла на кухню за печеньем, забыв дослушать сообщения на автоответчике, потому что ее голову целиком занимали печальные мысли о Джее и о свидании, которого не было.

Она заварила себе большую кружку чая, взяла печенье, захватила свой талмуд с заповедями, как женщине завоевать место под солнцем, стопку журналов и уединилась в своей комнате.

В гостиной зазвонил телефон. Джуно виновато подумала, что наверняка звонит кто-то из ее друзей, но не вышла из комнаты и не сняла трубку из опасения, что Джей вот-вот вернется.

Прошло десять минут, входная дверь безмолвствовала, и Джуно рискнула пробраться в гостиную и прослушать сообщения на автоответчике. На дисплее значилась цифра «5». Все пять сообщений предназначались ей, и это подтверждало ее предположение, что Джей уничтожает адресованные ей послания, если ему удается первым перехватить их.

Все звонки были от обеспокоенных знакомых, которые взывали к ней: «Ну где же ты?» в надежде, что она присоединится к ним в выходные, и называли ее обормоткой за то, что она просила развлечь себя, а сама исчезла. В качестве фона доносились музыка, смех, шум и болтовня, потому что все спешно звонили по мобильному телефону или по таксофону из самой гущи пятничной ночной жизни. Слушая эти звуки в мрачной тишине квартиры, Джуно почувствовала себя безмерно, безысходно одинокой.

Она составила список людей, перед которыми нужно будет завтра извиниться, и вернулась к себе в комнату изучать главу из своего талмуда. Она пришла к выводу, что относится к так называемому оральному психологическому типу: для утешения она выкурила пару сигарет, попила чаю и погрызла печенья.

Вдруг ее охватило навязчивое беспокойство: ей стало казаться, что она неправильно процитировала Джону строчку из песни Фила Коллинза. Она сказала: «Я не могу пойти с тобой, ведь эта нить оборвалась». А нужно было: «ведь эта ложь оборвалась». Или все-таки нить? Она уже сто лет не слушала эту проклятую песню.

Джуно решила обследовать собранную Шоном богатейшую коллекцию пластинок и записей. Модная альтернативная музыка, панк стояли на видном месте. Старые исполнители, купленные в пору отрочества, были спрятаны подальше от посторонних глаз, но иногда по ночам Джуно отчетливо слышала звуки песен Криса де Бурга или «Квин», доносившиеся из комнаты Шона. Где-то среди них, в алфавитном порядке, пристроившись между Джо Кокером и «Кул», стояла наверняка и пластинка Фила Коллинза. Плохо одно: Шон хранил коллекцию звукозаписей в своей – а теперь Джея – спальне.

Решив про себя, что она не будет подглядывать, Джуно, не зажигая света, направилась прямиком к большому шкафу, в котором обитала музыка второго сорта (или, как Шон ее деликатно называл, «ироническая антология»). Джуно стала быстро просматривать конверты в слабом свете луны и уличных фонарей, проникавшем в комнату через окно.

– Бог ты мой! У него ест Шина Истон, Дюран Дюран – с ума сойти, Дана!

И вот, наконец, пластинка с избранными песнями старины Фила. Она хотела было выскользнуть из комнаты, не оставив ни малейших следов своего пребывания, но тут сообразила, что единственный проигрыватель, имевшийся в доме, стоит перед ней.

Джуно не хотелось хозяйничать в этой комнате, источавшей запах Джея, одолевая при этом соблазн немножко здесь пошпионить, но ей необходимо было убедиться в том, что она правильно процитировала строчку. Это был вопрос чести и самоуважения. Она подошла к окну, чтобы рассмотреть конверт, – но текстов песен не было ни на нем, ни на вкладыше с портретом Фила.

Она прислушалась, не доносится ли звук шагов с лестницы, потом поставила пластинку в проигрыватель и включила его.

Зазвучала «Это, конечно, любовь».

– Боже, я не слышала этого сто лет, – обратилась она к темноте, пропитанной незнакомым запахом, словно обитатель этой комнаты лежал на кровати и ждал ее.

Ей вспомнилось, как она танцевала в обжимку на вечеринках, когда ей еще не исполнилось восемнадцать (или, что случалось гораздо чаще, наблюдала за тем, как танцуют ее подружки), как безнадежно влюблялась в шестиклассников, которые даже ни разу не взглянули в ее сторону, как покрасила волосы в розовый цвет, а ресницы в черный. Воспоминания обрели такую реальность, что можно было ощутить их запах.

– А он совсем не дурак, старина Фил, – Джуно присела на краешек кровати и начала притопывать носками в такт, забыв про осторожность от нахлынувших эмоций.

А вот «Еще одна лишь только ночь»: Фил умоляет любимую в последний раз сбросить платье. Джуно тихонько шмыгала носом, забившись в уголок кровати. Что бы с ней сталось, если бы Джей не разбудил в ней женщину и не показал, как много она потеряла за эти годы. Секс с Джоном никогда не представлял собой пьесу из пяти актов, а в конце и вовсе превратился в маленькую комедию. Они редко занимались любовью в последние месяцы, а когда это случалось, то каждый раз все происходило по одной и той лее схеме, словно заученный ритуал. Постепенно ритуал сокращался. Сначала исчезли поцелуи, поглаживания, ласковые слова, затем они перестали пользоваться языком – и в конце концов исчезло все, что предшествовало «вводу».

В темной комнате Джея послышались звуки «Расставаться с тобой мне легко», они заставили Джуно и плакать, и смеяться одновременно. Она вспомнила, как уходила из Клапама, сжимая в руках аквариум с Убо.

Да, эпоха жизни и любви с Джоном позволила ей на время почувствовать себя лебедем, которым она всегда стремилась стать. Но по-настоящему счастливой она может быть, только уплыв подальше от Джона. Окончательно понять это она смогла лишь теперь, когда эта эпоха завершилась. В течение многих лет она мечтала о мужественном, ярком мужчине, как те полубоги с шелковистыми волосами, в которых она всегда так мучительно влюблялась. И Джон был одним из них. Мускулистый, обаятельный – и неглубокий, как лужа. Она думала, гадким утятам лужи по душе, а на поверку оказалось, что этого мало. И ей даже ходить далеко не пришлось: чудо явилось само и поселилось под одной с ней крышей. И вот она сейчас сидит в его комнате, на его кровати.

Наконец началось вступление к «Жизни после разлуки». Замерев в напряженном ожидании нужной строчки, Джуно осознала, как точно слова песни ложатся на ее собственную жизнь: у нее даже уши вспыхнули. И вот она вздохнула с облегчением, когда услышала нужные слова: «Я не могу пойти с тобой, ведь эта нить оборвалась».

– Эта девчонка никогда не перепутает ни строчки, – с гордостью похвалила себя Джуно.

Она свернулась было калачиком на одеяле и замурлыкала в такт следующей песне «На улице сегодня», как услышала хлопок двери, ведущей в парадную, и говор быстро приближающихся голосов.

Неужели Джей не один?

Сомнений нет, несколько человек поднимались, шагая через ступеньку.

Царапая пластинку, Джуно перекинула иголку на место и выключила проигрыватель. Времени снять пластинку и положить ее в конверт не оставалось, поэтому она захлопнула проигрыватель крышкой, а конверт сунула под кровать.

Она выскочила в холл, когда дверь уже открывалась. Ее спальня была напротив входа, и Джуно шмыгнула в ванную.

ГЛАВА 23

Джуно сидела в ванной на крышке унитаза, сердце рвалось из груди, как борзая за зайцем. Сквозь его бешеный стук она с трудом разбирала звуки шагов, проследовавших в гостиную, звонок мобильного телефона и мужской смех.

Вот позор-то был бы, если бы Джей застукал ее в своей комнате, в темноте, впавшей в экстаз и проливающей слезы от песен Фила Коллинза. Слава богу, ей удалось этого избежать. Оставалось еще пробраться в свою комнату незамеченной. Для этого нужно невидимкой пересечь холл мимо открытой двери гостиной. Джуно подумала, что это невыполнимая задача для упитанной и неспортивной женщины, затянутой корсетом.

Восседая на унитазе и кусая ногти, она думала, что следует освободить место прежде, чем кто-либо из гостей почувствует зов природы. Судя по разноголосице различных тембров и акцентов, с Джеем пришли еще не меньше трех человек (сердце постепенно успокаивалось, и она обретала способность лучше слышать). Женщин, похоже, среди них не было. Джуно так обрадовалась этому, что даже стала противна сама себе.

Ну что ж, придется держаться нахально и развязно, иного выхода нет, решила она. Подумаешь, что тут особенного, если она появится дома в вечернем платье в пятницу, примерно в то время, когда люди возвращаются из ресторанов и клубов? В этом нет ничего странного, компрометирующего или постыдного. Она просто с царственным видом проплывет мимо гостиной, приветливо кивнет им и загадочно улыбнется.

Она быстренько оценила свое отражение в зеркале над раковиной. Ее боевая раскраска ничуть не пострадала, если не считать губной помады. Волосы пребывали в живописном беспорядке. Потерялась, правда, одна сережка, но в целом она выглядит весьма эффектно – приободрила себя Джуно.

Напевая «На улице сегодня», она в качестве алиби спустила воду в унитазе и, покачивая бедрами, прошествовала в холл.

Проходя мимо открытой двери гостиной, она обернулась как бы случайно, предусмотрительно придав лицу выражение «ну-ка, ну-ка, а что у нас тут происходит?».

Трое мужчин окружили Джея, который сидел за дубовым столом и нажимал на клавиши своего компьютера. Кажется, сжеванные Пуаро провода не стали Джею помехой, с облегчением отметила Джуно. Все мужчины были обращены к ней спиной. Она помедлила в полумраке, чтобы получше их рассмотреть.

– Отличный вид отсюда открывается, парень, – каким-то шутовским голосом сказал один из гостей, растягивая слова на эссекский манер, – он глядел в окно на тающие в небе очертания Лондона. Даже со спины Джуно узнала его – это был тот самый крепыш, стриженный под горшок, с белозубой улыбкой, которому она сегодня строила глазки у кафе «Фло». Тот еще типчик, наметанным глазом определила Джуно.

Рядом с ним стоял высокий мужчина в очень дорогом костюме, и, даже не оборачиваясь, он вызвал у Джуно перебой пульса. Он был сложён как супермен из мультика, у него были густые блестящие волосы цвета кофейных зерен, очень коротко остриженные на затылке, переходившем в стройную крепкую шею, и уложенные гелем в строгие волны на макушке. Из-за плеча, обтянутого полосатой тканью безупречно сшитого костюма, поднимался дымок сигары. От него пахло деньгами и сексом, и этот запах Джуно могла обонять, даже стоя в холле.

По другую сторону от Джея расположился мужчина более худой и менее высокий, и, пожалуй, больше остальных интересовавшийся тем, что делал Джей на компьютере. Его волнистые лысеющие волосы были собраны на макушке в лошадиный хвост. Он заговорил, и от его гнусавого голоса, напоминавшего жужжание москита, Джуно стало не по себе.

– Так тебе удалось продать этот снимок Майкла Кэйна в пятнадцати разных странах, причем меньше, чем через два часа после того, как ты его сделал? И это, черт возьми, в пятницу вечером? – недоверчиво прогудел москит.

– Вот именно, – ответил Джей. Его мягкий хрипловатый голос коснулся ушей Джуно как живительный бальзам. – Посмотри-ка сюда, Дормус, вот классное фото.

– Согласен, – прожужжал Дормус, на этот раз довольно обиженно. – Я все-таки не понимаю, как тебе удалось связаться со всеми так быстро. Моему агенту потребовалось бы для этого несколько дней.

– Цифровые камеры, Дормус, цифровые камеры. За ними будущее. Не надо пленки, не надо фотолабораторий, не надо слайдов, не надо курьеров на мотоциклах, никаких потерь времени, – спокойно объяснял Джей. – Я переслал фотографии Кэйна моему агенту в Лос-Анджелесе с помощью компьютера, модема и мобильного телефона через десять минут после того, как сделал их. Если б я сделал их пораньше днем, я смог бы их послать и на Западное побережье. Проблема лишь в разнице часовых поясов. Гораздо чаще я посылаю фотографии непосредственно художественному редактору, если знаю, что у него разыгрался аппетит и он готов платить за эксклюзив.