— Максим Петрович, если я буду переживать из-за всех бабников на свете, никаких нервов не хватит. И вы тоже — не переживайте, — я посмотрела на Громова и, улыбнувшись, добавила: — Вашей спящей красавице не нужны принцы.

Под его взглядом я почувствовала, что начинаю таять, как мороженое. А уж когда он посмотрел на мои губы… Я с трудом осознавала тот факт, что мы стоим сейчас в коридоре перед дверью в наш со Светочкой кабинет, и нас может увидеть кто угодно…

И вдруг Громов начал наклоняться к моим губам. Я была не в силах сказать что-либо, только продолжала смотреть в его ласковые серые глаза, которые всё приближались…

Но вместо того, чтобы поцеловать меня, Максим Петрович поднёс свои губы к моему уху и прошептал:

— А Молотов и не принц. Он кобель.

Я засмеялась. И над словами Громова, и над своей глупостью. Ну как я могла подумать, что он собирается меня поцеловать?

Иногда я солидарна со Светочкой — я всё-таки страшная дура.


Это был жуткий день. Я не разгребла даже половины дел к концу дня и поэтому задержалась на работе допоздна. Светочка убежала ровно в шесть на очередное свидание, Громов простился со мной полседьмого, а я всё сидела за компьютером…

Мне не хотелось домой. Почему-то не хотелось читать очередное послание Антона, не хотелось сверлить глазами потолок, лежа на диване… Мне хотелось просто моргнуть — и переместиться в следующий день, оказавшись сразу на рабочем месте. Только здесь я чувствовала себя важной и нужной, только здесь моё существование, в котором я искренне сомневалась после смерти родителей, приобретало некоторый смысл… И я разгребала дела с остервенением, с отчаянной безнадёжностью. Никто и никогда, наверное, не поймёт этого моего чувства…

После гибели родителей я боялась одиночества. А оно неизменно приходило… каждый день, даже не стучась, приходило и захватывало всё моё существо. И я принимала это чувство и отдавалась ему полностью, зная, что заслужила это наказание.

Глупы те люди, что мечтают об одиночестве и называют его свободой. Одиночество — это наказание для тех, кто не ценит любовь.

И сколько бы я не притворялась теперь любящей дочерью, я никогда не ценила свет любви, исходящий от моих родителей.

Размышляя о них, я встала и подошла к шкафу с документами, открыла створки и принялась искать нужную папку… Я и не заметила, как открылась дверь и вошёл человек, которого я меньше всего хотела сейчас видеть.

— Не ожидал, что вы всё ещё здесь, Наталья Владимировна, — я вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. — Ведь уже почти полдевятого.

Я обернулась к говорящему. Это был Молотов. Он стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел на меня со странной насмешливой улыбкой.

— Я тоже не ожидала, что здесь есть ещё кто-то, кроме меня и охранников, — я постаралась вежливо улыбнуться и вернулась на своё рабочее место.

— Почему же? — Молотов продолжал стоять на месте и смотреть на меня.

— У нас не оплачиваются сверхурочные.

— Что же вы тогда здесь делаете? — несколько шагов вперёд, и Молотов вновь остановился.

— Работаю, — и я перевела взгляд на документы, этим давая понять, что он мне мешает. Но Алексей Михайлович то ли не понимал намёков, то ли ему было откровенно плевать на то, что я не желаю его ни видеть, ни слышать.

— За сегодняшний день, — он заговорил так громко, что я была вынуждена поднять глаза, — я столько всего интересного о вас узнал, Наталья Владимировна.

— Прошу вас, Алексей Михайлович, покиньте мой кабинет, — я вздохнула. — Я ещё раз повторяю — я работаю. Мне не до разговоров сейчас. И мне совершенно не интересно, что вам обо мне наговорили.

Когда Молотов опять заговорил, я почему-то подумала, что этот мужчина — полная противоположность Максиму Петровичу. И если Громов вызывал моё восхищение, то этот… раздражал.

— Наталья Владимировна, я понимаю ваше желание выставить меня отсюда, но это не в моих интересах, — он усмехнулся.

— Ну и что тогда в ваших интересах? — я уже не скрывала своё раздражение.

— Чтобы мы ушли отсюда вместе и направились в ресторан.

Несколько секунд я молчала, смотря на Молотова. Как он меня бесил этой своей самодовольной ухмылкой, скрещенными на груди руками, насмешливым взглядом… Вздохнув, я постаралась успокоиться, и тихо, но твёрдо ответила:

— Катитесь колбаской!

Он, кажется, удивился. Я продолжила:

— Да, прямо сейчас! Разворачивайтесь к двери и катитесь отсюда колбаской! Считаю до трёх, и если вы этого не сделайте, я брошу в вас её, — я взяла со стола тяжёлую статуэтку, которую Ломову подарили четыре года назад, а он её сплавил нам со Светочкой за ненадобностью. Вот и пригодилась!

И тут Молотов меня удивил. Он поднял руки и, рассмеявшись, сказал:

— Стойте, Наталья Владимировна! Пощадите меня! Позвольте объяснить…

— У вас тридцать секунд! — я старательно целилась ему в голову.

— Я хотел извиниться за то, что случилось утром! Мне очень жаль! И… вы мне правда нравитесь! Ну что я такого сделал-то? Вы тут сидите, во всём издательстве никого не осталось, кроме нас… Я тоже весь день дела разгребал, полчаса назад решил домой пойти, и когда уже проходил пост охранников, один из них сказал: «Опять наша снежная королева допоздна сидит». А я уже знаю, что вас тут так называют! Вот я и решил… Ну простите, а?

Всё это Молотов не просто сказал, он это выстрелил пулемётной очередью, я еле поспевала за ходом его мыслей. Но статуэтку всё же решила опустить.

— Хорошо, прощаю. Только выйдите из моего кабинета и закройте дверь… снаружи. По-хорошему прошу.

Молотов выглядел расстроенным.

— В ресторан сегодня не пойдём?

— Нет.

— А завтра?

Я вздохнула.

— Хорошо, если я обещаю, что пойду с вами в ресторан на этой неделе, вы покинете мой кабинет?!

На лице Молотова появилась счастливая торжествующая улыбка, которая меня немного взбесила. Но я не успела ничего сказать — он кивнул и, сказав: «До свидания!», поспешил скрыться за дверью.

Вот гад, а? Всё-таки добился того, за чем приходил! Но думать о Молотове мне было некогда — я опять погрузилась в увлекательный мир издательского дела…

Ушла я почти в десять. Охранники на посту уже вовсю клевали носом.


Утром, минуя проходную, я услышала насмешливый голос Петра, начальника охраны:

— Ну вы даёте, Наталья Владимировна! Последняя ушли вчера, почти первая пришли сегодня!

— Что значит — почти? — я улыбнулась.

— Да появился тут у вас конкурент, — Пётр хмыкнул. — Алексей Молотов, знаете такого?

Я вздохнула. Ещё бы мне не знать…

На рабочем месте меня ждал сюрприз. На столе лежала алая роза, к ней лентой была прикручена записка. Уняв подступившую тошноту, я быстрым движением оборвала ленту и развернула записку.

«Сегодня вечером жду Вас ровно в шесть возле проходной. А. М.»

Вздохнув, я разорвала записку и бросила клочки в мусорное ведро. Затем, взяв розу, я сломала её пополам и отправила туда же. Винить Молотова в испорченном настроении я не могла — он ведь не знал, что я «ненормальная баба» и цветы не люблю.

Этот вторник… он был испытанием для моих нервов. Да и не только нервов. Совещание, длившееся почти пять часов, под конец которого я с трудом держалась на ногах… В этот раз Громов помогал мне его проводить, но всё равно, так как он работал пока меньше месяца, я была вынуждена постоянно вмешиваться в его монологи и контролировать всё совещание. И к концу этого ада я подумала, что уж лучше бы я сама его проводила… может, так было бы быстрее.

А Молотов удивлял своей компетентностью. Впрочем, он сам, кажется, был под впечатлением от меня. А больше всего меня поразил Королёв, который смотрел на меня с некоторой долей… гордости. И такого взгляда я у него никогда не видела раньше.

Про предстоящее «свидание» с Молотовым я никому не сказала, даже Светочке. О боже, упаси! Не нужно давать нашим змеям повод в очередной раз почесать языки. И хотя я была уверена, что подруга никому ничего не скажет, я понимала, что она в любом случае засыплет меня вопросами. И отвечать на них у меня не было никакого желания.

Я дождалась, пока Света убежит домой ровно в шесть, нацепила свое пальто и, попрощавшись по телефону с Громовым, спустилась вниз.

Увидев меня, Молотов просиял.

— Я уж думал, мне придётся выковыривать вас с рабочего места…

— Умоляю, — я говорила еле слышно, — никто не должен догадаться, что мы уходим вместе. Иначе завтра такое начнётся… кто, с кем, когда и в каком углу…

— А что, я не против, — он ухмыльнулся.

— Зато я — против, — отрезала я и, пройдя мимо, миновала проходную, вышла наружу и поспешила прочь от издательства.

— Стойте, — услышала я сзади тихий голос Молотова. — Поворачивайте направо… теперь налево… Вот и моя машина. Никого нет рядом, садитесь, никто не увидит.

Я быстро юркнула на переднее сиденье и слегка пригнулась.

Он сел рядом, как-то странно улыбаясь, завёл мотор и выехал со стоянки. Когда мы уже находились в потоке машин, двигающихся к центру Москвы, я расслабилась и выпрямилась в кресле.

— Какая ты смешная, — услышала я тихий голос Молотова и посмотрела на него. Он продолжал как-то странно улыбаться.

— Не припомню, чтобы мы переходили на «ты».

— Да ладно тебе! — он рассмеялся. — Я всего на четыре года старше тебя, да и мы сейчас не на работе. Так что можешь звать меня Алексеем, ну или Лёшей, как больше нравится.

— Хорошо, — буркнула я.

— Ты меня сегодня на совещании просто поразила.

— Чем же?

— Ну… ты сильная женщина, Наташа. Такие совещания, да ещё и в присутствии всех директоров и генерального — это очень сложно. А ты… так легко говоришь, не напрягаясь, не смущаясь… В общем, я восхищен, — он бросил на меня мимолётный взгляд. Как ни странно, но было приятно.

— Спасибо большое. И ещё… я хотела попросить… — я выдохнула, — тебя. Пожалуйста, никогда не дари мне цветов.

Молотов явно удивился.

— Почему?

— Я не люблю цветы. Не вникай, просто не дари, и всё.

Он помолчал, а затем резко спросил:

— У тебя кто-то есть? Мужчина?

Интересный вывод из просьбы не дарить цветы. И ещё мне почему-то очень хотелось ответить: «Нет, блин, женщина!»

— Мне кажется, мы с тобой недостаточно близки для того, чтобы ты задавал мне подобные вопросы, — ответила я ледяным голосом.

Некоторое время мы молчали, а затем Молотов вдруг сказал:

— Тогда расскажи о себе, пожалуйста.

Я улыбнулась.

— Сначала ты расскажи, что тебе там наговорили про меня в коллективе.

— О, — он тоже улыбнулся, — значит, тебе всё-таки это интересно?

— Немного, — я кивнула. — Должна же я знать, что обо мне болтают. Хотя… я представляю, о чём шла речь.

— Ну… тебя уважают, Наташа. Даже очень. А ещё говорят, что ты просто фурия, когда злишься, — он усмехнулся. — Хотел бы я на это посмотреть! Ещё рассказывали, что тебе предлагали должность директора по маркетингу, но ты отказалась. И про попытку изнасилования тоже поведали… Гадина эта Марина Ивановна, вот что.

— Кто ж спорит.

— Называли тебя снежной королевой и Медузой Горгоной. Хотя на последнюю ты не очень похожа… Разве что волосы…

Заметив его восхищённый взгляд, я с трудом удержалась от насмешки типа: «Не смотри, а то в камень обращу».

— А ещё говорят, что ты была любовницей прошлого главного редактора, — восхищённый взгляд поменялся на оценивающий. Я вздохнула.

— Да уж, старые сплетни всё так же цветут и пахнут, когда новых не дают…

— Поэтому ты так старалась, чтобы никто не понял, что мы уехали вместе?

Я кивнула.

— Ну а… Это просто слухи или… дыма без огня не бывает?

— Потом расскажу, — я улыбнулась. Тут Молотов затормозил возле небольшого здания с массивной дверью, вышел, подошёл с моей стороны и помог мне выбраться из машины.

В ресторане его явно знали. Нам тут же выделили столик в отдельной маленькой комнатке и сразу же, даже до подачи меню, поставили на стол бутылку холодного шампанского.

— Ты, видимо, сюда часто девушек водишь, — усмехнулась я, когда нам принесли меню. Взглянув на цены, я с трудом удержалась от желания присвистнуть.

— Это ресторан моего отца, — Алексей откинулся на диванные подушки, окружавшие нас в большом изобилии. — Так что ответ на твой вопрос — да, я сюда часто вожу девушек.