Она решила, что пора сменить обстановку. К тому же она уже опаздывала на следующую встречу: она договорилась с другой приятельницей встретиться возле станции метро «Бэйкер-стрит» в три часа.

– Но мы ведь даже не поболтали с тобой! – сказала хозяйка, пробегая мимо Джуно с подносом, на котором лежали луковые хлебцы из цельного зерна и стояла миска зеленого салата. Ее лицо покраснело от огня, на котором она жарила вегетарианские котлетки. – Я обожаю твои сумасшедшие истории. У тебя такая интересная жизнь, не то что у меня.

– Поболтаем в другой раз, – извинилась Джуно. – Прекрасный пикник. И жизнь у тебя замечательная.

Так и прошла суббота: она все время опаздывала, все время чувствовала себя посторонней и не преставала думать о Джее.

Приятельница, с которой Джуно встречалась на Бэйкер-стрит, раньше работала журналистом-стажером в «Иммедиа», а теперь устроилась в штат журнала «Новости стоматологии». Она не хотела идти на новый фильм Альмодавара, пришлось смотреть новый фантастический фильм Вилла Смита, в котором Джуно ни фига не поняла. За чаем после фильма приятельница без передышки крыла почем зря своих коллег из «Новостей стоматологии», жаловалась, как она ненавидит свою работу и скучает «без славных, чокнутых наших», которые остались в «Иммедиа». Джуно вспомнила, как они точно так же пили чай год назад и ее собеседница обзывала сотрудников «Иммедиа» «ничтожествами, дилетантами и неудачниками, которые понятия не имеют о настоящей журналистике».

Джуно придавала своему лицу соответствующее выражение, произносила все положенные в таких случаях фразы, но мысли ее были далеко. Она гадала – обнаружил Джей ее бумажки или еще нет. И если да – то посмеялся и простил ее или вздохнул с досадой, потому что опять она учинила беспорядок, который ему убирать.

– Ты же такая талантливая, Джуно, – неистовствовала ее приятельница. – Это тебе надо было бежать из «Иммедиа», а не мне. Ты бы уже стала известным комиком. О господи, как я все это ненавижу, – и она заплакала. – Если мне еще хоть раз в жизни придется писать про кариес, я не выдержу. Я сойду с ума. Ты знаешь, о чем я сейчас мечтаю? Чтобы у меня выпали все зубы. Я больше не могу их видеть.

Джуно потребовалось немало времени, чтобы успокоить ее, поэтому на следующую встречу она тоже опоздала. Она встречалась с Алисией, которая выступала на сцене в паре со своей подружкой из театральной школы. Они частенько работали и в «Ха-Ха Хаусе», и в «Жонглерах», вели свою передачу на Радио-4 и все чаще и чаще появлялись на телевидении. Их дуэт назывался «Супермодели».

– Четвертый канал предлагает нам записать пилот программы: хотят заключить с нами контракт на сериал, – возбужденно рассказывала Алисия, пока они пропускали по кружке пива в новом клубе «Встань и говори» на Брюер-стрит, перед дневным шоу, к которому обе относились с недоверием. – Мне сообщили об этом только вчера. Поскорее бы рассказать Кэрол, она на неделю уехала на Корфу вместе с Сило. Я сейчас одна, как я это ненавижу, черт возьми. У тебя с Джоном по-прежнему все в порядке?

Вот в чем сложность общения со знакомыми, с которыми встречаешься пару раз в году, подумала Джуно. В пять минут нужно уложить всю свою жизнь за шесть месяцев.

Представление в «Встань и говори» и впрямь оказалось невыносимо скучным, в программе не было ни одной женщины. Единственное, что скрасило впечатление, – это выступление Пита Дженкинса, немного нервного преподавателя английского языка, который проверял на публике совершенно новый материал, и с большим успехом.

– Это было здорово! – Джуно подошла к нему в перерыве. – Тебе замечательно удаются характеры. Французский студент – просто блеск, да и фанат «Оазиса» не хуже.

Пит радостно улыбнулся:

– Между прочим, эту идею мне подала именно ты, – он слегка покраснел. – Помнишь, твое выступление в среду, когда ты разыграла из себя проститутку? Твою манеру общения с публикой?

Когда они отошли в сторону, Алисия сказала ей, протягивая новую кружку пива:

– Я слышала о твоем номере в среду. Мы с Бобом вчера встречались, он сказал, что ты, похоже, в тот вечер наглоталась галлюциногенов.

– Нет, я просто хотела произвести впечатление на одного парня, в которого влюблена, он тоже был в зале, – грустно вздохнула Джуно, внезапно осознав, что это и есть трагическая, никем не понятая правда того вечера.

– И тебе это удалось?

– Смотря с какой стороны посмотреть.

– Все ясно, – Алисия кивнула головой и горько рассмеялась. – Опомнись, Джуно, черт возьми, и посмотри правде в глаза. Ты слишком необычна, чтоб быть сексуально привлекательной для обычных мужчин. Женщины вроде нас, даже занимаясь сексом, не отключаются и продолжают сочинять реплики для будущих скетчей. Ирония в тебе съела самку. У нас другое предназначение в жизни, мы – как повивальные бабки, которые облегчают страдания тем, кто рожает, а сами при этом остаются старыми девами.

Началось второе отделение. Джуно заметила, что практически ничего не воспринимает. Она снова думает о Джее. Это просто наваждение. Она попыталась сосредоточиться на выступлении, убеждала себя, что ушла из дома с целью отвлечься, развеяться, но она ничего не видела перед собой, кроме его холодных золотых глаз, когда он велел ей отправляться к вымышленному «любовнику). Любовнику, которого, она, оказывается, в принципе не может привлечь: слишком необычна. Точнее сказать, «слишком смешна».

Не дожидаясь конца программы и пообещав Алисии позвонить на днях, Джуно зашла в туалет, переоделась в помявшееся платье и отправилась на вечеринку, которую устраивал приятель с факультета журналистики, учившийся курсом младше.

Мероприятие проходило в безукоризненно сияющей квартире, в особняке, расположенном в Эрлз-Корте, при большом стечении влиятельнейших, остроумнейших, одетых с иголочки корреспондентов национальных изданий, рассуждавших о политике. Почти все они были холосты, не старше тридцати, беспрерывно курили и много пили, но Джуно и здесь чувствовала себя неуютно. Ей осточертело, что ее представляют как ходячий анекдот:

– Познакомься, Джуно, это Холл, он политический обозреватель «Таймс». Холл, это Джуно – с ней не соскучишься. Предоставляю тебе самому в этом убедиться.

Не в силах удержать в голове состав теневого кабинета министров, стесняясь своего статуса тетушки-советчицы из бесплатного журнальчика, она и пила больше, и тосковала о Джее больше, чем на пикнике, и в конце концов, поправив в туалете макияж, помчалась в Вест-Энд, на встречу с одноклассницами, которые собирались «клубиться» всю ночь напролет.

На этот раз она опоздала почти на час и в наличии имела пятьдесят пенсов на все про все.

– Да брось ты, оставайся, что, мы не купим тебе выпить, – настаивали девчонки в ответ на ее запыхавшиеся объяснения, что она только взглянет на них и побежит, чтобы успеть на последний поезд в метро. – Будем шататься вместе, ей-богу, Джуно, мы слишком редко тебя видим, чтобы так легко отпустить.

Слезы благодарности навернулись ей на глаза, успевшие уже слегка покраснеть от выпитого за день, хотя в глубине души, истерзанной любовью, ей больше всего хотелось сейчас поехать домой и посмотреть, обнаружил ли Джей ее извинения. Слишком много она уже выпила, слишком много людей сегодня встретила. Четыре школьные подружки, с которыми она виделась все реже и реже, были симпатичными и энергичными одинокими женщинами (две разведены, две не выходили замуж), которые всю неделю жили в предвкушении такого субботнего вечера, как этот: готовясь к предстоящей ночи, они посетили косметолога и массажиста, прошли курс обертываний и сеанс ароматерапии. Рядом с ними Джуно чувствовала себя нечесаной дворняжкой, уставшей как собака и плохо одетой.

В три часа утра она обнаружила, что сидит на банкетке, обитой искусственным мехом, в темном душном клубе и из горлышка пластиковой бутылочки пьет воду, которую набрала из-под крана в туалете, потому что у нее не было трех фунтов купить холодной минералки в баре.

Джуно ненавидела ночные клубы – настоящий ад для женщин с избыточным весом, рай для зеленых девчонок. Люди здесь превращались в стадо причудливых существ, глотали маленькую таблетку и начинали дергаться под музыку, каждый сам по себе, усиленно потея всю ночь напролет.

Три из четырех ее одноклассниц вскоре растворились в темных углах с подозрительно молодыми на вид людьми, а четвертая так надралась, что Джуно пришлось держать ее над унитазом, пока та пыталась избавиться от всех выпитых коктейлей, включая четыре «Маргариты» и три «Морских Бриза».

– Ты… настояшшая пподруга, Джуно, – доносился слабый голос из недр фаянсовой посудины. – Бедненькая, тебе, тоже, наверное, хошется немношко поблевать…

– Не волнуйся, я в порядке, – Джуно отвела в сторону прядь каштановых волос, прилипших к щеке одноклассницы.

Когда рвота закончилась, она оторвала кусок туалетной бумаги, вытерла губы, распрямилась и посмотрела на Джуно туманным взором:

– Мне кажется, Тина шмылась ш каким-то типом. Я не уверена, что шмогу добраться до дома одна. Ноги немного дрожат. Поехали шо мной? Оштанешься у меня. Я плачу за такси.

Джуно подумала о Джее, о своих бумажках с извинениями. В голове у нее промелькнуло, что на завтра у нее назначен завтрак с Одеттой и чай с Лулу, что надо во что бы то ни стало добраться до дома сегодня, что хотела утром подкрасить корпи волос, что нужно покормить Пуаро и Убо и что она хочет лечь в свою собственную постель.

– Боже, как мне плохо. Это все Тина, с-сучка. Закадрила моего мужика и потом шмылась ш ним. Как всегда. С-сучка.

– Пойдем, я провожу тебя, – Джуно спустила воду в унитазе. – Пойдем, возьмем твое пальто, сядем в такси.

Квартира в Баттерси представляла собой типичное жилье, снимаемое девушками в складчину: трусики на радиаторах, репродукции Климта на стенах, кассета «Четыре свадьбы и одни похороны» в видеомагнитофоне. По сравнению со стерильными апартаментами в особняке на Эрлз-Корт, с их отполированными полами и белоснежными диванами, эта квартирка показалась до дрожи родной и знакомой. Джуно словно перенеслась в студенческое прошлое. Тина с подружкой жили здесь много лет: Джуно помнит, как приходила сюда на вечеринки еще до появления Джона, разряженная в пух и прах в надежде подцепить кого-нибудь, и обнаруживала в наличии штук двадцать девиц, одетых куда лучше, чем она, и человек пять мужчин: четверо с подружками и один гей.

Попав на собственную территорию, одноклассница перешла на автопилот, взяла прямой курс на койку и вырубилась.

Джуно сидела за столом, пила чай и размышляла о Джее. Она представляла себе, как он раздевается, ложится в постель – в постель, которую она так недолго, всего несколько часов, делила с ним, но этого было достаточно, чтобы узнать, как он засыпает, как дышит, как ворочается и бормочет во сне, одержимый своими демонами. Она хотела оказаться рядом с ним, лежать – если не под одним одеялом, то хотя бы под одной крышей. Ведь следующую ночь она проведет уже в своей маленькой детской кровати в Оксфордшире, далеко от Джея с его секретами.

В четыре часа утра, когда она, одетая, задремала на диване, ввалилась Тина, врубила свет на полную мощность и завизжала, увидев Джуно.

– А, это ты! А что ты здесь делаешь? – она неуверенно стояла на ногах, пуговицы на атласной юбочке были застегнуты как попало.

В школе в Тину были влюблены абсолютно все мальчики. Она получала пачки открыток на день Святого Валентина, и все авторы могли рассчитывать на ее благодарность – отнюдь не письменную. Ее звездный час пришелся на восемнадцать лет, когда в их прогрессивной школе в Оксфорде не было такого старшеклассника, который не мечтал бы залезть в ее ультрамодные трусики танго. Она никогда не проявляла большого рвения в учебе и, бросив университет, закончила прекрасный частный колледж, готовивший секретарш. Пока ее школьные товарищи и товарки бурно прожигали студенческие годы, она носила строгие деловые костюмы, встречалась с солидными мужчинами и задерживалась допоздна на работе, выполняя обязанности личного секретаря исполнительного директора и подавая шампанское в зал заседаний. После того как ее школьные подруги позаканчивали университеты, их зарплаты стали неуклонно расти, обгоняя ее оклад, их приятели выглядели моложе и успешнее, чем ее разведенные программисты неопределенного возраста «за тридцать», ее собственная работа стала казаться неинтересной и однообразной. И вот по прошествии десяти лет она по-прежнему оставалась личным секретарем какого-то исполнительного директора, с той только разницей, что солидные мужчины теперь интересовались цыпочками помоложе, да и ей самой пришлось переключиться на молоденьких мальчиков. Очень молоденьких.

– Девятнадцать лет! Представляешь? – Она шлепнулась на диван рядом с Джуно. – Живет пока у мамочки. Зато целуется – высший класс. Хотела притащить его сюда, но я временно завязала с сексом, поэтому мы пообнимались пару часиков в баре, и я дала ему несуществующий телефон. А ты все еще живешь с этим, как его там? С Джоном?